Мария Романушко - Там, где всегда ветер
Не знаю, сколько прошло времени в этом глядении глаза в глаза… Мы – на овчарку, овчарка – на нас. В такие странные мгновения жизни время течёт как-то по-иному, и обычные мерки тут не подходят.
Наконец эта странная овчарка развернулась и пошла с нашего двора. Она вышла за калитку, постояла немного, как бы раздумывая, и пошла дальше вдоль улицы…
Когда она скрылась, мы только тогда перевели дыхание.
– Какая странная собака…
– Пойдём-ка скорее спать, – сказала мама.
И мы вошли в тёмную душную хату, на ощупь нашли свою постель на глиняном полу и быстро уснули.
Утром мы проснулись от громких голосов во дворе: пришла соседка и рассказывала, что ночью у неё на дворе волк задрал собаку, а у соседей – нескольких кур, а у других соседей ещё кого-то…
Мы с мамой переглянулись. Так вот оно что! Вот что за собачка заходила к нам!
– А нас он не мог задрать?
– Вряд ли. Ни один зверь, я думаю, не нападает на человека первым, – сказала мама. – Странно, что он пришёл в село в августе. В это время волки сыты и к людям не идут – это ведь большой риск для них.
– Странный волчок… – сказала я. – А ты ночью испугалась?
– Немного. В основном, за тебя.
– Но ведь не зря над нами столько звёзд вчера просыпалось!… Значит, желания начинают сбываться!
Сочи-2
Мама решила, что меня лучше лечить не в больнице, а морем… Мы едем на юг втроём – с нами девятилетняя Маришка.
Тридцать первое августа. Сидим на вокзале в Днепропетровске, в ожидании своего поезда, и, как всегда, – объявляют отправление барнаульского!
– Внимание, внимание! Через несколько минут отправляется скорый поезд «Днепропетровск – Барнаул»! – разносится из простуженного динамика.
Это просто колдовство какое-то. Всегда, всегда, когда я на этом вокзале, здесь объявляют отправление барнаульского поезда! Всё-таки я когда-нибудь уеду в этот далёкий, манящий таинственным гулом, Барнаул… Когда-нибудь я увижу его…
А пока – мы уезжаем в Сочи.
…В Сочи мы поселились в крошечном домике в густых и влажных зарослях Приморского парка. Во дворике жили коты, целая дюжина разномастных мини-тигров, которые живописно свешивались с дерева; под деревом гудела керосинка, на которой мы готовили свою простую еду. По ночам по крыше домика барабанил перезрелый инжир…
А по утрам… а по утрам мы просыпались от цокота копыт! По нашему переулку выгуливали длинноногих, шёлково сверкающих на утреннем солнце лошадей… Слышался рёв медведей, визгливые крики обезьян… Через дорогу был – цирк!
А в цирке…
«ВЕСЬ ВЕЧЕР НА МАНЕЖЕ – ЛЕОНИД ЕНГИБАРОВ!…» -
вырывалось призывное из-под старенького брезентового купола и неслось на набережные, на дорожки Приморского парка, и в наш двор, в наше окно…
СЕГОДНЯ – И ЕЖЕДНЕВНО! Можно было наяву увидеть то, от чего смеялась и плакала в тёмном кабинете физики… Пойти – и увидеть! И – выбежать на манеж с цветами… Для Клоуна.
А ещё можно было случайно встретить его на нашей улочке, или на набережной, или в парке. Усталого, бледного, задумчивого… Руки в карманах, опущенные плечи. И этот всегда тревожный взгляд…
Наверное, можно было даже подойти и заговорить с ним… Но я не решалась.
Я шла чуть поодаль, сзади…
Я шла не дыша – как в вечность.
За этой обычностью взгляда,
Обычной усталостью плеч…
Я слышала – Вы звучали
Улыбкой своей, походкой…
Казалось мне – даже молчанием…
…О, времени бешеный ход!
И мучаюсь я: смогу ли
Вот так прозвучать над Летой?
Из памятного июля
Зовут меня музы и ветер…
…И помню: поодаль, сзади
Я шла не дыша – как в вечность –
За музыкой Вашего взгляда
И тихим звучанием плеч…
А однажды он сам заговорил со мной! Я бежала к морю, на ходу распечатывая конверт: письмо от Ани-маленькой. В конверте, кроме письма, оказалась газетная вырезка из «Приднепровского коммунара» с моим рассказом «Возвращение». Остановилась на бегу, перечитывая знакомые строчки, радуясь, что ни одна из них не выброшена и не изменена. В той газетке работали прекрасные люди: они уважали автора, не взирая на его возраст.
А рассказ мой, точнее – новелла, так я её назвала, был о любви. О единственной и безответной. На всю жизнь. Я придумала эту новеллу, как стихи – на одном дыхании. Прошлой осенью. На качелях… Был вечер. Дворик был пуст. Поскрипывали качели… С клёнов слетали жёлтые листья… Светились окна в домах, обступивших дворик со всех сторон. Я раскачивалась всё сильнее и сильнее… И когда качели взмывали вверх – мне удавалось заглянуть в окна второго этажа… И вдруг придумалась эта история. Про девочку на качелях, про жёлтые листья, про то, как она каждый вечер приходит в этот двор и, преодолевая страх, раскачивается всё сильнее и сильнее. Только чтобы взглянуть в окно… А там, в окне, человек. Взрослый, одинокий, немного угрюмый. Он и не догадывается о существовании девочки, которая уже давно любит его. И пишет ему стихи… Потом человек уезжает из этого города, потому что у него такая бродяжья профессия – он строит мосты… Пройдёт много лет. И однажды ему в руки попадётся тоненькая книжка стихов. Он откроет её, прочтёт одно стихотворение, другое… И вдруг поймёт, что все они – ему! И вспомнит поскрипывающие осенние качели в вечернем дворике… Он вернётся в этот город. Разыщет эту женщину. Она откроет ему двери и… не узнает его.
– Здравствуйте, – услышала негромкий, ласковый голос.
Подымаю глаза от своей новеллы – передо мной стоит Енгибаров! Тёмная чёлка до бровей, бледное лицо, в грустных глазах весёлое любопытство.
– Что вы читаете? – с улыбкой спрашивает он.
– Да вот… напечатали, – сказала я, жгуче покраснев.
– О!… первый раз?
– Да нет, уже девятый.
– Солидный автор! – сказал он, и мы засмеялись. Стало легко, смущение моё прошло.
– А прочесть можно? – спросил он.
– Можно.
Мы стояли на углу циркового забора. Забор был сплошь обклеен его афишами… Он читал очень долго, или мне показалось, что долго, я ждала и ужасно волновалась.
Наконец прочёл. Смотрит на меня удивлённо.
– Не понравилось? – робко спрашиваю я.
– Наоборот! Очень понравилось!
И он поцеловал меня. В щёку. Как несколько дней назад, в цирке, когда я выбежала на манеж с цветами…
– Книжки есть? – спросил он.
– Нет пока что…
– Чтоб были! – сказал он.
– Будут! – пообещала я с уверенностью с лёгкостью семнадцати лет.
Да и как я могла не верить в это, когда САМ ЕНГИБАРОВ сказал: «Чтоб были книжки!»
Так мы познакомились. Не подозревая даже, что это – далеко не последняя наша встреча.
Вернувшись домой…
Вернувшись домой, я написала ему письмо на адрес сочинской гостиницы, где жили цирковые артисты. Вложила в письмо стихи.
Я пишу тебе письма,
Я пишу тебе длинные…
Опускаю их в ящик,
Холодный от инея.
Гулко в дно ударяются
Мои беды и радости…
Только письма теряются.
Ведь они – все без адреса…
И каждый день, в течение месяца, бегала к почтовому ящику… Пока до меня не дошло, что письмо и в самом деле оказалось без адреса… Было грустно.
По заявкам зрителей
В нашем кинотеатре где-то раз в полгода шли фильмы по заявкам зрителей. И вот, закупив целую гору конвертов, я села писать письма…
Вот когда пригодилось моё умение писать разными почерками! Я написала десятки писем совершенно разными почерками (наверное, самый дотошный криминалист не заподозрил бы тут одну руку!). В каждом письме (от имени школьников, студентов техникума и самых разных граждан) я просила об одном:
«Уважаемая дирекция кинотеатра! Просим вас показать замечательный фильм о гениальном клоуне Леониде Енгибарове – «Путь на арену».
Где-то недели через две на афише в центре города я увидела желанное:
«ПУТЬ НА АРЕНУ. По заявкам зрителей».
…Зал был набит битком! Я ходила на все сеансы, утренние и вечерние: с Маришкой, с мамой, с Анями. И каждый раз был полный аншлаг! Ни одного свободного места.
Таким образом, я доставила большую радость всему нашему городу.
Но даже мама не подозревала о тех письмах. А директор кинотеатра, встретив как-то мою маму (они были хорошо знакомы, ведь все в городе были знакомы!) сказал ей с изумлением: «Десять лет я директор кинотеатра, и за все годы ещё никогда не было, чтобы об одном фильме просили сразу столько людей! Поистине всенародная любовь у этого клоуна…»
Мама мне потом пересказывала этот разговор, а я в душе просто помирала от смеха. Но то, что у Леонида Енгибарова всенародная любовь – это факт.
