Патрик Модиано - Из самых глубин забвения
Почему этот вокзальный зал называется "Залом потерянных шагов"? Достаточно посидеть тут некоторое время, и больше ничего не будет иметь значения, даже твои собственные шаги.
Я пошел к буфету в конце зала. На террасе двое солдат-отпускников сидели с чемоданами, похожими на мой. Я чуть не попросил у них ключ, чтобы попробовать открыть чемодан, который я держал в руке. Но испугался, что если открою, то мои соседи, в частности один из полицейских в штатском (я слышал о них: вокзальная полиция) увидят пачки банкнот. Эти два слова, "вокзальная полиция", напомнили мне Жаклин и Ван Бевера, словно они впутали меня в приключение, в котором я отныне рисковал стать добычей вокзальной полиции.
Я вошел в буфет и сел за один из столиков возле выходящих на Амстердамскую улицу огромных окон. Есть мне не хотелось. Я заказал стакан гренадина. Чемодан стоял у меня между ног. За соседним столиком шепталась парочка. Мужчина - брюнет лет тридцати, со следами оспы на скулах; пальто он не снял, так и ел в нем. А женщина - тоже брюнетка, в меховом манто. Они заканчивали ужинать. Женщина курила "Руа-яль", как Жаклин. На банкетке, на которой они сидели, стояли большой черный портфель и того же цвета кожаный чемодан. Я подумал: только что приехали в Париж или уезжают? Женщина произнесла более внятно:
- Мы ведь можем сесть на следующий поезд.
- А когда он?
- В десять пятнадцать...
- Ладно, - сказал мужчина.
Они смотрели друг на друга довольно странно. Десять пятнадцать. Примерно в это время Жаклин позвонит на набережную Турнель.
Мужчина расплатился, и они поднялись. Он взял черный портфель и чемодан. Они прошли мимо моего столика, не обратив на меня ни малейшего внимания.
Официант склонился ко мне:
- Вы выбрали? И указал на меню.
- Тут ужинают. Только пить в этом зале нельзя...
- Я жду одного человека, - ответил я. За огромным стеклом я вдруг увидел тех мужчину и женщину на тротуаре Амстердамской улицы. Она взяла его за руку. Они вошли в соседнюю гостиницу.
Официант уже снова торчал перед моим столиком.
- Ну, как, месье, ужинаете или нет? Я сменяюсь...
Я поглядел на часы. Четверть девятого. Я предпочел продолжать сидеть тут, чем слоняться на улице, на холоде. А потому заказал комплексный ужин. Наплыв народа кончился; все сели на свои электрички.
Внизу, на Амстердамской улице, за окнами последнего кафе перед Будапештской площадью сидело много людей. Свет там был более желтый и тусклый, чем в кафе Данте. Я долго спрашивал себя, почему все эти люди торчат вокруг вокзала Сен-Лазар, пока не узнал, что это один из самых низменных районов Парижа. Здесь скатывались по наклонной. Та парочка тоже не устояла, тоже заскользила. Они пропустили поезд и очутились в номере, где шторы были такие же черные, как в отеле "Лима", но обои грязнее, а простыни измяты предшествовавшими постояльцами. На кровати она, наверное, даже не снимет свое манто.
Я закончил ужин. Поставил чемодан на банкетку, взял нож и попытался вставить лезвие в замок, но скважина оказалась слишком маленькая. Замок держался на гвоздиках, которые я мог бы вытащить клещами. Да зачем? Подожду, пока не окажусь с Жаклин в номере на набережной Турнель.
А еще я мог уехать один и больше не подавать признаков жизни ни ей, ни Ван Беверу. До сих пор моими лучшими воспоминаниями были воспоминания о бегстве.
Мне вдруг захотелось разорвать лист бумаги на мелкие квадратики. На каждом из них я написал бы имя и место.
Жаклин
Ван Бевер
Карто
Доктор Роб
Бульвар Осман, дом 160, третий этаж
Гостиница "Турнель", дом 65 по набережной Турнель
Гостиница "Лима", дом 46, бульвар Сен-Жермен
Кафе "Кюжас", улица Кюжас, дом 22
Кафе "Данте"
Форж-лез-О, Дьеп, Банёль-де-л'Орн, Ангейм, Люк-сюр-Мэр, Лангрюн
Гавр
Атис-Монс
Я мог бы перемешать все эти кусочки, словно карты, и разложить их на столе. Так это и есть моя нынешняя жизнь? Итак, в этот момент все ограничивается для меня двадцатью разрозненными именами и адресами, единственной связью между которыми был я сам? Но почему эти, а не другие? Что у меня общего с этими именами и местами? Я был как во сне, когда знаешь, что в любой момент, когда возникнет опасность, можешь проснуться. Если бы я захотел, то встал бы из-за столика и связь бы нарушилась, все бы рассыпалось и исчезло в небытии. Остались бы только жестяной чемодан и обрывки бумаги с именами и местами, ни для кого не имеющими ни малейшего смысла.
Я снова пересек зал Потерянных шагов, теперь уже почти пустынный, и направился к перронам. Я поискал на огромном табло направление поезда, отходившего в двадцать два пятнадцать, того, на который должна была сесть та парочка. Гавр. У меня возникло ощущение, что все эти поезда никуда не идут, никуда не везут, и что только и остается, как ходить взад-вперед между буфетом и залом Потерянных шагов, а потом между залом Потерянных шагов, пассажем, полным вокзальных магазинчиков, и соседними улицами. Остается убить еще час. Возле пригородных поездов я остановился перед телефонной будкой. Не вернуться ли обратно в дом 160 на бульваре Осман и не поставить ли чемодан на место? Тогда все прядет в порядок, и мне будет не в чем упрекать себя. В будке я полистал телефонный справочник: я забыл номер доктора Роба. Бесконечные длинные гудки. В квартире никого. А что если позвонить в Беуст этому доктору Робу и во всем ему признаться? А где могут быть сейчас Жаклин и Карто? Я повесил трубку. Решил, что лучше не расставаться с чемоданом и отнести его Жаклин: это единственный способ сохранить с ней контакт.
Я снова полистал справочник. Перед моими глазами проносились парижские улицы, номера домов и фамилии жильцов. Я попал на "Сен-Лазар" (вокзал)" и удивился, что тут тоже есть названия и фамилии:
Железнодорожная полиция Лаб 28 42
Компания спальных вагонов Евр 44 46
Кафе "Рим" Евр 48 30
Гостиница "Терминюс" Евр 36 80
Кооператив носильщиков Евр 58 77
Габриела Дебри, цветы, зал
Потерянных шагов Лаб 02 47
Магазины торгового пассажа:
1. Бернуа Евр 45 66
5. Бидделу и Дилли (мадам) Евр 42 48
Обувь "Гео" Евр 44 63
СИНЕАК (кино) Лаб 80 74
19. Буржуа (Рене) Евр 35 02
25. Частная почта Евр 45 96
25 бис. Ноно-Нанетта Евр 42 62
27 Дискобол (пластинки) Евр 41 43
Можно ли связаться с этими людьми? Находится ли Рене Буржуа сейчас где-то на вокзале? За стеклами одного из залов ожидания я увидел только мужчину в старом Коричневом пальто: он лежал на скамейке и спал; из кармана пальто торчала газета. Может это Бернуа?
Я спустился по монументальной лестнице и оказался в торговом пассаже. Все лавки были закрыты. Я слышал шум дизельных двигателей такси на стоянке в Амстердамском дворе. Пассаж был освещен очень ярко, и я вдруг испугался, что наткнусь на какого-нибудь инспектора "железнодорожной полиции", как значилось в справочнике. Он потребует, чтобы я открыл чемодан, и мне придется улепетывать. Они меня быстро догонят и потащат в вокзальный участок. Это будет слишком глупо.
Я вошел в кино "Синеак" и заплатил два франка пятьдесят в кассу. Билетерша, коротко стриженная блондинка, хотела уже вести меня, светя своим фонариком в первые ряды, но я предпочел сесть в глубине зала, сзади. На экране сменялись кадры новостей дня, которые комментировал диктор с визгливым голосом. Мне он был хорошо знаком двадцать пять лет все тот же голос. Я слышал его в прошлом году в кинотеатре "Бонапарт", где смотрел монтаж старой хроники.
Я поставил чемодан на сиденье справа. Перед собой я насчитал семь разбросанных по залу фигур. Семеро одиноких людей. В зале витал теплый запах озона, который охватывает тебя, когда идешь по вентиляционной решетке метро. Я едва обращал внимание на события недели на экране. Каждые четверть часа эти кадры повторялись. Они были вне времени, как и этот пронзительный голос (я спросил себя, не в протезе ли каком тут дело?).
Новости дня шли уже в третий раз, когда я взглянул на часы. Половина десятого. Передо мной находились теперь только два человека; они, конечно, уснули. Билетерша сидела на откидном стульчике у задней стены, рядом с выходом. Я услышал, как хлопнул откидной стульчик. Луч фонарика прошелся по ряду на моем уровне, но по другую сторону прохода. Она вела молодого человека в военной форме. Погасила фонарик, и они уселись рядышком. Я уловил несколько слов из их разговора. Он тоже едет в Гавр. Попробует вернуться в Париж недели через две. Позвонит ей, чтобы сообщить точную дату приезда. Они сидели совсем рядом. Нас разделял только проход. Они говорили громко, словно тут не было ни меня, ни двух спящих фигур перед нами. Потом замолчали. Они прижимались друг к другу и целовались. Визгливый голос по-прежнему комментировал кадры на экране: демонстрация забастовщиков, проезд какого-то иностранного государственного деятеля по Парижу, бомбардировка.... Мне хотелось, чтобы этот голос замолк навсегда. От мысли, что он неизменно и вечно будет комментировать без малейшей эмоции будущие катастрофы, у меня пробежала дрожь по спине. Теперь билетерша сидела на коленях своего спутника. Она ритмично двигалась; ее движения сопровождались скрипом пружин. Вскоре ее вздохи и стоны заглушили визгливый голос диктора.
