Михаил Федотов - Иерусалимские хроники
Когда я говорю, что завидую Плутарху, я имею в виду главные принципы, которые он ввел. Во-первых, это принцип парных биографий, связывающий судьбы в каждой паре вечной связью. Но еще существеннее другое: Плутарх был первым, кто начал создавать историографию на сравнении сынов Хама и Иафета.
Идея эта в некотором смысле условна. Сейчас вообще тяжело проследить абсолютно чистые линии, но и во времена Плутарха на многое приходилось закрывать глаза. То есть у меня нет никакого сомнения в том, что исходно Борис Федорович является татарином, сыном Сина, а следовательно, типичным Хамом. И наоборот, Григорий Сильвестрович Барски, который еще не появлялся на страницах моих хроник, является Иафетом, хотя сомнительным. Но парадокс в том, что Борис Федорович Усвяцов -- один из немногих в Израиле людей, кто удостоен звания полного еврея: он -- коэн, левит, исраэль, о чем существует справка, подписанная раввинской "тройкой". И решение это уже при всем желании люди изменить не в праве!
То есть "исраэль" -- это еврейский плебс, ничего диковинного в этом нет. "Левит" -- это племя Левино, право нести службу в скинии откровения и заведовать всеми песнопениями в Храме -- для ковенца это готовая карьера. Но быть "коэном" -- значит иметь права, недоступные простым смертным: это значит иметь доступ к жертвеннику, значит быть в Святая Святых за завесою! Все эти права у Бори есть! И то, что эти права раввинская "тройка" вручила спившемуся алкашу и вору, говорит лишь о том, насколько тщетны наши усилия на Земле. Хоть, несомненно, Борис Федорович Усвяцов сам является жертвой, и в Израиль оба раза попал именно из-за несчастной любви!
Первый раз он приехал с женой Раей, которую он подцепил в Бердичеве, где после очередной отсидки работал в автоколонне. Они познакомились в "пионерском" садике, и хоть, как он рассказывает, "она и не была целкой, но потом заплакала", а Борис Федорович ударил себя в грудь и сказал, что "я не такой, я женюсь". Посему вы сразу можете понять, что Борис Федорович человек благородный и романтик. И так он стал "исраэлем" де факто!
Но уже через несколько лет разъяренные ковенцы посягнули на его звание. За то, что Борис Федорович помог Шнайдеру продать арабам и пропить ешивский холодильник, ковенцы отправили его за казенный счет в город Мюнхен. И там он, опять как честный человек, решил жениться на фрау Маргарите Шкловской, но его удостоверение личности израильтянина на беду оказалось просроченным! А когда он на деньги невесты захотел вернуться в Израиль и все поправить, в аэропорту он был арестован немецкой полицией и отправлен навсегда восвояси. Я не знаю более страшной истории крушения любящих сердец!
Но вообще немецкие тюрьмы Борис Федорович хвалит, говорит, что жрачка там очень хорошая, телевизор цветной, восемь каналов, работать не нужно, и иногда он даже покупал себе яблочное вино. А в Израиле кормили несравненно хуже, и в основном курицей, в камере было невероятное количество людей, а телевизор был только типа в "ленинской комнате". Дольше всего, конечно, Боря Усвяцов сидел в Союзе! В конце сорок третьего года его взял к себе вор в законе, и сорок третий, сорок четвертый и сорок пятый годы он уже гастролировал со своим шефом и разными тоже Райками и Ритками по украинским вокзалам и рынкам. И его взяли с поличным на рынке в Днепропетровске и дали первый трояк. А добавки до двенадцати лет Боря начал получать уже в лагерях. Так что освободился он только в двадцать восемь лет, но зато на воле ему все ужасно нравилось!
В Иерусалиме он тоже по привычке попробовал себя на автобусном вокзале, но его несколько раз очень сильно избили, а потом посадили в Аккскую тюрьму, где он и сошелся с Володькой Шнайдером. А в Беер-Шевской тюрьме они уже сидели за голландские "визы", которые они предъявили в Машбире: там половина кассирш румынки, и у них дурацкая манера: чуть что -- вызывать полицию. Вообще в Израиле жизнь Бориса Федоровича сложилась не очень легко, потому что наличных денег он воровал мало, а ворованные чеки у него принимать отказывались. Промышлял он в основном на улице Агриппы (внука Ирода Великого) -- от "Райского сада" до "Мамочки" -- и поэтому повсюду примелькался. Иерусалим -- небольшой город, здесь трудно воровать на улице, здесь люди знают друг друга в лицо.
Но вот после Мюнхена Борис Федорович жил у кантора Дунаевского, который плевал в мэра, и отсюда начинается цепь его чудесных превращений в еврея.
У Дунаевского был сосед, пытавшийся лишить его звания ответственного квартиросъемщика в довольно задрипанной квартире -полуамериканец-полуиндеец, прошедший "гиюр" (мистическое посвящение в евреи). И когда они чего-то не поделили на кухне, Борис Федорович отбил горлышко от бутылки водки и отчаянно полез драться. А этот цивилизованный индеец никогда раньше не видел таких страшных татарских рож, очень растерялся и всадил ему прямо в брюхо столовый нож. И вы бы растерялись!
Уже когда Бориса Федоровича выпустили из больницы и состоялся суд, идиотка-адвокатесса спросила потерпевшего, выпивает ли он, Борис Федорович степенно откашлялся и сказал: "Конечно". А на вопрос суда, каждый ли день он пьет, Борис Федорович, подумав, сказал: "У меня бывают перерывы по два дня!", -- а потом важно добавил: "И даже по три!" Потом вызвали свидетеля Дунаевского, и тот, с презрением глядя на индейца, сообщил, что Борис Федорович выпивает "как правоверный еврей по субботам", и это тоже было только частичной правдой. Потому что по субботам, конечно, Борис Федорович тоже пил, но тогда он вовсе не был никаким евреем, а еще был татарином.
Евреем же он стал, разводясь в раббануте со своей женой из "пионерского скверика". Фактически в раббануте должны были слушаться целых два дела: по установлению национальности супругов и непосредственно по разводу. Свидетелем у него проходил рав Бильдер в серой шляпе, который раньше был правой рукой академика Чеботарева по математике в самой Казани, откуда у Бори Усвяцова все кровные родственники. То есть свидетель был на редкость солидным. Рав Бильдер специально шныряет целыми днями около раббанута, чтоб совершать хорошие дела, а остальных свидетелей раввинам искать было лень.
И Борис Федорович все как требуется сообщил: что мамаша у него всю жизнь была еврейка, зажигала перед субботой свечи, а главное, надо было правильно сказать, как зовут его жену Раю или как ее называют какие-нибудь два еврея. И именно так ее называли два хайфских еврея, с которыми она в это время проживала и которые регулярно спускали Бориса Федоровича с лестницы, когда он, напившись, приезжал к ней просить на лечение предательской индейской раны в живот. И в конце процесса требовался совершеннейший пустяк, чтобы Борис Федорович произнес присягу, что он отпускает свою жену Раю, мне пришлось стоять рядом и диктовать ему, но когда мы дошли до формулы -- ХИ МИГУРЕШЕТ МИМЕНИ -- она изгнана от меня, -- произошло вмешательство провидения, и больше ничем то, что случилось, я объяснить не могу: Борис Федорович неожиданно для всех присутствующих произнести эти магические слова не смог! После того, как двенадцать раз подряд он вместо "МИМЕНИ" произнес "МЕНЕМЕ", делая всю процедуру недействительной, раввинская тройка махнула рукой и стала выписывать свидетельство о разводе. Сидели три представительных ковенских даяна с поседевшими смоляными бородами и в круглых добролюбовских очках и тревожно о чем-то переговаривались. Но из-за этих "менеме" они были так утомлены, что у них просто не хватило сил выяснить, кто же Борис Федорович -- коэн, левит или просто исраэль. И основные строки -- "ненужное обязательно зачернуть" -- остались нетронутыми! То есть Борис Федорович формально выполнил все нужные пункты и, к безумному ужасу ковенцев, получил официальный диплом полного еврея, хоть чем он при этом может заведовать в Храме, осталось совершенно неясным. Песню он знает вообще только одну: "Я не умру, так с горя поседею", но поет ее скверно и после нее сразу засыпает. При этом по званию он теперь на две головы выше ешиботника Шкловца, который хоть и стал "исраэль", но во всех документах было сказано, что Шкловец всего лишь "перешел в еврейство", и не обратить на это внимания, конечно, было невозможно.
Впрочем, Борис Федорович - человек относительно культурный: он часто упоминает имя "специона африканского" -- вообще очень интересуется пуническими войнами, особенно битвой при Заме. И очень подробно знаком с театром военных действий Второй мировой войны -- даже может довольно точно вычертить дислокацию австралийских войск на Крите по пятитомнику Черчиля. Поэтому звание, присвоенное ему раббанутом, не такое уж незаслуженное. Но теперь, когда в бухарском скверике ребята справляют "каббалат шабат" -сретение субботы -- Борису Федоровичу ковенцы часто выговаривают, что он отказывается читать "броху", и он этим сильно недоволен. А когда степенный ешиботник Венька Бен-Йосеф заявляет ему резонно, что "тебе же звание присвоено!", Борис Федорович злится, начинает топать ногами и сердито кричит: "Я этот диплом порву!"
