Вишну Кхандекар - Король Яяти
Пандит с видимым наслаждением читал мне прекрасные строки из мудрых книг, тонко истолковывал понятия добродетели, долга, любви, вечности. Я слушал его с безразличием — не за этим я сюда шел, не этих ответов ожидал на неотвязные вопросы.
Мадхав почувствовал мое настроение и приуныл. Желая сделать ему приятное, я согласился отобедать в его доме. Потом я снова отправлюсь во дворец…
Мадхав мне говорил, что его старший брат писал стихи. Он добился славы, но тут скоропостижно умерла его молодая жена… Поэт все бросил и отправился странствовать по святым местам. Значит, подумал я, философия ученейшего пандита не помогла и брату Мадхава, значит, она по самой сути расходится с реальностью жизни.
На веранде Мадхава ожидала его маленькая осиротевшая племянница. Девчурка была прелестна — блестящие кудри, искрящиеся глаза, изящно очерченный рот. При виде нашей колесницы она замерла — ну точно бабочка, присевшая на цветок. Но тут же сорвалась навстречу нам. Она повисла на шее Мадхава, потом строго глянула в мою сторону:
— Кто он?
— Ты должна сначала поклониться, Тарака!
— Разве он бог? — с любопытством спросила девочка.
— Он принц.
— Кто это — принц?
Мадхав не сразу нашелся что ответить.
— Видишь, — терпеливо начал он объяснять, — вот эта колесница, кони и вообще все вокруг — всем этим владеет он. Поэтому он принц.
Тарака подумала, сложила ладони перед грудью и низко склонилась передо мной.
— Приветствую тебя, принц!
Был бы я художником, я бы именно так изобразил Тараку — в грациозном поклоне, с выражением сосредоточенности на милом личике.
— Приветствую тебя, Тарака, — ответил я на поклон.
— Принц, — серьезно сказала Тарака, — ты не можешь дать мне одного коня? Для свадьбы.
— Чья свадьба? Твоя?
— Да нет же! Моей куклы!
— Когда ты выдаешь ее замуж?
— Послезавтра.
— А кто жених?
— Жених?
Тарака явно не подумала о женихе. Она с надеждой посмотрела на Мадхава.
Мадхав покачал головой — жениха у него на примете не было.
— Я дам коня на свадьбу, — пообещал я. — Но как быть с женихом?
— Как быть с женихом? — Тарака погрузилась в глубокое раздумье. Вдруг ее осенило — А может, ты будешь женихом, принц?
Мадхав тихонько фыркнул, но тут же метнул быстрый взгляд в мою сторону — не оскорбила ли меня детская болтовня? Я с трудом сохранял серьезность, ибо мое воображение уже нарисовало мне картину свадебного шествия: разодетую куклу, а рядом с ней здоровенного Яяти — в старом плаще Мадхава!
Мы отправились обедать. Мне не хотелось разрушать очарование дня. Я услал возничего, приказав вернуться за мной на заходе солнца, чтобы я мог провести весь день с Мадхавом и Таракой. А на ночь я отправлюсь во дворец.
Мадхав дал мне почитать стихи своего брата. Там оказалось множество прекрасных стихов о море. Мне сначала понравилось одно — о море в бурю, где поэт сравнивал пенные буруны со взмыленными гривами бешено скачущих коней.
Однако потом мое внимание привлекли другие стихи о море:
Зачем вы яритесь, о бурные волны?
Сегодня вы сушу тесните, но завтра
судьбы колесо повернется.
Судьбы начертаниям каждый покорен.
Рассыпавшись в брызги, уйдете вы с суши
и в море с другими волнами сольетесь.
Когда нас ласкает судьба, нам не должно
гордиться, в годину же горя не должно
роптать. Мы — люди. Грядущее скрыто от нас.
Я взялся за другую пальмовую дощечку: стихи о любви.
Мукулика… За что я был так холоден и груб с ней наутро? Разве она повинна в том, что я терзался чувством вины?
Прощаясь с Мадхавом и усаживаясь в колесницу, я все продолжал размышлять о только что прочитанных стихах. Колесница помчала было в сторону дворца, но — неожиданно для меня самого — я велел возничему остановиться. Я намеревался провести ночь во дворце, рядом с отцом, но сейчас я был не в силах отправиться туда… Стыдясь, я почти шепотом сказал:
— В Ашокаван. Мне нездоровится.
Моя опочивальня была убрана свежими цветами, светильники, наполненные маслом, лили золотистый свет. Как странно. Ведь я предупреждал Мукулику, что на ночь останусь во дворце.
В опочивальню вошла Мукулика с кувшином вина. Налив вино в узорчатую чашу, она с поклоном подала ее мне.
— Я полагал, что королева не велит…
— Ваше высочество, я служу вам, и ваши желания — закон для меня.
— Отлично. Но разве я сказал, что буду ночевать в Ашокаване?
— Нет, ваше высочество.
— А между тем ты приготовила опочивальню!
— Я исполняю желания вашего высочества. Ведь вам хотелось здесь провести ночь…
…Я будто раздвоился и жил в постоянном разладе с невидимым двойником.
Уступив соблазну, я делал первый шаг к пропасти — к освобождению от долга. Свобода, счастье — я упивался ими. И в то же время понимал, что пал.
Однажды вечером, когда мы с Мадхавом возвращались с представления, меня разыскал гонец министра: отец пришел в сознание и пожелал видеть меня.
Я ринулся в отцовские покои.
Отец был слаб и бледен — мне вспомнилось солнце в миг затмения, — и я собрал все силы, чтобы не показать, как потрясен я его видом.
Отец протянул мне руку. Ему понадобилось сделать немалое усилие, и я почувствовал, что из моих глаз вот-вот прольются слезы. С самого детства я привык искать опору в этой руке, всю жизнь она была моим щитом, моей надеждой. И вот теперь…
По знаку отца и первый министр, и челядь покинули покои. Мы остались наедине. На низеньком столике, у изголовья стояли кувшин с вином и чаша.
Отец глазами показал на кувшин.
Я налил вина на дно чаши, но отец сделал знак, чтобы я долил до краев.
— Мне многое нужно сказать тебе, сын. Вино укрепит мои силы.
Я наполнил чашу и поднес ее к губам отца. Сделав глоток, он долго лежал с закрытыми глазами, а когда открыл их, мне показалось, что он выглядит освеженным.
Отец взял меня за руку.
— Я хочу жить, Яяти. Даже сейчас я хочу жить. Я отдал бы Хастинапуру, все королевство отдал бы за один день жизни… Увы.
Отца именовали львом среди людей… Но на меня смотрели глаза смертельно раненного оленя.
Собравшись с силами, отец заговорил размеренно и очень внятно:
— Яяти, я оставляю тебе процветающее королевство.
— Отец, мне известны и ваша мудрость, и ваша доблесть. На мою долю выпало счастье — я родился от великого отца…
— И несчастье тоже, — прервал отец.
Я смолк в растерянности.
Неужели отец расскажет о проклятии, которое лежит на нем и на его злосчастных потомках?
— Яяти, ты с детства слышал, что твой отец одолел в поединке бога Индру, короля богов, и был готов взойти на небесный трон. Но не пришлось мне воссесть на престол Индры — а знаешь ли ты отчего?
— Я ничего об этом не знаю…
— Предвкушение неограниченной власти изменило меня. Запомни, Яяти: гордость и гордыня не одно и то же. В моей гордыне я решил супругу Индры взять в наложницы. Она склонилась перед моей волей, но поставила условие — я должен был за ней приехать в экипаже, которого не видывали ни люди, ни боги. Я повелел, чтобы величайшие из мудрецов несли мой паланкин, украшенный драгоценными камнями со всей земли. Подгоняемый нетерпением, я пнул одного из мудрецов, требуя, чтоб тот бежал резвее… И угодил в голову премудрого Агастьи. Агастья меня проклял…
Отец уже не мог отделять слова друг от друга, он задыхался… Мне казалось, будто он начинает бредить…
Но он снова показал мне глазами на кувшин с вином. Я наполнил чашу и поднес ее к губам отца, стараясь не видеть его лицо…
И снова вино укрепило его силы, губы шевельнулись, готовясь говорить дальше…
— Отец, — остановил я его, — вам нужно отдохнуть! Вы можете продолжить завтра…
— Завтра? — Вся горечь мира прозвучала в этом вопросе.
Отец надолго смолк, будто забыл о моем присутствии. Наконец, он произнес:
— Я, король Нахуша, как и дети мои, как дети детей моих, — никто из нас не изведает счастья. Таково было проклятие Агастьи. И добро и зло, содеянные раз, многократным злом отзываются через поколения и поколения — закон этот непреложен во всей подлунной. Яяти, твой отец виноват перед тобой, прости отца за зло, совершенное в ослеплении страстью. Сын, помни обо мне и никогда не разрывай узы долга, которыми соединено все во Вселенной. Ибо именно это сделал я…
Отец закрыл глаза, лицо его потемнело, губы чуть двигались, и я уже не мог расслышать слов. Я наклонился к нему, и мне показалось, что он пытается выговорить: «Проклятие… Яти… Смерть…»
— Яти не умер, — наугад сказал я. — Яти жив, отец.
И снова силы возвратились к отцу.
— Где он?
— Я его встретил, когда следовал за конем победы.
