Рустам Ибрагимбеков - Забытый август
- Наше дело предупредить, - сказал Пахан. - Одного простили, - он строго посмотрел на Леню, - но других жалеть не будем. А почему жратву не носишь?
Я посмотрел на Хорька. Он сделал вид, что не имеет к этому разговору никакого отношения.
- Жратва будет, - сказал я. - Баклажаны жареные и колбаса. Могу сейчас принести.
- Давай, валяй! Я побежал за едой.
Когда я вернулся, за забором воинской части вдруг заиграл Духовой оркестр. Мы все побежали к тутовому дереву. Весь личный состав части был выстроен на плацу, командир в несколько офицеров стояли рядом с развернутым знаменем. Голоса мы не слышали из-за расстояния, но было ясно, что командир называет фамилии, потому что из строя выходил какой-нибудь боец и шел, печатая шаг, к знамени. Там незнакомый нам офицер читал что-то по бумажке и прикалывал на грудь бойцу медаль. Потом играл оркестр. Сына полка тоже наградили.
- Это вручают медали за Победу над Германией, - сказал сын одноглазого завмага.
Командир части поцеловал сына полка,
...К вечеру мама напекла хворосту, и мы пили чай вчетвером: я, мама, папа и Костя. Он немного стеснялся, но все равно вел себя солидно и рассудительно, как взрослый человек. Мама и папа разговаривали с ним так, будто он не мой ровесник, а их. Тем более что на груди его висела вторая медаль.
- Спасибо, мне достаточно, - сказал он, когда мама хотела положить ему еще хворосту, и ответил на вопрос папы, как он попал в наш город.
- В июле нашу часть перевели в одно место - сто километров отсюда...
- Я знаю, - сказал папа.
- А тут как раз вышел приказ о демобилизации. Вызвал меня к себе командир части и говорит: "Спасибо тебе, Рудаков, за службу, но война закончена уже, и надо тебе учиться. Не имеем права держать тебя в части". Вот я и приехал сюда жить, чтобы далеко от наших не уезжать. Сто километров - это не так далеко.
- А как сестры? - спросила мама. - Их же надо найти.
- Разыскиваем. В Днепропетровске их нет. Командир туда писал и ездил туда. Нет их там. И дома нет. А куда эвакуировались, никто толком не знает. Через Баку на Красноводск, а дальше неизвестно...
Я спросил у Кости, почему он каждый день в часть ходит.
Будто служит там.
- Это я сам, добровольно, - немного смутился он. - Меня ведь на полное довольствие взяли.
- А сколько лет твоим сестрам сейчас? - спросила мама.
- Взрослые они: одной семнадцать будет, другой - девятнадцать.
- Бедные... - вздохнула мама.
- Я их разыщу, - успокоил ее Костя. - Лишь бы живы-здоровы были.
- Учиться тебе надо, - сказал папа,
- Я в детдом не хочу, - сказал Костя. - Ребята мне так я сказали: "Никаких, Костя, детдомов. Получишь квартиру, пойдешь в школу, а за остальное не волнуйся, будешь на полной нашем обеспечении. Мы тебя одного не оставим>.
- Наша мама два года была директором детдома: с сорок первого по сорок третий, - сказал папа.
- Я не против детдома, - объяснил Костя, чтобы не обидеть маму, - может, там и хорошо. Но после армии в детдом идти как-то неудобно...
- Ты ничего не ешь, Костя, - сказала мама. - Дай я тебе еще чаю налью.
- Чаю можно, - согласился Костя.
Я воспользовался паузой и встал из-за стола.
- Ты куда? - спросила мама.
- Я на минутку. Сейчас приду.
Через минуту я был у Нелиных дверей. Постучался, наверное, очень громко, потому что тетя Аида испуганным голосом спросила: "Кто там?" - и дверь не открыла.
- Это я, Элик. Скажите Неле, что я пришел.
- А Нели нет.
- Как нет?.. - удивился я. - Мы же договорились с ней, что вечером приду.
- Не знаю. Неожиданно ушла к подруге, Я не пускала, а она все равно ушла. Не хочет дома сидеть.
- И ничего не просила передать мне?
- Нет, ничего, - тете Аиде даже неудобно стало передо мной. - Забыла, наверное. Она совсем рассеянная стала. Все забывает. А что сказать ей, когда придет?
- Скажите, что я приходил. До свидания.
Она что-то еще сказала мне успокаивающее, но я, не дослушав ее, потащился домой.
Куда она могла уйти? Мы же договорились с ней.
Когда я вернулся домой, у нас сидел дядя Шура. Он показывал Косте раны.
- Это под Курском. Сюда вошла, отсюда вышла. А это Армавир. Видишь, рука не сгибается?
Увидев меня, дядя Шура радостно объявил мне:
- Он, оказывается, тоже связист. Я же смотрю - родное в нем что-то чувствуется.
-А сейчас где вы работаете? - спросил Костя.
- Монтером в педагогическом институте. И еще я личный парикмахер семьи Караевых. Я их всех стригу. " - Кроме меня, - сказала мама. - Я мужской мастер, - гордо сказал дядя Шура.
- У дяди Шуры хорошие пластинки, - сказал я. - Ты любишь музыку? У него арии из всех опер.
- Двести восемьдесят четыре, - уточнил дядя Шура.
- А всего сколько штук? - спросила мама.
- Всего пятьсот тридцать шесть.
- Что-нибудь случилось? - тихо спросила у меня мама. - Ты чем-то расстроен?
- Ничего не случилось, - успокоил я ее, - тебе показалось. Она посмотрела на меня недоверчиво.
- Элик, сыграй что-нибудь, - попросил папа, Я сел за пианино.
20 августа
Утром за мной прислали Леню.
- Скажи, что меня нет, - попросил я.
- Хорошо, - покорно согласился он, по глазам было видно, что он боится. Рафик сегодня ударил меня.
- Я поговорю с ним.
- Не надо. Я не для этого сказал, - еще больше испугался Леня. - Просто жалко его. Он же хороший человек был. Ну, я побегу, а то они ждут.
- Беги, беги, Леня.
- Хорек все время с Рафиком шепчется.
- Ничего, беги, Леня.
Он убежал. Я еле дождался одиннадцати часов. Но они носились по пустырю на мотоцикле, и выйти из дому было невозможно.
Я перелез с балкона на крышу, соскочил на кровлю ее дома и спустился во двор по дереву. На этот раз она была дома.
- Где ты была вчера? - спросил я сразу же. Она удивленно посмотрела на меня.
- Когда?
- Вечером.
- К подруге ходила. А что? - спросила она.
- Но ты же обещала прийти к нам. Я прибегал за тобой.
- Ты что, думаешь, у меня других дел нет?
- Но, ты же обещала?!
- Обещала, а потом передумала. Успокойся, пожалуйста. Ты так со мной разговариваешь, как будто мы с тобой встречаемся. Ты не имеешь на меня никаких прав. Садись.
Я сел.
- Все почему-то считают, что могут мной командовать.
- Я не командую.
- А если ты такой храбрый, ты бы лучше сказал Пахану, чтобы он не приставал ко мне. Ты знаешь, что он вчера сделал? Побил брата моей подружки за то, что тот провожать меня пошел. Тот так испугался, что даже ответить не смог. Вы все его боитесь, а строите из себя героев!
Я молчал.
- Смотри, что утром Сонька принесла. - Она вытащила из кармана записку. Я узнал почерк Хорька. Там было написано: Так будет с каждым, кто подойдет к тебе. А если согласишься со мной дружить, то сделаю для тебя все, что хочешь, и сможешь всем приказывать. Будешь королевой пустыря. Даю три дня на размышление. Аркадий".
- Я и не знала, что его Аркадием зовут... Мама видела записку, - сказала она шепотом. - Боюсь, папе скажет. А этого Пахана я не боюсь. Ничего он мне не сделает. Когда я на него вот так смотрю, - она вскинула брови, - он как шелковый становится.
После этого разговора я понял, что должен заступиться за Нелю.
Я пошел на бульвар и просидел у моря целый день, чтобы никого не видеть и не отвечать на вопросы, почему я грустный и о чем думаю. Сел на теплый, согретый солнцем камень и смотрел на парусники. Сделав круг, они проходили совсем близко от меня. Я думал совсем о другом, но было приятно смотреть на них. Как бы я хотел оказаться на одном из них вместе с ней!
Когда стемнело, я вернулся на пустырь. Зашел к Косте. У него был дядя Шура со своим патефоном и пластинками. Краска на полу высохла, и они сидели в комнате.
- Мне письмо пришло из части, - сказал Костя, после того как кончилась ария герцога из оперы "Риголетто", - и посылка. - Он показал на ящик из-под консервов, который лежал в углу. - На машине привезли.
Дядя Шура был слегка выпивший.
- Я тоже сиротой рос, - сказал он, заводя патефон, - но у меня старший брат был. Он меня каждый день в школу водил с собой, чтобы я один не оставался. Мне было четыре года, а ему четырнадцать.
- Я тоже сестер найду, - сказал Костя. - Ребята из части пишут, что наш командир в газету "Правда" письмо послал, чтобы помогли.
- Вот я грузин по национальности, - сказал дядя Шура, а всю жизнь здесь прожил. Послушайте грузинскую песню.
- Я нашел тебе все учебники для пятого класса, - сказал я Косте тихо, когда пластинка заиграла.
- Молодец! - обрадовался Костя.
- Они, оказывается, в ящике лежали, на балконе.
- Слушайте музыку, - сказал дядя Шура. - Разговаривать потом будете.
Мы замолчали
Дядя Шура ушел, прокрутив пластинок десять.
Мы помогли ему донести пластинки. Патефон он тащил сам в напевал себе под нос арию Каварадоси из оперы "Тоска". Уже совсем стемнело. Он шел впереди нас, слегка покачиваясь, и Костя боялся, что он уронит из рук патефон.
Ее окна были закрыты ставнями.
Когда мы возвращались с Костей, я сказал ему:
