Рустам Ибрагимбеков - Парк
- Куда ты пропал?
- Разве ребята тебе не сказали? Очень много работы было... Продолжаем стоять у входа в "Буревестник".
- Куда пойдем?
- Даже не знаю. - Что-то не хочется никуда с ней идти."
- Что с тобой?
- Ничего... Устал немного.
На ней странное прямое платье без талии, с оборками на подоле. Вид получается немного беременный. Новая мода, наверное.
- Что ты так смотришь?
- Платье...
- А-а-а... - Она улыбнулась. - Нравится?
- Не очень... Слушай, давай встретимся через несколько дней. Я что-то не в форме.
Она удивлена, обижена, но ни капельки во мне не сомневается- очень уж красива, и за спиной полгода безоблачных отношений. Впрочем, она действительно мне нравится. И, надеюсь, через несколько дней у нас опять все будет в порядке.
- Я потом тебе все объясню. Хорошо?
Она соглашается: что остается делать бедняжке?
Провожаю ее до остановки, усаживаю в троллейбус. Махнув на прощанье рукой, вижу в полуметре от себя Вику - торжествующе уличающий взгляд, горькая усмешка. Обманутая родина в лице пограничника, настигшего у государственной границы подлого перебежчика, была бы менее оскорблена, чем она сейчас. Пытаюсь улыбнуться.
- Ты как здесь оказалась?
- Я все видела.
Круто повернувшись, уходит. Догоняю.
- Что ты видела?
- Как ты на нее смотрел,
- Как?
- Влюбленно.
- Глупости. Ты что, следила за мной? Начинаются рыдания:
- Я умру, умру, умру...
Прохожие оглядываются на нас. Рассвирепев от несправедливости упреков, кричу так, что число их мгновенно удесятеряется:
- Замолчи! Истеричка! Прекрати сейчас же!..
Ухожу, оттолкнув какого-то слишком любопытного дядьку в шляпе. Через несколько шагов слышу сзади топот. Догнав, повисает на руке. В глазах мольба и покорность.
Грузовик Алика мчит нас на пляж. Ветер бьет в лицо, заглушает слова, кузов подбрасывает на неровностях асфальта, с трудом удерживаемся на ногах. Приходится кричать, чтобы услышать друг друга.
- Ты с кем придешь? - Счастливчик, качнувшись от толчка, касается губами моего уха.
- Не знаю...
Поворачиваюсь к Другу.
- А что, если с ней приду, с Викой?
- Приходи с кем хочешь...
Ребята переглядываются - это будет первый наш совместный выход...
Вернувшись с пляжа, застаю ее за чтением. О кинозвездах уже все прочитано. Теперь осиливаем "Графа Монте Кристо". Сообщаю о дне рождения Друга. Не отрывает взгляда от книги.
- Я не пойду, - ответ категорический. Подсаживаюсь рядом, обнимаю за плечи. После долгой паузы:
- Мне нечего надеть.
У нее действительно, кроме кофточки и юбки, которые всегда на ней, ничего нет.
- Ерунда. Что-нибудь придумаем.
- Возьми лучше эту свою красавицу. Она больше подойдет. - Той язвительный, дразнящий, но за ним тщетно скрываемая обида.
Целую ее несколько раз в ухо, нос, глаза...
- Нет уже красавицы... Честное слово.
- Они будут смеяться надо мной.
- Кто?
- Эти твои... Счастливчики...
- Никогда... Но насчет наряда ты права - надо что-нибудь придумать.
- А кто его родители, твоего Друга?
- Отец ректор вуза. А зачем тебе?
- Ректор - это директор?
- Да. Раньше они здесь жили, в этой комнате. А мы на втором этаже. Потом поменялись: они туда, а мы сюда.
- А сейчас где живут?
- В самом центре... Там, где кинотеатр "Художественный". Помнишь, мы были?
Она идет к своему чемоданчику. Порывшись, извлекает откуда-то из дальних глубин, чуть ли не из-за подкладки, двадцатипятирублевку.
- У вас здесь комиссионка есть?
- Есть, конечно. Купить что-нибудь хочешь?
- Платье. Ты добавишь?
- Конечно.
Просияв, благодарно целует.
Кроме нас за столом несколько родственников Друга. Тоже молодежь. У нас с Писателем одинаковые дешевые пиджаки из желтоватого в крапинку букле, и сейчас на фоне строгих темных костюмов это очень бросается в глаза.
На Вике синее вязаное платье, купленное за восемьдесят рублей в комиссионном магазине. Держится довольно уверенно.
Ловко орудует вилкой и ножом. То и дело шепотом просит подложить что-нибудь в тарелку. Шепот настолько тихий, что сразу и не расслышишь. Но это не от робости, а из желания подчеркнуть нашу близость.
Когда начинаются танцы, ее сразу же приглашает один из родственников. Я танцую с соседкой, живущей этажом ниже. Она уже чуть пьяна, напудренное лицо бело, как стенка.
- Новая любовь?
Отвечаю неопределенной улыбкой.
- Приезжая? -Да.
- Местные кадры вас уже не устраивают? Смеюсь и предлагаю выпить (чтобы не танцевать). Идем к столу.
Вика танцует как-то странно, вихляя бедрами.
- А ты знаешь, она вполне ничего, - удивленно говорит Счастливчик.
Пользуясь случаем, прошу помириться с ней.
- Надо, - соглашается он. - А то ты совсем исчез.
Друг очень заинтересованно прислушивается к разговору.
- Не собирается уезжать?
- Пока нет...
Друг поправляет туго затянутый галстук.
- А если она вообще не уедет?
Это его первый вопрос о Вике, до этого он ни разу не вмешивался в разговоры о ней.
- Как не уедет? - Я начисто отвергаю такую возможность. Даже смешно. Такое мне и в голову прийти не могло.
- Вот возьмет и не уедет, - продолжает напирать Друг. - Ты же сам говорил, что она больше двух-трех дней не задержится.
-Да.
- А сколько прошло?
- Месяц... чуть больше. Не мог же я ее выгнать...
- А потом сможешь?
- Она сама уедет...
- А ты хочешь, чтобы она уехала?
Вопрос неожиданный. Хочу ли я? Еще недавно очень хотел.
- Да мне все равно...
Разговор прерывается, но чувствую, у Друга есть еще что сказать...
Ночью, когда, вернувшись домой, мы раздеваемся, она делится впечатлениями:
- А откуда у них столько всего?
- Чего всего?
- Хрусталь, посуда, картины, мебель... И квартира такая большая...
- Откуда я знаю... Отец его всю жизнь на хорошей работе... Зарплата высокая... Подарки... А что это тебя вдруг заинтересовало?
- Интересно же... Я никогда такого не видела...
Тушу свет.
К трем часам съедены все креветки, выпито пиво. Говорить вроде уже не о чем. Пора расходиться. Но Счастливчик держит нас мертвой хваткой. Он выглядит совершенно трезвым, только разговорчивей обычного, и отвергает все попытки встать из-за стола.
- Я вас знаю... Из-за длинных кудрявых, с сильной проседью волос он похож на цыгана. - Расползетесь по углам, потом собери вас...
- Да нет же, - пытается убедить его Писатель, - завтра, послезавтра, когда скажешь, договоримся и встретимся.
- Никаких завтра. Мы должны вместе встретить рассвет...
- Неудобно же. Мы шумим. Мешаем спать.
- Здесь этому только рады... Как ты? - обращается ко мне за поддержкой. Устал?
Я не устал, мне очень хорошо сейчас с ребятами, но ради приличия тоже говорю о том, что не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством.
- Да перестаньте болтать ерунду! - искренне сердится он. - Перед кем неудобно? Я же вам объясняю: здесь рады будут, если мы просидим так до конца жизни... - Обводит взглядом наши сонные лица (Алик уже прикрыл глаза и неуверенно посапывает). - Ну, ладно, раз так - едем есть хаш. Надо растрясти вас немного.
- А где ты его сейчас найдешь? - не открывая глаз, довольно заинтересованно спрашивает Алик.
- Было бы желание. Найдем... Ну что, поехали?..
Вываливаемся на улицу. Ловим какой-то старенький автобус и ползем на нем в гору, где в парке, по уверениям Счастливчика, варится для нас хаш.
Друг сидит прямо за мной. За вечер он не сказал мне ни слова. Но я-то его знаю - усыпляет бдительность. Рано или поздно обязательно последует очередная атака с привлечением самых доказательных, самых справедливых доводов...
Сразу стало понятно, что дело, из-за которого он пришел, важное и неотложное. Иначе у него не бывает. Только ЧП! Полная мобилизация сил! Предельная самоотдача! И обязательно из-за чего-нибудь очень справедливого. Во имя правды!
Играет желваками, воротник поднят, голос глухой, сдавленный, папироса отброшена в сторону, как разряженный и уже бесполезный револьвер.
- Есть разговор!
Накрапывает дождик. Судя по состоянию небосвода, он неизбежно усилится. Поблизости никакого укрытия. Можно пойти в контору, рабочий день закончен. Но там еще есть люди, и это его вряд ли устроит...
Показываю на небо:
- Что будем делать?
Он не слышит моего вопроса.
- То, что ты вчера сказал, - правда?
- А что я вчера сказал?
- Ну насчет Вики?
Ого! Как свободно произнесено это имя! Будто всю жизнь о ней беседуем.
- А что именно тебя интересует?
Он отступает на шаг и торжественно, как судья, узнавший о неожиданно всплывшем и неоспоримо уличающем преступника факте, изрекает:
- Ты сказал, что тебе все равно, уедет она или нет?
- Ну, предположим, - соглашаюсь я - а ты-то что так волнуешься?
- Потому что мне не все равно.
- Что не все равно? - Никак не могу понять, куда он клонит.
- Уедет Вика или нет.
