Николай Лейкин - Подход
— То особь статья, а это особь статья, отвѣчала старуха. — Сегодня я къ тебѣ въ гости пришла. Вотъ тоже люди-то! Шла, шла, четыре версты перла, думала, что встрѣтятъ меня тутъ, какъ родную, на почетное мѣсто посадятъ, а ты даже рюмочкой водочки съ пивцомъ не хочешь попотчевать.
— Ну, садись, тутъ въ кухнѣ къ столу. Сейчасъ тебѣ подадутъ угощеніе. Анна Ивановна! Угости тутъ вотъ одну колдовинскую гостью, вызвалъ кабатчикъ изъ комнатъ свою жену.
Буялиха сѣла къ столу, видимо недовольная пріемомъ кабатчика. Выпивъ два стаканчика водки и закусывая вареной говядиной съ горчицей, кабатчицѣ она говорила:
— Вѣдь вотъ мы для васъ какъ стараемся, чтобъ заведеніе вамъ открыть у насъ въ Колдовинѣ, а муженекъ твой этого и не чувствуетъ. Шла я сюда, такъ думала, что онъ меня и чайкомъ, и кофейкомъ, и съ медомъ, и съ вареньицемъ, и съ постнымъ сахарцемъ…
— Да чаемъ я тебя напою и сама съ тобой попью. Вотъ закуси только сначала, отвѣчала кабатчица.
— Милая! Ласка отъ него не та. Я сейчасъ ужъ вижу, что ласка не та. Другой бы сейчасъ и кофейку и чайку на домъ, ребятишечкамъ пряничковъ, леденчиковъ…
Кабатчица промолчала.
— Ты мнѣ все-таки хоть какого-нибудь гостинчика на домъ дай, продолжала Буялиха.
— Да хорошо, хорошо! Пряники у насъ есть. Я дамъ тебѣ въ карманъ, насыплю.
— Ты кофейку хоть полфунтика…
— Хорошо, хорошо.
— Какіе, милая, бабамъ платки-то будутъ дарить на пирушкѣ? Ты не можешь мнѣ показать?
— Да не покупали еще. Завтра мужъ поѣдетъ покупать въ городъ. Какіе платки! Платки, разумѣется, обыкновенные, ситцевые.
— Какъ ситцевые? Емельянъ Сидорычъ и староста сказывали всѣмъ бабамъ, что шерстяные. И я тоже бабамъ говорила, что шерстяные.
— Шерстяные, шерстяные! Чортъ васъ всѣхъ задави! откликнулся изъ комнаты кабатчикъ.
— А ежели шерстяные, то неужели ты меня-то, голубчикъ, отъ остальныхъ бабъ не отличишь? задала вопросъ Буялиха.
— Непремѣнно отличу. Тебѣ платокъ будетъ изъ рогожи, послышалось изъ комнаты.
— Вотъ, вотъ, матушка, какъ онъ меня предпочитаетъ! плакалась Буялиха передъ кабатчицей.
Домой она ушла отъ кабатчика пьяная, награжденная вымаклаченными гостинцами, съ рублемъ въ карманѣ и все-таки недовольная.
XI
Въ назначенный для бабьей вечеринки въ Колдовинѣ день, къ полуразвалившейся избѣ Буялихи подъѣхалъ цѣлый возъ съ ящиками пива, боченками водки, посудой и закусками. На возу сидѣлъ работникъ кабатчика Аверьяна Пантелеича, за возомъ прыгали деревенскіе ребятишки, били въ ладоши и припѣвали:
— У Буялихи пирушка будетъ! У Буялихи пирушка будетъ!
Работникъ пріѣхалъ съ возомъ и не разгружался. Онъ остановился у воротъ и закурилъ трубку. Къ возу за ворота выбѣжала Буялиха, уже полупьяная.
— Что жъ ты не вносишь въ избу ящики и боченки-то? спрашивала она.
— Аверьяна Пантелеича дожидаюсь. При самомъ разгрузка будетъ, отвѣчалъ работникъ кабатчика.
— Керосину привезъ?
— Привезъ, привезъ. Всего привезъ.
— Такъ давай мнѣ скорѣй. Надо лампы заправлять.
— Все при хозяинѣ. Таковъ приказъ мнѣ былъ.
— Дай хоть пива-то парочку… протянула Буялиха руку къ ящику.
— Не вороши, не вороши… Не велѣно до самого трогать, отстранилъ ее работникъ.
— Ну, иродъ же твой хозяинъ! Я ему избу свою подъ пиръ отдаю, хлопочу, бабъ уговариваю, а онъ запрещаетъ. Я хозяйка здѣшней избы, я Буялиха, сама Буялиха. Можетъ быть, кому другому не велѣно выдавать, а не мнѣ.
— Никому не велѣно.
Вышелъ за ворота сынъ Буялихи — молодой парень съ опухшимъ лицомъ и синякомъ подъ глазомъ.
— Сколько вина-то привезъ? спрашивалъ онъ работника, подбоченившись.
— А это ужъ самъ хозяинъ отпускалъ. Самъ и приметъ.
— Въ боченкахъ только, или есть и сороковки?
— Все есть.
— Дай сороковочку. Я хозяинъ здѣшній.
— Никому ничего не велѣно давать. Пріѣдетъ, такъ у него спроси.
— А коли такія ваши слова, то мы и въ избу къ себѣ не пустимъ — вотъ что.
— Врешь. Впустишь.
Работникъ продолжалъ посасывать трубку.
— Ну, ладно же, черти! Покажу я вамъ, коли онъ и меня не уважаетъ, погрозился сынъ Буялихи, жадно смотря на возъ съ бутылками.
— Уйди ты! Не вертись тутъ! кричала на него Буялиха. — Пьяница…
— Сама такая же.
Подходили бабы и спрашивали Буялиху:
— Привезли ужъ угощеніе-то? Стало быть, можно и приходить къ тебѣ?
— Вечеромъ, вечеромъ, умницы, приходите, когда стемнѣетъ, а раньше не слѣдъ.
— Платки-то тутъ? Въ возу? Покажи-ка, какими платками онъ насъ дарить будетъ.
— Не ворошите, не ворошите въ возу! Нѣтъ тутъ платковъ.
Вскорѣ въ маленькой купеческой телѣжкѣ подъѣхалъ и самъ кабатчикъ. Лицо его сіяло.
— Бабеночкамъ почтеніе! На юбилей ко мнѣ пришли? Рано, старушки божьи, рано. Дайте прежде съ товаромъ разобраться… заговорилъ онъ, вылѣзая изъ телѣжки.
— Какія мы старушки! обидѣлась одна изъ бабъ.
— Не въ центру попалъ? Ахъ, ты, шустрая! Ну, прости, прости за обиду и будь молодкой… поправился кабатчикъ и сталъ вынимать изъ телѣжки перевязанную веревкой пачку платковъ съ разноцвѣтной бахромой.
Какая-то молодая бабенка не утерпѣла и сунулась пощупать доброту платковъ.
— Потомъ, потомъ разглядишь. Нечего тутъ… говорилъ кабатчикъ, отдергивая отъ нея пачку платковъ, и продолжалъ:- Ну, молодушки, тамъ, какъ стемнѣетъ, жду я васъ на вечеринку хлѣба-соли откушать и винца съ пивцомъ попить. Милости просимъ.
— Придемъ, придемъ. Не замедлимъ. У тебя имянины, что ли?
— Юбилей. Это господское празднество.
— Да, да… Юбилей… Вотъ какъ… подхватила Буялиха. — Бабы меня давеча спрашиваютъ, какой праздникъ, а я имъ и выговорить не могу. Забыла? какъ называется. Юбилей.
— Юбилей, юбилей… Это значитъ, что нонѣ осенью около Покрова дня исполнилось ровно одиннадцать годовъ, какъ я самъ хозяйствую. И ежели, вотъ, Богъ приведетъ заведеніе мнѣ здѣсь у васъ въ Колдовинѣ открыть, то кажинный годъ буду праздновать и васъ поить около Покрова, — ну, а ужъ не придется, такъ не прогнѣвайтесь.
— Да откроешь, откроешь. Наши мужики будутъ согласны. На что другое они согласія не дадутъ, а на это-то будь покоенъ… заговорили бабы.
— Ну, не скажите! Я слышалъ, что тутъ ужъ тремъ торговцамъ отказъ вышелъ. Развѣ ужъ только вы за меня доброе слово своимъ мужьямъ замолвите.
— Замолвимъ, замолвимъ. Платки-то только бы намъ были хорошіе.
— Быкъ забодаетъ, собаки лаять начнутъ, когда обновки мои одѣнете.
— А ты вотъ что… Ты пои больше, ты вина не жалѣй — тогда и разрѣшатъ тебѣ заведеніе, сказалъ хозяйкинъ сынъ. — А то я давеча попросилъ у твоего работника сороковочку — попотчеваться, а онъ не даетъ, да еще пронзительныя слова…
— А ему, милый человѣкъ, не велѣно было давать. Онъ работникъ, существенность подначальная. Онъ что привезъ сюда, то и обязанъ хозяину по накладной въ руки сдать.
— Да вѣдь я маменькинъ сынъ, стало-быть тоже здѣшній хозяинъ.
— А, милый человѣкъ, все равно нельзя. И ужъ ежели хочешь знать, то сегодняшнее угощенія только для одного дамскаго пола предназначено. Ты, какъ хозяйкинъ сынъ, свою препорцію сегодня получишь, но ужъ не такъ, чтобъ очень…
— А нешто мужикамъ сегодня подносить не будутъ? спрашивали остановившіеся у воротъ два мужика.
— Да приходите, приходите. По малости поднесемъ, а только настоящее мужское угощеніе будетъ на сходкѣ. На сходкѣ пять ведеръ я вамъ съ превеликимъ удовольствіемъ выставлю. Ну, Ферапонтъ, въѣзжай во дворъ! Вводи лошадей, отдалъ кабатчикъ приказъ работнику.
Буялихинъ сынъ распахнулъ ворота. Скрипнули колеса и возъ, а за нимъ и телѣжка начали въѣзжать во дворъ Буялихи.
— Стой! Стой! кричали мужики. — Погоди. А сейчасъ сороковочкой на насъ двоихъ попользоваться можно? Мы за твое здоровье въ лучшемъ видѣ бы выпили.
— Милые люди, да вѣдь на все своя препона есть, отвѣчалъ кабатчикъ. — Дожидайтесь своего термину и приходите вечеркомъ.
— То особь статья, а это особь статья.
— Да невозможно, голубчики. Видите, что я еще и не разгрузился съ своимъ.
— А разгрузиться нешто долго? Ты вотъ что, ты вина не жалѣй, вѣдь мы твои радѣтели. Будешь съ нами ласковъ и мы къ тебѣ на сходкѣ будемъ ласковы, а не будешь…
— Да ужъ нате, нате… Только никому не сказывайте, что отъ меня получили, а то вѣдь всѣ бросятся, досадливо сказалъ кабатчикъ. — Стой, Ферапонтъ! Стой!
Онъ вскочилъ на ступницу колеса у воза, порылся въ сѣнѣ, вытащилъ оттуда бутылку и, передавая ее мужикамъ, прибавилъ:
— Спрячьте только, Бога ради, подъ полу, когда понесете по деревнѣ. Эй, молодецъ! Хозяйкинъ сынъ! Запирай скорѣй за нами ворота! Запирай.
— Что я буду запирать и тебѣ угождать, коли ты однимъ далъ сороковку, а мнѣ не даешь! отвѣчалъ хозяйкинъ сынъ и, надувшись, отошелъ въ сторону. — Думаешь, что я безъ голоса на сходкѣ-то бываю? Слава Богу, у меня глотка-то здоровая.
