Вишну Кхандекар - Король Яяти
— Не нужно бояться, принц. Поистине, можно сказать, что все мы прокляты — я, Кача, твой отец.
— Значит, сама жизнь есть проклятие?
— О нет! Жизнь — драгоценнейшее из благословений, даруемых нам богом в его щедрости. Но благословенный дар несет в себе проклятие.
— В чем же смысл дара? Зачем он человеку? Чего ради человек рождается на свет?
— Чтобы освободиться от великого проклятия. Живым существам не дано выйти за пределы их телесного воплощения. Одному только человеку дано больше, он карабкается вверх по крутому склону, имя которому — понимание. Наступит день, когда человек достигнет вершины и освободится от проклятия. Запомни, принц, — не наслаждение тела есть истинная цель жизни, но радость духа.
Ангирас внезапно смолк.
— Желаю тебе счастливого пути, и да пребудет с тобой милость божья, — сказал он, помолчав.
До самой Хастинапуры мой разум не оставляли мысли о том, что узнал я от Качи и Ангираса. Но они отлетели прочь, едва я вступил в город. Теперь меня снедала тревога за отца и страх не застать его живым.
Я бросился к ложу отца, я звал его. Отец невнятно пробормотал какие-то слова, но они не были ответом на мой зов, ибо отец уже принадлежал иному миру.
Ко мне приблизился главный министр и, положив мне на плечо худую старческую руку, мягко подтолкнул к двери.
За дверью он сказал дрожащим голосом:
— Вы молоды, принц, и еще не знаете, как устроен мир. Все бренно в этом мире. Вам не нужно видеть смертных мук отца. Ашокаван недалеко отсюда, там тишина и покой, приют этот отдален от суеты, как пещера в чистых Гималаях. Подземный ход ведет из дворца прямо в храм Ашокавана. Побудьте там. Дважды в день вы сможете навещать отца.
Главный министр, видимо, не сомневался в моем согласии — в Ашокаване все было приготовлено для моего удобства и покоя. Но я скучал, не знал, куда девать себя, что приказать бесчисленной челяди, за чем послать. Одну из служанок звали Мукулика — мне не случалось ее раньше видеть. Ей было лет двадцать пять, и была она миловидна и умна. Видя, что я не нахожу себе места, Мукулика стала отсылать под разными предлогами всю челядь. Сама она оставалась при мне и, угадывая мои желания, безмолвно исполняла их.
Но самым страстным моим желанием было освободиться от мыслей о смерти, день и ночь обуревавших меня. Тщетно пытался я забыться, ибо всякий раз, как я посещал отца, смерть представала перед моими глазами.
Смерть безраздельно правит этим миром, никто не в силах противостоять ей, и разум беспомощен перед сознанием ее неизбежности. Я все время думал о том, что придет время, когда на смертном одре буду лежать я, как сейчас лежит отец. Меня не покидало детское стремление: убежать, убежать побыстрей и подальше, юркнуть в расщелину, спрятаться, чтобы до меня не могла дотянуться холодная рука смерти.
Судя по тому, что происходило с отцом, смерть была ужасна.
Иногда горячка отпускала отца. Однажды, не замечая моего присутствия, он поманил к себе мать. Она наклонилась над ним, он с усилием поднял иссохшую руку и коснулся ее груди.
— И с этой красотой я расстаюсь… — прошелестел отец.
Мать была в смущении, не зная, как обратить внимание отца на то, что я вижу эту сцену. Вдруг отец расплакался, как ребенок.
— Как мало я вкусил от меда! — рыдал он.
Мать знаком приказала мне уйти.
Я удалился к себе, но плач отца так и стоял в моих ушах, а мысли об увиденном язвили мою душу.
Непостижимо — жалобный плач героя, чья воинская доблесть сотрясала небеса; слезы всесильного владыки Хастинапуры… Я пытался проникнуть в смысл его слез, ибо они таили в себе великую тайну жизни, которую я силился понять.
Но сильней всего обжег мое сердце другой случай. Бессонные ночи изнурили мать, и я умолил ее отдохнуть днем, оставить меня у ложа отца. Отец лежал без сознания и не приходил в себя, хотя время от времени лекарь приближался к нему и осторожно вливал ему в рот капельку какого-то снадобья. День уже догорал, опочивальня быстро погружалась в сумерки, когда отец неожиданно открыл глаза.
— Яяти…
Он схватил меня за руку и, перепуганным ягненком прижимаясь к ней, быстро заговорил:
— Яяти, не отпускай меня! Я жить хочу, Яяти! Я не хочу умирать! Смотри, Яяти, ты видишь их, посланцев смерти? Но ты же сильный, у тебя такие сильные руки, как же ты допустил их ко мне? Почему ты не прогонишь их?
Его била дрожь. Голос неожиданно перешел в крик:
— Неблагодарный! Вы все неблагодарные! Если бы каждый из вас пожертвовал мне по одному дню жизни… Спаси меня, Яяти! Держи меня покрепче!
Он вновь лишился чувств, но его рука, стиснувшая мою, была красноречивей невысказанных слов. Отец прильнул ко мне словно олень, почуявший в сердце смертоносную стрелу.
Если смерть есть неизбежное завершение жизни, зачем тогда вообще рождается человек?
Я призывал на помощь философию, в которую Кача и Ангирас посвятили меня, но не находил в ней разрешения своим терзаниям. Могут ли светлячки рассеять темноту ночи новолуния?
В смятении я возвратился в Ашокаван. Мир утонул в ночной тьме, такая же тьма сгущалась в моей душе. Бесшумно появилась Мукулика с золотым светильником в руке. Мягкий свет залил покой. Мукулика наклонилась, поправляя фитиль; в этом золотистом освещении она казалась мне божественно-прекрасной.
Мой взгляд заставил ее оглянуться. Мукулика медленно приблизилась к моему ложу грациозным шагом танцовщицы.
— Вам нездоровится… ваше высочество?
Голос ее был мелодичен.
— Я не могу прийти в себя, Мукулика. Состояние отца…
— Но, говорят, опасность миновала. Только сегодня я слышала, придворный астролог сказал, что опасное влияние звезд скоро…
— Принеси вино! Звезды, болезни, смерть — я хочу обо всем забыть!
Она не двинулась с места.
— Вина! — раздраженно повторил я.
Мукулика потупилась.
— Ваше высочество, королева распорядилась не держать здесь вина…
Почему у женщин так развита интуиция?
Или они просто уверены в неотразимости своих чар?
Глаза Мукулики были опущены — как же могла она видеть, каким взглядом смотрю я на нее?
Мукулика на миг подняла веки — будто молния расколола безоблачное небо, и яркая вспышка осветила улыбающиеся губы, ямочки на щеках.
Я всмотрелся. Мукулика стояла в прежней позе, потупившись. Стояла совсем рядом с моим ложем. Я не пил, но опьянение бурлило в моей крови. А в ушах звучал отцовский голос: «Я жить хочу, Яяти! Не отпускай меня!»
— Почему мать распорядилась не держать здесь вина?
— Ашокаван — приют, удаленный от столичной суеты. Здесь останавливаются святые люди, сюда заходят переночевать отшельники. Здесь нельзя держать вещи, которые их могут осквернить.
В ушах как звон стоял — я слышал страшный крик отца.
Меня охватила дрожь. Я боялся оставаться в одиночестве. Я тоже нуждался в поддержке.
Я сжал руку Мукулики.
И была ночь.
Вновь и вновь твержу я себе — нельзя рассказывать о той ночи. О ней даже нельзя упоминать!
Но я же решил писать всю правду! Стыдливость украшает красоту — не истину. Истина нага, как новорожденный младенец. Такой она должна всегда быть.
Все началось с того… Я стиснул пальцы вокруг ее запястья. Этого было достаточно — лопнули цепи, стягивавшие мир!
В ту ночь я впервые узнал дурманящее возбуждение тела прекрасной юной женщины, божественное блаженство, источаемое каждой его частичкой. Так было впервые. Я был пьян Мукуликой в ту ночь.
Меня разбудил птичий гам. Я выглянул в окно. Колесница солнца, оставив позади врата востока, быстро взбиралась вверх. Как прелестна была золотая пыль, вздымаемая ее колесами!
В дверь заглянула Мукулика. Увидев, что я проснулся, вошла с вопросом:
— Хорошо ли вы спали, принц?
Мукулика — великая актриса! Как она лицедействует! С каким совершенством играла она ночью роль возлюбленной, а сейчас изображает вышколенную прислужницу.
— Милая Мукулика! — вырвалось у меня.
Она торопливо оглянулась и притворила за собою дверь.
— Ваше высочество звали? — спросила она, приближаясь к ложу.
Звал, звал. Но зачем? Я сам не знал и молча смотрел на нее.
Мукулика сложила ладони перед грудью.
— Я провинилась, принц?
«Не ты, а я». Этого я не сказал — только подумал, продолжая в молчании смотреть на Мукулику.
В дверь постучали. В опочивальню быстро вошел слуга и с поклоном подал свиток.
— Ваше высочество, главный министр повелел без промедления вручить вам!
Это было письмо от Качи.
Кача писал:
«Принц, мне тоже вскоре предстоит оставить обитель. Мы без помех завершили жертвоприношение, но война между богами и асурами все же вспыхнула. Если помните, принц, еще в вашу бытность в обители ходили слухи, будто святой Шукра взрастил в себе способность возвращать мертвых к жизни. Шукра действительно обрел эту силу — сандживани, и поскольку теперь он может воскрешать павших воинов, что воспрепятствует войне?
