Эли Люксембург - Мишаня
Обзор книги Эли Люксембург - Мишаня
Люксембург Эли
Мишаня
Эли Люксембург
МИШАНЯ
Велено - значит, надо, и Мишка проснулся сам, глаза открывать не стал: в доме все равно было темно. Шептались на родительской кровати, в качалке слышалось посапывание Сонечки, годовалой сестренки.
Потом поднялся отец и включил свет, пошел к печке за брезентовой сумкой. Мишка разлепил один глаз, увидел, что железные ходики на стене показывают шесть, а гирька с цепочкой болтается у пола. - Поздно, сынок, хватит нежиться.
Мишка взял со стула рубашку, штаны, надел носки, влез в галоши. На одной отстала подошва, он поковырял ее пальцем, пробурчал: - Хожу у тебя драный, как обормот. Сапожник еще называется. - Не хнычь, починю. Сонечку разбудишь. - Не ругай ребенка, - отозвалась с постели мать.
Она встала, подошла к Мишке, застегнула на нем пуговицы, повязала шарфом шею. Он стоял и доверчиво шатался в ее руках, а теплый дух ее тела обволакивал Мишку. - Готов, Мишаня? - спросил отец. - Выходи, заспались сегодня.
Как обычно, с тревогой и болью, мать им сказала: - Берегите себя, ради Бога. Я волноваться буду.
За ночь грязь в переулке подмерзла, окаменела. Мелкие лужи затянуло льдом. Разбежавшись, можно с удовольствием по ним прокатиться. Мишка быстро согрелся, увлекся, повеселел. Отец далеко отстал, куда угнаться ему за Мишкиной резвостью. У отца голова полна хлопот, он и вверх не взглянет. А луна на небе большущая, яркая, на ущербе, правда. Небо иссиня-черное, звезды на нем точно цветные яблоки. Голые деревья в переулке стынут в серебре инея. Тихо, живой, зимний сон. А дышится как! Всей грудью.
Домчал он до конца переулка, стал дожидаться отца. - Пап, ты здесь голосовать будешь?
Отец посмотрел в чернеющую даль улицы. Мишка понял, что здесь им машины не дождаться. - Нет, сынок, идем-ка на Шахризябскую.
Пошли они проходными дворами, сквозными подъездами, пропахшими кошками и керосином. Пугливо тут было Мишке, и жался он потеснее к отцу. Вышли на Шахризябскую, отец стал подымать руки навстречу грузовикам. Легковым машинам отец не сигналил, по опыту знал - редко какая шла в этот час к старому городу.
Вскоре одна притормозила у кювета. Отец побежал договариваться с шофером. Мишке незачем бежать: надо будет - отец кликнет, нет - вернется. Эге-е-еге, Мишаня!
Сидит Мишка в кабине, косит глазами на шофера: узбек - не узбек, киргиз - не киргиз. Гадает по скуластому лицу. А тот уткнулся в стекло, не улыбнется, не заговорит, закурить не попросит, будто и не люди с ним рядим сидят. Вот досада! Половину утренних удовольствий теряет Мишка! Ведь сколько историй знают шоферы эти. Догадался, видать, кто рядом, в кабине. Евреи, спекулянты. Кто же еще в такую рань на барахолку бежит.
И Мишка тоже стал смотреть на широкий проспект. Черт с ним, с этим шофером. Маячили на пустынной дороге дворники, сметая тяжелую, зимнюю пыль в арыки, громыхали пустые трамваи, всплывали из парка троллейбусы, а с дуг их сыпались гроздьями искры.
Проспект кончался большой, круглой площадью, начинался старый город. Машина остановилась. Дальше путь держать можно было или пешком или на ослике. Они расплатились и вышли. Мишка увидел, что небо посветлело, луна поблекла, свет ее сник, стерся. И звезд почти не осталось, разве что самые спелые.
Пошли они вдоль глиняных дувалов, пошли быстро. И Мишка знал почему. Бывало приедут пораньше, а рядом другие на барахолку тянутся. Кто с сумкой, с мешком за плечами, кто со связкой картона. Подшучивают друг над другом, с добрым утром перебрасываются. И отец тогда в хорошем настроении. По-узбекски говорить пытается. Ну и комедия! Ничпуль - почем, пуль - деньги. Знает пару торговых слов и крутит ими невпопад. Вот Мишка - он знает язык, да. Послушает его речь узбек, языком от удовольствия зацокает, головой покачает. Ай да кичкина, ай да ребенок! А что особенного? В их деле без языка, что без рук. Бесценный помощник отцу Мишка.
При барахолке есть у него постоянное место в стене мечети, в проломе. Мишка там неприметен, да и сухо там. Отец товар закупает, а он сидит себе, ждет. Отец кулек гвоздей принесет, подошвы, дратву, всегда одно и то же. Вначале не понимал Мишка, зачем он тут нужен. То давно было, никакой он тогда хитрости не знал, дурачок был. А все просто: отцу с сумкой ходить опасно. Ему лучше, когда руки в брюках. Чуть что, - а я, товарищи, здесь ни при чем, вы тех ловите, что с товаром, с торбой. И если есть вещь в руках, швырк ее в сторону - невелик убыток. Самое главное - при Мишке, в сумке. Побежал я, - говорит отец - К шапочному разбору пришли. А ты сам, знаешь, глаз не жалей.
Мишкино дело охотничье. Вот у кого жизнь, вот где опасность! Все по-настоящему. Тайну его в школе не знают. Язык за зубами держи, Мишка.
И в самом деле, что в настоящей жизни сынки маменькины понимают? Майнридов читают, шерлокхолмсов. Ух, мы бы в шпионы пошли, в пограничники! А узнай они про Мишкину жизнь, думаете похвалят, позавидуют? Тут же сбор совета дружины соберут, из пионеров выкинут, к школе не подпустят. До семьи доберутся, отца посадят. - Ну как, Мишаня, тихо все? - спрашивает отец, запихивая товар в сумку. Оглядывается тревожно. - Тихо, пап.
Прямо против Мишки цементный бассейн, хауз - по-узбекски. Летом тут полно воды. И чайхана на берегу летом открыта, ивы плакучие, травка изумрудная, одно удовольствие. Летом сидят люди с чаем, лепешки, плов кушают, сладкую мешалду. Замечательная штука мешалда здешняя - белая, пенистая, нежная. Стоит, сволочь, дорого. Но Мишке отец не откажет, пожелай он только. Хочет-то мешалду он всегда, но и цену семейной копейке знать надо. Сапожник отец и точка. С утра до вечера на фабрике, зарплата шестьдесят рубликов. Попробуй прожить, не калымить. Попробуй не вертеться! Тихо, Мишаня? - подходит отец. И снова товар в сумку. До середины уже полна. Достает отец тряпочку из кармана, вытирает пот со лба. Руки у него дрожат. Засекай все внимательно, - говорит. - Предчувствие у меня нехорошее сегодня. - Скоро домой пойдем, пап ? - Скоро, еще разочек спущусь.
Предчувствие, говорит, предчувствие. Вечно волнуется, в страхе. А все нормально обходится обычно. Ну и чудак! Как пришел, так шинель и не снимает. Другие давно сняли, а он нет. Солидность, говорит, придает, уважение внушает. Шинель, сапоги кирзовые, а на голове шапка гражданская. Что такой вид внушить может? ... Летом у хауза обстановка райская: дынями торгуют, арбузами. Лопаешь арбуз, красный сок за ушами. Бросить потом корку в воду, она качается, как кораблик. А сейчас тут скучно, воды нет в хаузе, одна коробка бетонная. Ползают по коробке тараканы, белый пар стоит от дыхания. Многие закупили товар, ушли. Ходит отец, торгуется. Плохой товар купишь сапоги потом продать трудно.
Вдруг замечает Мишка, что далеко отсюда, к огородам, подъехала черная, с крытым верхом, машина. Высыпали из нее человек восемь в гражданском и пригнувшись бегут сюда, стараясь взять коробку хауза в кольцо. Мишка вздрогнул, весь похолодел. Схватил сумку и бочком вдоль мечети отбежал к углу переулка. Вложил пальцы в рот и что есть силы как засвистит трижды.
Кривыми переулками побежал оп к Акбар-ака, калитка его должна быть не заперта, оговорено так. Тяжелая сумка бьет по ногам, мешает бежать, да и заблудиться с перепугу ничего не стоит, кругом тупички глухие. А за спиной беспрерывное верещание милицейских свистков, крики облавы. Вот и калитка заветная. С разбегу кидается в нее Мишка.
Акбар-ака стоит уже во дворе - все слышал, видать. Ничего у Мишки не спрашивает. Выглянул старик за калитку, повертел головой туда-сюда - не привел ли Мишка хвоста А Мишка бросил сумку на землю, сопит, дрожит, взмок весь. Акбар-ака потрепал его по шапке, бороду себе погладил. Степенный старик. - Поднимай свою торбу, кичкина, - говорит, - идем в кибитку. - Нет, - говорит Мишка. - Можно я отца здесь подожду - Э, кичкина, нельзя. Папашка сам дорогу найдет. Пошли, чай попьем, лепешку пожуешь.
Акбар-ака ведет Мишку в дом. Оставляют они галоши на веранде, входят. На полу войлок верблюжий, спит семейство старика. - Снимай, кичкина, куртку, сейчас папашка придет.
Старику легко так говорить, у него все семейство дома. А у Мишки страх на душе огромный. Слишком мал он для такого страха большого.
Маклером работает Акбар-ака, нет без него базара. Придет в воскресенье, атласный халат на нем, тюбетейка, ситцевым кушаком подпоясан. Потолкается среди сапожников, пойдет ковры посмотрит, на скотный двор заглянет. Покупатели кто? Председатели колхозов, парторги, чабаны богатые, сельский люд. Они получше купить хотят, товар надежный. А тот, кто продает, товар прячет. Вот и сводит продавца с покупателем Акбар-ака. Обе стороны ему доверяют, процент со сделки кладут. Эх-ма, был бы Мишка постарше чуточку, запросто маклеровать бы мог. Вот работка! Ведь язык он знает и все базарные фокусы-покусы тоже. Но кто с таким шкетом работать будет? - Чу! Вскочил Мишка На лестнице шаги послышались. - Фу-уф, сердце! - говорит отец, хватаясь за грудь. - Тс-сс! - показывает Акбар-ака на спящих. - Большая облава, была? - Большая! Славу Богу, первым смылся. - Пап, отпусти меня, в школу опаздываю, - захныкал Мишка. - С ума сошел? Мать что подумает, тебя одного увидит ? Погоди, утихнет на улице. - Тихо вроде. - Ну да! Ходят кругом, хапают, как голубей.
