Бертольд Брехт - Разговоры беженцев
Калле. Эвакуировать весь мир, да еще надолго? Это потребует четкой организации.
Циффель. Генерал Амадеус Штульпнагель выдвинул концепцию, которую можно было бы принять за основу хотя бы на первых порах. Генерал предлагает перебросить гражданское население своей страны за линию фронта, на территорию противника, используя для этого транспортные самолеты и парашюты. Таким образом был бы достигнут двойной положительный результат. Во-первых, на своей территории создается оперативный простор - передвижения войск будут осуществляться без всяких помех, а все запасы продовольствия пойдут для нужд армии; во-вторых, это внесет хаос в тыл противника. Все его подходы и коммуникации будут блокированы.
Калле. Прямо-таки колумбово яйцо! Как сказал фюрер, колумбовы яйца валяются повсюду на дороге, нужно только кому-то прийти и поставить их на попа, - при этом он, ясное дело, намекал на себя.
Циффель. По своей смелости и необычности это истинно немецкая идея. Все же окончательного решения проблемы она не дает. Понятно, что противник, стремясь восстановить равновесие сил, немедленно перебросит свое население на вражескую территорию, потому что, как известно, в основе войны лежит принцип: око за око, зуб за зуб. Одно ясно: если тотальная война вообще осуществима, то следует найти решение данной проблемы. Вопрос стоит так: либо убрать с дороги гражданское население, либо признать невозможность войны. Когданибудь, и даже очень скоро, этот выбор придется сделать.
Циффель так медленно тянул свое пиво, словно это была последняя кружка в его жизни. Затем они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону,
7
Перевод В. Сушковского и В. Френкель.
Мемуары Циффеля, глава III. Об образовании
Пока Циффель извлекал из кармана несколько листков рукописи, Калле успел
задать ему вопрос.
Калле. Вы эмигрировали по каким-нибудь особым причинам? В ваших мемуарах ничего об этом не сказано, кроме того, что вам просто не хотелось оставаться.
Циффель. Я не касался этого вопроса, потому что он не представляет широкого интереса. У нас в институте был младший сотрудник, который не мог отличить протон от яйцеклетки. Он был убежден, что еврейское засилье в государственном аппарате мешает ему сделать карьеру, и потому вступил в партию. Мне довелось редактировать одну его статью, после чего он нашел, что я не проникся чувством национального подъема и преследую его из ненависти, поскольку он приверженец этого Какевотамма. Уже одно это сделало мое пребывание в стране делом весьма проблематичным, после того как этот Какевотамм пришел к власти. По своей натуре я неспособен беззаветно предаваться великим, захватывающим порывам и не гожусь в объекты для энергичного руководства. В великие эпохи люди, вроде меня, нарушают общую гармонию. По дошедшим до меня слухам, были даже созданы специальные лагеря, чтобы таких людей, как я, оградить от народного гнева, но меня они не привлекли. Буду читать дальше.
Калле. (Вы думаете, что казались себе недостаточно благовоспитанным для этой страны?
Циффель. Да, совершенно недостаточно, чтобы продолжать жить как человек, сидя в куче дерьма. Можете считать это моей слабостью, но я недостаточно гуманен, чтобы оставаться человеком перед лицом такой бесчеловечности.
Калле. Был у меня один знакомый химик, он синтезировал отравляющие вещества. В личной жизни он был пацифистом и выступал перед пацифистски настроенной молодежью с докладами о том, что война - безумие. В докладах он был резок, всегда приходилось ему напоминать, чтобы он выбирал выражения.
Циффель. Зачем вы давали ему говорить?
Калле. Потому что он был прав, когда говорил, что не имеет ничего общего с тем, что производит, - какой-нибудь рабочий на велосипедном заводе тоже не имеет ничего общего с велосипедом. Он, как и мы, был против того, чтобы люди не имели никакого отношения к тому, что они производят. Мы наверняка знали, что работаем на войну, раз уж мы вообще работаем. Ведь если велосипед - предмет сам по себе безобидный - не может быть переправлен через границу, потому что там рынок перенасыщен велосипедами, то в один прекрасный день через границу переправляется танк, это же ясно. Некоторые люди говорят, что экономика и торговля - занятия гуманные, негуманна, дескать, только война. Но, во-первых, и экономика и торговля сами по себе негуманны, а во-вторых, у нас эти занятия ведут к войне. Тогда они говорят, что война должна быть гуманной. Воюйте, но только не против гражданского населения! Воюйте, пожалуйста, пушками, но не применяйте газов! Говорят, американский конгресс ограничил прибыль от производства вооружений десятью процентами, и притом в законодательном порядке. С таким же успехом конгресс мог принять законопроект об ограничении потерь на войне десятью процентами. Варварство порождает варварство, а войну порождает экономика. Простите, что я увлекся политикой.
Циффель. Культура вообще никак не связана с экономикой.
Калле. К сожалению.
Циффель. Что значит - к сожалению? Говорите яснее. Я ученый и поэтому туго соображаю.
Калле. Я пошел в народный университет. Долго колебался, чем мне заниматься: Вальтером фон дер Фогельвейде, химией или флорой каменного века. С практической точки зрения это было все равно - в жизни я ничего из этого применить бы не мог. Вот вы, изучая физику, всегда имели в виду свой заработок и приобретали лишь те знания, которые можно впоследствии продать. Для тех, кто учился со мной, речь шла только об образовании и о том, в какую сторону направить свое развитие.
Циффель. И какое же вы направление избрали?
Калле. Я остановился на Вальтере фон дер Фогельвейде. Сначала все шло хорошо, но потом я остался без работы и потому к вечеру очень уставал. Пришлось бросить занятия. Лекции были безвозмездными, они ничего не стоили и ничего не приносили, но томик издания "Реклам" стоил столько же, сколько дюжина сигарет. Может быть, у меня не та конституция и потому у меня сил не хватило, чтобы преодолеть все трудности. А вот сын моей квартирной хозяйки постепенно вызубрил весь растительный мир, он обладал железным упорством, ни разу не сходил вечером в кино или прогуляться, а только и делал, что занимался, и это ему даже повредило, ему понадобились очки, которые мешали ему работать на токарном станке, впрочем, это в конце концов было все равно, потому что он остался без работы.
Циффель. Как вы сказали, только от вас зависит, получите вы образование или нет. Я уверен, что сын вашей хозяйки мог бы добиться еще большего. Он наверняка не полностью использовал свое время, а если бы он подумал, то убедился бы, что ему случалось сидеть в уборной без книги, а иногда и отвлекаться во время чтения. Пусть он отвлекался хотя бы только на три секунды, но сложите вместе все эти перерывы, сосчитайте, сколько таких отвлечений от чтения за двадцать, за тридцать лет - и выйдет целая неделя упущенного времени! Растительный мир так велик, это колоссальная область, чтобы получить исчерпывающие знания, нужно быть страстно увлеченным этим предметом, в особенности механику, у которого есть и другие дела. И вы совершенно не правы, когда ставите вопрос о том, дают ли знания какие-нибудь доходы, потому что тот, кто не стремится к науке ради самой науки, пусть лучше не тянется к ним - у него ненаучный склад ума.
Калле. Когда я начинал учиться, я такого вопроса и не ставил.
Циффель. Значит, у вас было призвание, и наука не имеет к вам претензий. Вы были вправе до самой старости слушать лекции о Вальтере фон дер Фогельвейде, а с этической точки зрения вы стояли даже выше профессора, читавшего вам лекции, потому что тот все же зарабатывал своей наукой деньги. Жаль, что вы не выдержали до конца.
Калле. Не знаю, имело ли смысл продолжать. К чему развивать в себе чувство прекрасного, глядя на картины Рубенса, - ведь потом встречаешься с девушками, у которых у всех одинаковый цвет лица, испорченный на фабрике. Сын моей хозяйки изучает растительный мир, а у нее самой нет денег на кочан капусты!
Циффель. Подведем итог: если в какой-нибудь стране тяга к образованию приобретает столь героический и бескорыстный характер, что привлекает всеобщее внимание и расценивается как высокая добродетель, то это бросает тень на репутацию данной страны.
Вскоре Циффель и Калле попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.
8
Перевод Е. Иоффе.
О понятии "доброта". Немецкие зверства. Конфуций о пролетариях.
О серьезности
Калле. У слова "добрый" какой-то противный привкус.
Циффель. У американцев для доброго человека есть свое словечко "sucker", произносится "саккер". Чтобы его правильно произнести, надо сплюнуть сквозь зубы. Точное его значение: молокосос; простак; неудачник, попавшийся на удочку; жертва шарлатана, которому надо заработать.
Калле. Лучше всего представить себе "пекаря с открытым добродушным лицом" рука об руку с литейщиком, "поблескивающим белыми зубами", - тогда это все становится достаточно ясным. В сущности, добры только те, кого не принято считать людьми из порядочного общества. Текстильщики нас одевают, батраки - кормят, пивовары - поят, каменщики и металлисты строят нам дома, наборщики нас просвещают - и все это, как известно каждому, за гроши. К такой самоотверженности не призывает даже нагорная проповедь.
