Борис Пастернак - Темы и вариации
Москва в декабре
Снится городу: Bсе, Чем кишит, Исключая шпионства, Озаренная даль, Как на сыплющееся пшено, Из окрестностей пресни Летит На трехгорное солнце, И купается в просе, И просится На полотно. Солнце смотрит в бинокль И прислушивается К орудьям, Круглый день на закате И круглые дни на виду. Прудовая заря Достигает До пояса людям, И не выше грудей Баррикадные рампы во льду.
Беззаботные толпы Снуют, Как бульварные крали. Сутки, Круглые сутки Работают Поршни гульбы. Ходят гибели ради Глядеть пролетарского граля, Шутят жизнью, Смеются, Шатают и валят столбы.
Вот отдельные сцены. Аквариум. Митинг. О чем бы Ни кричали внутри, За сигарой сигару куря, В вестибюле дуреет Дружинник С фитильною бомбой. Трут во рту. Он сосет эту дрянь, Как запал фонаря.
И в чаду, за стеклом Видит он: Тротуар обезродел. И еще видит он: Расскакавшись На снежном кругу, Как с летящих ветвей, Со стремян И прямящихся седел, Спешась, градом, Как яблоки, Прыгают Куртки драгун. На десятой сигаре, Тряхнув театральною дверью, Побледневший курильщик Выходит На воздух, Во тьму. Хорошо б отдышаться! Бабах... И - как лошади прерий Табуном, Врассыпную И сразу легчает ему. Шашки. Бабьи платки. Бакенбарды и морды вогулок. Густо бредят костры. Ну и кашу мороз заварил! Гулко ухает в фидлерцев Пушкой Машков переулок. Полтораста борцов Против тьмы без числа и мерил. После этого Город Пустеет дней на десять кряду. Исчезает полиция. Снег неисслежен и цел. Кривизну мостовой Выпрямляет Прицел с баррикады. Bымирает ходок И редчает, как зубр, офицер. Bсюду груды вагонов, Завещанных конною тягой. Электрический ток Только с год Протянул провода. Но и этот, поныне Судящийся с далью сутяга, Для борьбы Всю как есть Отдает свою сеть без суда. Десять дней, как палят По миусским конюшням Бутырки. Здесь сжились с трескотней, И в четверг, Как смолкает пальба, Взоры всех Устремляются Кверху, Как к куполу цирка: Небо в слухах, В трапециях сети, В трамвайных столбах.
Их - что туч. Все черно. Говорят о конце обороны. Обыватель устал. Неминуемо будет праветь. "Мин и Риман", Гремят На заре Переметы перрона, И семеновский полк Переводят на брестскую ветвь.
Значит, крышка? Шабаш? Это после боев, караулов Ночью, стужей трескучей, С винчестерами, вшестером? .. Перед ними бежал И подошвы лизал Переулок. Рядом сад холодел, Шелестя ледяным серебром.
Но пора и сбираться. Смеркается. Крепнет осада. В обручах канонады Сараи, как кольца, горят. Как воронье гнездо, Под деревья горящего сада Сносит крышу со склада, Кружась, Бесноватый снаряд.
Понесло дураков! Это надо ведь выдумать: В баню! Переждать бы смекнули. Добро, коли баня цела. Сунься за дверь - содом. Небо гонится с визгом кабаньим За сдуревшей землей. Топот, ад, голошенье котла.
В свете зарева Наспех У прохорова на кухне Двое бороды бреют. Но делу бритьем не помочь. Точно мыло под кистью, Пожар Наплывает и пухнет. Как от искры, Пылает От имени минова ночь. Bсе забилось в подвалы. Крепиться нет сил. По заводам Темный ропот растет. Белый флаг набивают на жердь. Кто ж пойдет к кровопийце? Известно кому, - коноводам! Топот, взвизги кабаньи,На улице верная смерть. Ад дымит позади. Пуль не слышно. Лишь вьюги порханье Бороздит тишину. Даже жутко без зарев и пуль. Но дымится шоссе, И из вихря Казаки верхами. Стой! Расспросы и обыск, И вдаль улетает патруль. Было утро. Простор Открывался бежавшим героям. Пресня стлалась пластом, И, как смятый грозой березняк, Роем бабьих платков Мыла Выступы конного строя И сдавала Смирителям Браунинги на простынях.
Л е й т е н а н т Ш м и д т
(март 1926 - март 1927)
Часть первая
1
Поля и даль распластывались эллипсом. Шелка зонтов дышали жаждой грома. Палящий день бездонным небом целился В трибуны скакового ипподрома.
Народ потел, как хлебный квас на леднике, Привороженный таяньем дистанций. Крутясь в смерче копыт и наголенников, Как масло били лошади пространство.
А позади размерно бьющим веяньем Какого-то подземного начала Военный год взвивался за жокеями И лошадьми и спицами качалок.
О чем бы ни шептались, что бы не пили, Он рос кругом и полз по переходам, И вмешивался в разговор, и пепельной Щепоткою примешивался к водам.
Все кончилось. Настала ночь. По киеву Пронесся мрак, швыряя ставень в ставень. И хлынул дождь. И как во дни батыевы, Ушедший день стал странно стародавен.
2
"Я вам писать осмеливаюсь. Надо ли Напоминать? Я тот моряк на дерби. Вы мне тогда одну загадку задали. А впрочем, после, после. Bремя терпит.
Когда я увидал вас... Но до этого Я как-то жил и вдруг забыл об этом, И разом начал взглядом вас преследовать, И потерял в толпе за турникетом.
Когда прошел столбняк моей бестактности, Я спохватился, что не знаю, кто вы. Дальнейшее известно. Трудно стакнуться, Чтоб встретиться столь баснословно снова. Вы вдумались ли только в то, какое здесь Раздолье вере!- Оскорбиться взглядом, Пропасть в толпе, случиться ночью в поезде, Одернуть зонт и очутиться рядом!"
3
Над морем бурный рубчик Рубиновой зари. А утро так пустынно, Что в тишине, граничащей С утратой смысла, слышно, Как, что-то силясь вытащить, Гремит багром пучина И шарит солнце по дну, И щупает багром. И вот в клоаке водной Отыскан диск всевидящий. А севастополь спит еще, И утро так пустынно, Кругом такая тишь, Что на вопрос пучины, Откуда этот гром, B ответ пустые пристани: От плеска волн по диску, От пихт, от их неистовства, От стука сонных лиственниц О черепицу крыш. Известно ли, как влюбчиво Бездомное пространство? Какое море ревности К тому, кто одинок! Как, по извечной странности Родимый дух почувствовав, Летит в окошко пустошь, Как гость на огонек. Известно ль, как навязчива Доверчивость деревьев. Как, в жажде настоящего, Ночная тишина, Порвавшш с ветром с вечера, Порывом одиночества Влетает, как налетчица, К незнающему сна? За неименьем лучшего Он ей в герои прочится. Известно ли,как влюбчива Тоска земного дна? Заре, корягам якорным, Волнам и расстояньям Кого-то надо выделить, Спасти и отстоять. По счастью, утром ранним В одноэтажном флигеле Не спит за перепиской Таинственный моряк.
Всю ночь он пишет глупости, Вздремнет - и скок с дивана. Бежит в воде похлюпаться И снова на диван. Потоки света рушатся, Урчат ночные ванны, Найдет волна кликушества Он сызнова под кран.
"Давайте, посчитаемся. Едва сюда я прибыл, Я все со дня приезда Вношу для вас в реестр, И вам всю душу выболтал Без страха, как на таинстве, Но в этом мало лестного, И тут великий риск.
Опасность увеличится С теченьем дней дождливых. Моя словоохотливость Заметно возрастает. Боюсь, не отпугнет ли вас Тогда моя болтливость? Вы отмолчитесь, скрытчица, Я ж выболтаюсь вдрызг.
. . . . . . . . . . . .
Вы скажете - ребячество. Но близятся событья. А ну как в их разгаре Я скроюсь с ваших глаз? Едва ль они насытятся Одной живою тварью: Ваш образ тоже спрячется, Мне будет не до вас. Я оглушусь их грохотом И вряд ли уцелею. Я прокачусь их эхом, А эхо длится миг. И вот я с просьбой крохотной: Ввиду моей затеи Нам с вами надо б съехаться До них и ради них" .
4
Октябрь. Кольцо забостовок. О ветер! О ада исчадье! И моря, и грузов, и клади Летящие пряди. О буря брошюр и листовок! О слякоть! О темень! О зовы Сирен, и замки и засовы В начале шестого. От тюрем - к брошюрам и бурям. О ночи! О вольные речи! И залпам навстречу - увечья Отвесные свечи! О кладбище в день погребенья! И в лад лейтенантовой клятве Заплаканных взглядов и платьев Кивки и объятья! О лестницы в крепе! О пенье! И хором в ответ незнакомцу Стотысячной бронзой о бронзу: Клянитесь! Клянемся! О вихрь, обрывающий фразы, Как клены и вязы! О ветер, Щадящий из связей на свете Одни междометья! Ты носишь бушующей гладью: "Потомства и памяти ради Ни пяди обратно! Клянитесь!" "Клянемся. Ни пяди!"
5
Постойте! Куда вы? Читать? Не дотолчетесь! Bсе сперлось в беспорядке за фортами, и земля, Ничего не боясь, ни о чем не заботясь, Парит растрепой по ветру, как бог пошлет, крыля. Еще вчерашней ночью гуляющих заботил Ежевечерний очерк севастопольских валов, И воронье редутов из вереницы метел В полете превращалось в стаю песьих голов. Теперь на подъездах расклеен оттиск Сырого манифеста. Ничего не боясь, Ни о чем не заботясь, обкладывает подпись Подклейстеренным пластырем следы недавних язв. Даровать населению незыблемые основы Гражданской свободы. Установить, чтоб никакой... И, зыбким киселем заслякотив засовы, На подлинном собственной его величества рукой. Хотя еще октябрь, за дряблой дрожью ветел Уже набрякли сумерки хандрою ноября. Виной ли манифест, иль дождик разохотил,Саперы месят слякоть, и гуляют егеря. Дан в петергофе. Дата. Куда? Свои! Не бойтесь! В порту торговом давка. Солдаты, босяки. Ничего не боясь, ни о чем не заботясь, Висят замки в отеках картофельной муки.
6
Три градуса выше нуля. Продрогшая земля. Промозглое облако во сто голов Сечет крупой подошвы стволов, И лоском олова берясь На градоносном бризе, Трепещет листьев неприязнь К прикосновенью слизи.
