Алексей Смирнов - Фабрика здоровья
Маленький Мук
Психиатры, которые ответственные дежурные по городу - гестапо.
Я с ними не раз сталкивался. Доказывал ночью, что человек сошел с ума и надо приехать и вылечить.
Один такой рассказал следующее.
Сидит он и дежурит. И, как нарочно, раздается звонок из дома престарелых. Звонит ему главная врачиха:
- У нас больная бабушка как-то странно себя ведет. Сшила себе шлем потеснее, чтобы прижать уши и нос. Чтобы они не росли.
Доктор был начитанный человек.
- А она у вас фиников не кушала? - спросил он мечтательно, припоминая сказки Гауфа.
Врачиха отклеилась от трубки и закричала в коридор:
- Эй, Люсь! Посмотри, у нее в тумбочке нет фиников?
Стержень самосознания
Встречи институтских друзей всегда трогательны, вот и вчера получилось очень трогательно.
Нашлась, конечно, гитара. И все потекло в абсолютно правильном русле. Пели песни: например, гимн наших медицинских студентов. Там были такие классические слова: "Сегодня, сегодня мы студенты; завтра - настоящие врачи!"
Как и должно быть. Потом исполнили другие хиты: "Дубинушка" (римейк), "Анурия", "Инсулин", "Если у вас нету тети", Розенбаума.
Еще говорились тосты с пожеланием вот так вот собираться снова и снова, и никогда не забывать друг друга. И звучали речи о том, какие же мы молодцы, что собираемся и будем собираться, и в этом нас никто не согнет, и все мы очень и очень близкие друг другу люди.
Отметили, что за прошедшие годы наш клеточный состав не однажды сменился полностью. А стержень самосознания сохранился и не умрет. И мы такие же, и будем вечно юными-молодыми.
Вспомнили славное.
Как, например, в анатомичке резали труп.
Разрезали, посмотрели, что там у него внутри, запомнили.
Потом один говорит:
- Давай ухо отрежем.
Отрезали, положили внутрь и зашили. Для следующей группы, таинственный сюрприз.
Инородное тело
Мне однажды рассказали сущую небылицу.
Якобы некий человек ударился головой. Падая на асфальт, он успел боковым зрением зафиксировать присутствие воробья.
И после долго жаловался на чириканье в голове. Ничто ему не помогало, и он реально-конкретно задумался: не залетел ли ему воробей куда-нибудь? В ухо, например, или в образовавшийся костный дефект Доктору этот человек ужасно надоел. И творческий доктор подговорил сынишку отловить воробья, а после, выбрав момент, явил воробья пациенту со словами: вот, я его вынул. И чириканье прошло.
Какие-то невероятные вводные.
Во-первых, само желание доктора найти нестандартный подход к чириканью. Во-вторых, существование смышленого сынишки, которому только скажи - он сразу поймает воробья. Потом: воробья надо где-то держать, тайно пронести в кабинет. Пасть ему заткнуть, чтобы молчал. И вовремя явить пациенту в процессе сфальсифицированной процедуры.
Я промолчал, но не поверил.
В конце концов, такими случаями занимаются специальные орнитологи в белых халатах. Направить к ним - и все. Никаких воробьев.
Форма одежды - нарядно-диагностическая
Дело было в кабинете, где допплерография. За что купил, за то продаю.
Это такое исследование сосудов. Датчики прикладывают и смотрят, как все пульсирует и сокращается.
То есть обстановка совершенно невинная и спокойная, ничего не может произойти.
Ан нет.
Пришла одна пациентка, сняла колготки, положила на стул, легла. Посмотрели ей ноги с сосудами, наговорили всякого. Она до того разволновалась, что забыла колготки на стульчике, так и ушла. А они лежат, прозрачные и капроновые.
Следующим номером заходит мужчина, тоже с ножными сосудами.
- Раздевайтесь, - говорит ему доктор и склоняется над бумагами.
Оборачивается - а пациент уже стоит весь готовый к обследованию. Разделся совершенно, предельно. Даже трусы застенчиво запинал под кушетку ногой. И колготки надел. Потому что увидел: лежат. И решил, что зря их не положат. Надо надеть, раз наука требует.
Идентификация Борна
Один из многих и многих постскриптумов к больничной хронике. Их объем уже превышает исходный материал.
Наш онколог, как я рассказывал, страдал шизофренией и был в связи с нею инвалидом второй группы, что не мешало ему напряженно трудиться.
Но вот он сгорел-таки на работе, уволился.
А перед этим много лечился у нас же, лежал в нервной палате. Якобы с инсультами, которые, тоже якобы, следовали один за другим, маскируя от общественности истинную болезнь. Так у нас часто делали, из сострадания к коллегам. Все у нас было инсультом - и депрессия, и алкогольная абстиненция, и просто так, хандра.
Начмед-академик всякий раз, услышав, что у онколога снова инсульт, хлопал глазами и всплескивал руками:
- Это который же у него инсульт?
Память никудышная, понятно. Весь в трудах, разве упомнишь. Да и сам не то, чтобы очень здоровый.
Начмед постарше - у нас их много, не перепутать бы - показывала ему кулак:
- Не язви!
Она думала, что он цинично издевается, с медицинским черным юмором. Подозревала в человеке лучшее. А он и не язвил вовсе.
Шаблон-Док
Истории, которыми делится мой приятель со скорой, поражают однообразием. Начинает вырисовываться некий универсальный шаблон, среднестатистическая ситуация.
Схема проста. Дано: торчок, который забывает, как дышать. Умный доктор обходится с ним радикально и доставляет в глупый приемный покой, где начинаются непонятки. И все заканчивается одинаково.
Вот опять - привез он такого, заинтубированного и в наручниках.
Эта фигура уже немножко пришла в себя. Похаживает прямо с трубкой, пытается бурчать.
- Что вообще такое? - возмутился приемный покой. - Зачем это все?
И приемный покой выдернул пациенту трубку, расстегнул наручники.
Тот, избавившись от трубки, успел самоуверенно послать всех на хуй. После чего рухнул, как срезанный колос с одним "с".
Доктор захлебывался, пытаясь убедить меня в исключительной кинематографичности падения. Но ему не хватило изобразительных средств.
Психометрия
Переводя психологию, не устаю поражаться обилию психометрических тестов. И так подступаются к человеку, и этак; то одно измеряют, то другое, и никак не найдут главного. Всех обскакал шизофреник Кеттел, который придумал собственные черты личности, подлежащие измерению: сургентность, премсия, пармия, протензия, праксерния. Мы в студенческие годы подходили к психометрии проще. Для нас анализ ограничивался одним аспектом: стремностью, она же стремота. Иногда это синонимизировалось с крутостью, но нечасто; крутость - термин позднейшей эпохи.
У меня до сих пор стоит мой приятель по прозвищу Братец, который был достаточно стремен, чтобы переделывать ампулы с омнопоном в ампулы с димедролом при помощи зажигалки. Братец, точнее, не стоит, а сидит за пианино. И проникновенно напевает автобиографическое:
"Ходят кооо-они по балкону.
Ищут кооо-ни омнопону...."
Дальше следует проигрыш, в котором все хорошо, но братец нарочно добавляет лишнюю нотку легким касанием мизинца, и песня приобретает гнусную, помоечную окраску. Поет дальше:
"К Вове не идут... больно Вова крут!"
Но самым стремным был не Братец Вова, а его приятель Вася, учившийся курсом старше. Вася был из старой гвардии. Они с Братцем уже однажды учились в мединституте, когда милиция накрыла всю их шайку. Братца не посадили, но выгнали, и он ушел в армию. Васю выгнать не успели, он сам завербовался и успел побывать в Анголе, Никарагуа и на Кубе. Потом они вернулись и познакомились со мной, причем Вася был уже в чине капитана.
Вася меня не любил, чуя во мне гнилое нутро и угрозу общему делу.
"Так стремен ты больно, вот он и тебя и сторонится!" - защищал меня Братец.
"Га, - ухмылялся довольный Вася. - Дык я ж его еще не стремал!"
Помимо прочего, он был еще каким-то образом связан с госбезопасностью.
Вообще, Вася внушал благоговение. Однажды мы сдавали проваленный зачет акушерскому идиоту доценту Волкову. Вася сидел на первой парте со сложенными перед собой руками. Мне не передать взгляда, каким он смотрел на Волкова через затемненные очки. В этом взгляде было подобострастное обожание кавказской овчарки, готовой, сложись дело иначе, разорвать Волкова на ядовитые фрагменты.
Братец завидовал Васе и в результате достиг таких высот стремности, что Вася предупредил все братцево окружение: "С ним стало не стремно, а очень стремно". По его словам выходило, что за Братцем уже неотступно следуют мужчины в серых пальто и шляпах.
И отношения с Братцем прекратились. А с Васей, по сути, и не начинались.
Говорят, он отличился на сборах после пятого курса. Потребовал, чтобы ему выдали форму капитана-лейтенанта. Ему говорили, что это он где-то там был капитан, а здесь он никто, и из него будут делать морского медицинского капитана. Вася показывал военный билет, и в итоге его оставили вообще без формы, и он ходил в футболочке, где хотел; пил, жрал и вообще быковал.
