Артюр Рембо - Пьяный корабль. Cтихотворения
Они в образцовом сонете
Тридцатого года; гляди —
И у Менестреля в букете
Они же! Все Лилии! Сплошь!
Как грешницу в белой сорочке,
И ты сладострастно введешь
Дрожащую Лилию в строчки!
Когда же сойдешь поутру,
Белея рубахою потной,
Наполнит ее на ветру
Душок Незабудки болотной.
Но стих твой одной лишь открыт
Сирени – о вымысел жалкий! —
Да сладким плевкам Альсеид,
Духмяным соцветьям Фиалки!..
II
Поэты, вам хочется Роз,
Раздувшихся, дышащих, алых,
Чтоб лавр их до неба вознес
На стеблях октав небывалых!
Чтоб, сдув их, как снежную пыль,
И вихрем подняв краснокрылым,
Пыльцою швырнулся БАНВИЛЬ
В глаза близоруким зоилам!
В лугах приминая былье,
На Флору тихоня фотограф
Глядит, многоликость ее,
Как винные пробки, одобрив.
И вот – что за немощный сброд
Растений, тщедушных и ломких!
Их такса и та перейдет,
Как мелкую заводь, в потемках!
И вот – что за пакостный вид
Рисунков, где Лотос синюшный
В елейном сюжете манит
Причастницы взор благодушный!
Цветистая ода – точь-в-точь
Окошко цветущей девицы;
А на Маргаритку не прочь
Любой махаон испражниться.
– Тряпья! Подходите! Репья!..
Цветы по отжившим Салонам
Ползут, от натуги скрипя!
Отдать их жукам искушенным,
Всех этих уродцев нагих,
Убогих питомцев Гранвиля!
Светила бессильные их
Мерцанием млечным вспоили.
О, ваших свирелей напев —
Сусальные, сладкие слезы!..
Да все эти Лилии – блеф,
Сирень, и Фиалки, и Розы!
III
Чистюля охотник! Ты снял
Чулки и сигаешь по травке.
Ты страху на Флору нагнал —
Навел бы в ботанике справки!
Вдруг примешь сверчка среди трав
За шпанскую мушку – по сути ж
Ты, Рио на Рейн поменяв,
Флориду в Норвегию сунешь.
Однако Искусство не в том —
Ты это, любезный, осмысли, —
Чтоб на эвкалипте любом
Гекзаметры змеями висли;
Как будто нужны акажу,
Растущие в дебрях Гвианы,
Всего лишь прыжкам сапажу
Да тяжкому бреду лианы!
Нет, мертвый цветок иль живой —
Признаться, не стоит он даже
Слезинки на свечке простой!
Помета он птичьего гаже!
О том и твержу, что порыв
Бесплоден, что, даже утроив
Старанья, но ставни закрыв
И пялясь на зелень обоев,
Цветение диких Уаз
Ты сводишь к их копиям нищим!..
И в этом, любезный, как раз
Ты столь же смешон, сколь напыщен.
IV
Итак, не пампасы весной,
Кишащие Флорой мятежной, —
Табак и хлопчатник воспой!
Поведай о жатве безбрежной!
О том, как дает миллион
В Гаване Веласкесу рента;
Твой лоб Аполлоном дублен —
Наплюй же на море в Сорренто
С его лебедями! Твой стих
Обязан твердить неустанно
О вырубке манглий густых
И сборе плодов мангустана!
Пускай, точно лезвие, вмиг
Он чащу пронзает, кровавясь,
Ища, как камедь и тростник,
Сюжетов сокрытую завязь!
Открой нам, что охра снегов
На пиках тропических – это
Цвет микроскопических мхов,
Личинок бесчисленных мета!
Найди нам марену и крапп,
Охотник! Воспой нам широты,
Где влиться Природа могла б
В ряды красноштанной пехоты!
Найди на опушке лесной
Соцветья в звериных обличьях,
Чьи зевы целебной слюной
Исходят на пастбищах бычьих!
Найди на лугах заливных,
В серебряной дрожи затонов,
Кипенье эссенций, а в них —
Пунцовые яйца бутонов!
Найди нам хлопчатый Волчец,
Чью нить вереницею длинной
Тянули б ослы! Наконец,
Найди нам цветы с древесиной!
А в черной утробе руды —
Соцветья, всех прочих дороже,
Чьи бледные рыльца тверды
И перлы таит цветоложе!..
К застолью, насмешник пиит,
Подай, не жалея усилий,
Грызущую наш альфенид
Приправу из паточных Лилий!
V
Пусть нам говорят, что Амур
Спасает сердца от Печали, —
Но даже Ренан и кот Мурр
Его наяву не встречали.
А ты в мировой немоте,
Открыв аромат истерии,
Веди нас к такой чистоте,
Что праведней Девы Марии…
Купец! Арендатор! Спирит!
Твой стих многоцветен – а ну-ка,
Пусть он, как металл, закипит!
Пусть хлынет волной каучука!
Жонглер! Даже темной строкой
Ты свет преломляешь, как призмой:
Взметни электрический рой
Пядениц над Флорой капризной!
Железом запела струна —
Пусть лиры столбов телеграфных
Поднимутся крыльями на
Лопатках твоих достославных!
Пусть будет твой стих посвящен
Болезни картофеля – гнили!
И если ты хочешь, чтоб он
Сложился, чтоб тайны в нем были,
Чтоб он прозвучал от Трегье
До Парамариво, по свету, —
Купи господина Фигье
С лотков господина Ашетта!
Перевод М. ЯсноваПервое причастие
1
Нелепый сельский храм; на стенах пятна сажи;
Прыщавою толпой подростки меж колонн;
Начистив башмаки и распаляясь в раже,
Картавый поп бубнит затверженный канон;
А солнца бойкий луч сквозь битые витражи
Храмину золотит, пробив сплетенье крон.
В суровых квадрах стен – тоска земного лона.
Окрестная земля булыжников полна,
Что грудами лежат меж трепета и гона,
Меж тёрна дикого, проросшего зерна
И чёрных шелковиц, чья зелень обреченно
Со злым шиповником узлами сплетена.
Сто лет белят амбар; шурша, по граням плоским
Гуляет грубый квач; побелка негуста;
Рождественский вертеп уныло залит воском;
Соломенный каркас Мадонны и Христа
Приметен и смешон, а мухам-кровососкам
Привольно залетать в святейшие уста.
Подросток утомлен, но отдохнуть не может,
Сыновний долг – вставать в предутреннюю рань;
Забудется, когда на голову положит
В исповедальне поп властительную длань,
И, отпустив грехи, укором потревожит,
И, плату восприяв, промолвит: грешник, встань.
Надевши первый раз костюм, дела забросив,
Он угощений ждет от радостного дня;
Вот, высунув язык, сам праведный Иосиф
Взирает со стены, сочувствием дразня;
Вот Маленький Капрал в веночке из колосьев,
Открытки на стене, волненье и возня.
Девицы ходят в храм – и слышат, как балбесы
Их сучками зовут; мальчишки так смешны —
Валяют дурака, ждут окончанья мессы,
Толкуют, как добыть военные чины,
А после – в кабачке разводят политесы,
И песни до утра похабные слышны.
А между тем кюре прилежно и ретиво
Для юных прихожан картинки выбирал;
Но – музыка вдали; по отзвукам мотива
Он понял – будет бал, и, неблагочестиво
Притопнувши ногой, плечами поиграл.
– От пристани небес прихлынул звёздный вал.
2
Поп глянул на юниц, и, как с полунамека,
Меж прочих – им всего одна отличена,
Что изжелта-бледна, худа и грустноока,
Неведомо – в шелках иль в ситцах рождена.
«Приметь ее, Господь, средь серого потока,
И благости Твои да обретет она».
3
В канун святого дня недуги одолели,
Ей видятся в бреду кончина, свечи, гроб —
И девочка, мечась на скомканной постели,
Рыдает: «Я умру…», и бьет ее озноб.
Ей хочется украсть у сверстниц туповатых
Всю Божию любовь; и, в грудь бия рукой,
Мадонны светлый лик, Христа в победных латах
Зовет она прийти – и дать душе покой.
Ты слышишь, Адонай, умученный латынью,
Воззвавшего к Тебе в бесчувственный зенит?
Спасителя венец омыт небесной синью,
На белых ризах кровь – их Агнец кровянит!
– Прохлада райских кущ повеет с небосклона
В сердца невинных дев, грядущих и живых;
Прощение твое, Владычица Сиона,
Премного ледяней кувшинок прудовых!
4
Но праздник миновал, и таинства иссякли,
И образ Пресвятой, что душу мог согреть —
Лишь крашеный оклад и клочья пыльной пакли,
Источенный киот, нечищеная медь.
И ей не удержать бесстыдного искуса,
Не совладать с больной девической мечтой —
Немного приподнять покровы Иисуса
И сердце упоить Господней наготой.
Желание томит, и давит безнадежность,
И страсти стон глухой – в подушку, как на дно;
Продлить бы на века снедающую нежность;
И увлажнился рот… – А на дворе темно.
Нет больше сил терпеть. С усильем выгнув спину,
Пытается она портьеру распахнуть,
