Бертольд Брехт - Разговоры беженцев
Калле. Лучше всего представить себе "пекаря с открытым добродушным лицом" рука об руку с литейщиком, "поблескивающим белыми зубами", - тогда это все становится достаточно ясным. В сущности, добры только те, кого не принято считать людьми из порядочного общества. Текстильщики нас одевают, батраки - кормят, пивовары - поят, каменщики и металлисты строят нам дома, наборщики нас просвещают - и все это, как известно каждому, за гроши. К такой самоотверженности не призывает даже нагорная проповедь.
Циффель. Кто говорит, что они добрые? Вот если бы они были довольны тем, что им платят гроши, и счастливы тем, что нам живется хорошо, - тогда бы они были добрые. Но это не так.
Калле. Не прикидывайтесь дурачком. Мне стоит только задать вам вопрос: скажите положа руку на сердце, что же им, по-вашему, радоваться этим нищенским заработкам?
Циффель. Нет.
Калле. Значит, вы не хотите, чтобы они были добрые? Или прикажите им быть добрыми только в нерабочее время, например по отношению к котенку, который не может слезть с дерева, то есть когда им это ничего не стоит.
Циффель. Я никому бы не посоветовал поступать по-человечески, не соблюдая величайшей осторожности. Слишком большой риск. В Германии после первой мировой войны появилась книга с сенсационным названием: "Человек добр!" - и я тотчас же почувствовал тревогу и только тогда успокоился, когда прочел в одной рецензии: "Человек добр, а телятина вкусна". С другой стороны, мне вспоминаются стихи одного драматурга, моего школьного товарища, в которых доброта не выставляется как нечто героическое. Там сказано так:
На стене висит японская скульптура
Резная из дерева маска злого духа, покрытая
золотым лаком.
Я сочувственно рассматриваю
Набухшие вены на лбу, свидетельствующие,
Как это тяжко и трудно - быть злым.
В связи с этим мне хочется задать вам один вопрос: как вы относитесь к немецким зверствам? Кстати, у меня есть возражения против слова "немецкий". "Быть немцем - значит быть основательным" - натирая полы и истребляя евреев. "В каждом немце сидит профессор философии". Если б прилагательное "немецкий" употребляли, только чтобы отличать немцев от других наций, - это бы полбеды, но вы ведь знаете героически кровожадный тон, которым оно произносится. Я бы не удивился, если бы немец, побывав в Париже, под Сталинградом и в Лидице, испытал наконец потребность назваться другим именем. Как же ему начать новую жизнь, если каждый его знает? Чтобы отличать себя от других наций, мы могли бы назваться, скажем, страной номер девять, Девятией, девятьянами, с девятской душой или что-нибудь в этом роде. Но и тогда пришлось бы время от времени менять номер, чтобы он вновь не приобрел героического звучания. На что это похоже, когда каждый олух задирает нос, словно это он написал "Страсти по Матфею" или "Веселую вдову". Я несколько отвлекся. Я хотел только спросить вас: верите ли вы в немецкие зверства?
Калле. Да.
Циффель. И не думаете, что это пропаганда?
Калле. Чья? Союзников?
Циффель. Союзников или самих нацистов.
Калле. Я безусловно верю тому, что в немецкой армии господствует жестокость. Хотите подчинять и грабить - бейте, пока не отобьете кулаков. Уговорами и заигрыванием вы не заставите человека отдать вам свое добро. Ничего он вам не отдаст, как бы вы его ни умасливали.
Циффель. "В немецкой армии господствует жестокость" - согласитесь, это двусмысленно.
Калле. Слово "господствовать" некоторыми людьми понимается неправильно. Это же факт, что многие могут прожить жизнь и не знать, что над ними кто-то господствует. Они думают, что, не будь над ними начальства и вообще господствующего класса, они все равно делали бы все то, что делают сейчас. Но едва ощутив эту власть на себе, они иногда совершенно звереют. Одни думают, что если Гитлер господствует в Германии, то он там над всеми господин, но многие придерживаются других взглядов; и только потому, что он там господствует, они подчас не могут (а может быть, никогда не смогут) провести эти взгляды в жизнь. К сожалению, все гораздо сложнее. В самом деле, такие люди есть, но главное в том, что с установлением его господства очень скоро наступает и господство его взглядов. У него к тому же достаточно средств, чтобы подчинить себе их мыслительные способности. Например, он информирует их о том, что происходит. Пусть они считают эту информацию ложной, но, не получая правильной, они остаются вообще без всякой информации. Кроме того, когда он хочет подбить людей на грабительский поход, он волен обратиться к их "самым прекрасным и благородным чувствам". Я переписал стихотворение, которое ходило по рукам в Стокгольме. По-моему, это неплохо. (Порылся в бумажнике, до отказа набитом истрепанными документами и замусоленными бумажками, и вытащил листок, исписанный карандашом. Читает стихотворение "Сбор пороков и добродетелей" из "Штеффинского сборника".)
"На недавно состоявшемся вечере у господина Угнетения выступали видные деятели и под гром литавров демонстрировали свою приверженность власть имущим.
_Мстительность_, наряженная и причесанная под Совесть, на примерах показала свою память, которая никогда еще ее не подводила. Эта маленькая уродливая особа имела шумный успех.
_Грубость_, беспомощно озиравшаяся по сторонам, начала свое выступление неудачно. Она поскользнулась на подмостках, но все исправила тем, что в гневе топнула ногой и проломила пол.
За ней выступило _Мракобесие_ и с пеной у рта заклинало невежд сбросить с себя иго познания. "Долой умников!" - таков был его лозунг, и неучи вынесли его из зала на своих истомленных плечах.
_Покорность_ тоже вышла на сцену и продемонстрировала свое несравненное искусство голодания. Перед тем как уйти, она еще поклонилась нескольким разжиревшим мошенникам, которых пристроила на высокие должности.
Особое оживление вызвал любимец публики, известный комик господин _Злорадство_. Правда, с ним случилась небольшая авария: он так смеялся, что у него произошло ущемление грыжи.
Во второй части агитпрограммы первым выступил господин _Честолюбие_, прославленный чемпион. Он подпрыгнул так высоко, что расшиб о потолок свою крохотную головку. Но при этом он и глазом не моргнул, а также не поморщился, когда распорядитель, прикрепляя орден, всадил ему в грудь длинную булавку.
Затем на сцену вышла _Справедливость_, - она была немного бледна, может быть, от волнения. Она говорила о мелочах, но обещала в ближайшем будущем сделать более обстоятельный доклад.
_Любознательность_, молодая и упитанная девица, рассказала, как новый порядок открыл ей глаза, и сообщила, что во всех общественных неурядицах виноваты горбатые носы.
Следующим был господин _Самопожертвование_, долговязый и тощий парень с открытым лицом, державший в мозолистой руке большую тарелку из эрзац-олова. Он собирал пфенниги у рабочих и тихо говорил усталым голосом: "Подумайте о ваших детях!"
Госпожа _Система_, та самая, которая белоснежным чепцом прикрывает лысую голову, тоже появилась на подмостках. Она выдавала дипломы почетного доктора лжецам, а дипломы хирурга - убийцам. На ее сером платье не было ни пылинки, хотя она ночью на задних дворах копалась в помойных ямах. Длинными, необозримыми процессиями тянулись мимо ее стола ограбленные, и рукой с набухшими жилами она выписывала всем квитанции. Ее сестра, госпожа _Экономия_, показала корзинку с хлебными корками, которые она сумела вырвать изо рта людей, лежащих в больницах.
Господин _Усердие_ - на шее у него виднелись шрамы от ударов кнута вышел, тяжело дыша, как загнанная лошадь, и дал бесплатное представление. За то короткое время, которого едва хватило бы, чтобы высморкать нос, он выточил снаряд и сверх программы - никто и ахнуть не успел - наготовил удушливого газа на две тысячи семейств.
Все эти знаменитости, эти дети и внуки _Холода_ и _Голода_, выступили перед народом и безоговорочно признали себя слугами _Угнетения_".
Циффель. Итак, вы считаете, что Гитлер мог бы составить из двенадцати апостолов вполне приличный отряд эсэсовцев?
Калле. Получить прибыль можно, только пуская в ход все средства.
Циффель. То есть во всем виноват капитализм - это же банальность.
Калле. К сожалению, это вовсе не банальность.
Циффель. Я согласен с вами, что эта истина еще далеко не всем известна. Признаюсь вам даже, что у меня у самого есть опасная склонность избегать банальностей и тогда, когда они представляют собой полезные истины. Что было бы с химией, если бы химики позволяли себе такие привычки? Знаете ли вы, что Карл Маркс, ваш Конфуций, весьма трезво оценивал нравственные достоинства пролетариата? Он отпускал по его адресу комплименты, все это так, но утверждение, что рабочие - люди низшего порядка, Геббельс получил от Карла Маркса из рук в руки. Правда, Маркс считал, что рабочим это здорово надоело.
Калле. Как можно утверждать, будто Маркс оскорблял рабочих? Не оригинальничайте, пожалуйста.
