Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Теперь твоя очередь сыграть нам что-нибудь, Молли, – провозгласила миссис Гибсон. – Например, эту замечательную пьесу Калькбреннера[71], дорогая.
Молли умоляюще взглянула на свою мачеху, но добилась лишь повторной просьбы, которая прозвучала, скорее, как приказание.
– Не заставляй нас ждать, моя дорогая. Ничего страшного, если ты ошибешься. Я знаю, что ты очень нервничаешь, но не стоит забывать о том, что ты среди друзей.
Маленькая группа у пианино распалась, и Молли села на пыточный стул.
– Прошу вас отойти! – обратилась она к Осборну, который уже встал рядом, готовясь переворачивать страницы, если потребуется. – Я прекрасно справлюсь с этим и сама. И, пожалуйста, продолжайте разговаривать!
Несмотря на ее просьбу, Осборн остался на месте, одобрительно глядя на нее, что стало для Молли слабым утешением; миссис Гибсон, утомленная предыдущими усилиями по подсчету петель, благополучно заснула в уютном уголке софы подле камина; а Роджер, который поначалу, выполняя пожелание Молли, завел легкий разговор, в конце концов так увлекся своим tête-à-tête с Синтией, что Молли несколько раз сбивалась, пытаясь украдкой метнуть взгляд на Синтию, занятую вышивкой, и расслышать ее негромкие ответы.
– Ну вот, я закончила! – воскликнула Молли и быстро вскочила на ноги, покончив с восемнадцатью ужасными страницами. – Думаю, что более никогда не соглашусь сыграть на пианино!
Осборн рассмеялся над ее горячностью. Синтия начала принимать участие в разговоре, который понемногу сделался общим. Миссис Гибсон грациозно пробудилась ото сна, как делала все, за что бралась, и так легко вступила в беседу, что почти заставила всех поверить в то, будто и не спала вовсе.
Глава 25. Холлингфорд приходит в волнение
Казалось, весь Холлингфорд решил, что до наступления Пасхи необходимо переделать все дела. К ним относился и проприй[72], неизменно требовавший новых нарядов из страха перед определенными последствиями жизнедеятельности маленьких птичек, которые, как предполагалось, ненавидят нечестивость и неверие тех, кто не сподобился надеть на себя что-либо новое в день Пасхи. И большинство дам пребывали в твердом убеждении, что маленькие птички должны увидеть новые предметы туалета собственными глазами, а не принимать их наличие на веру, как им наверняка бы пришлось поступить, если бы речь шла об обычных носовых платках, нижней юбке или белье. Итак, благочестие требовало приобретения новой шляпки или платья и едва ли готово было удовлетвориться всего лишь новой парой пасхальных перчаток. Перед самой Пасхой для мисс Роуз обыкновенно наступала жаркая пора. А в этом году, ко всему прочему, должен был состояться еще и благотворительный бал. Эшкомб, Холлингфорд и Корхем являли собой три соседних городка, насчитывающих примерно одинаковое количество жителей и расположенных на равном удалении друг от друга в углах своеобразного треугольника. Подражая большим мегаполисам с их фестивалями и празднествами, эти три городка договорились об организации ежегодного благотворительного бала в пользу больницы графства. Этот бал должен был по очереди проводиться в каждом из них, и в этом году такой чести удостоился Холлингфорд.
Наступало самое подходящее время проявлять гостеприимство, и потому каждый дом, претендующий хоть на что-либо, был битком набит гостями, а экипажи и кареты заказывались за много месяцев вперед.
Если бы миссис Гибсон могла пригласить Осборна или, в отсутствие оного, Роджера Хэмли, чтобы они сопровождали их на бал и остались у них ночевать – или, в крайнем случае, если бы она могла заполучить в свое распоряжение отбившегося от стаи наследника какой-нибудь «известной в графстве фамилии», коему можно было бы сделать подобное предложение, – то она с превеликим удовольствием вернула бы своей гардеробной прежнее предназначение – комнаты для гостей. Но она полагала ниже своего достоинства предлагать услуги серым, скучным и дурно одетым особам, составлявших круг ее бывших знакомых в Эшкомбе. Исключение можно было сделать лишь для мистера Престона и отдать ему свою комнату, учитывая, что он был симпатичным и состоятельным молодым человеком, к тому же хорошим танцором. Но рассматривать его в качестве гостя следовало и с других точек зрения. Мистер Гибсон, искренне желавший отплатить добром за гостеприимство, оказанное ему мистером Престоном во время его женитьбы, испытывал к нему инстинктивное отвращение, преодолеть которое не могли ни желание вернуть долг, ни куда более достойное чувство радушного хлебосольства. У миссис Гибсон имелись свои причины испытывать к нему неприязнь, но она была не из тех, кто копит в душе обиду или старается отомстить любым возможным способом. Она и побаивалась мистера Престона, и одновременно восхищалась им. Было бы неловко, по ее собственному утверждению, входить в бальную залу без сопровождения какого-либо джентльмена, а ведь в этом вопросе на мистера Гибсона никак нельзя было полагаться! В целом же – отчасти из-за последнего довода, отчасти потому, что примирение все-таки было лучшей политикой, – миссис Гибсон склонялась к тому, чтобы пригласить мистера Престона стать их гостем. Но едва только Синтия узнала, что этот вопрос поставлен на обсуждение – или, точнее, услышала, как он дискутируется в отсутствие мистера Гибсона, – она заявила, что, если мистер Престон нанесет им по такому случаю полагающийся визит, она попросту не поедет на бал. В голосе ее при этом не прозвучало ни злости, ни гнева, но сказано это было с такой негромкой и непоколебимой решимостью, что Молли с удивлением уставилась на подругу. Она заметила, что Синтия не отрывает глаз от своего рукоделия, не только избегая смотреть кому-либо в глаза, но и воздерживаясь от дальнейших объяснений. Миссис Гибсон тоже выглядела растерянной и, кажется, даже порывалась задать дочери вопрос-другой, но при этом отнюдь не рассердилась, чего от нее с полным на то основанием ожидала Молли. Мать украдкой и в полном молчании поглядывала на Синтию некоторое время, после чего заявила, что не может отказаться от своей гардеробной, не доставив себе определенных неудобств, и будет лучше, если они более не станут вспоминать об этом. Итак, на время бала в дом мистера Гибсона не был приглашен никто из посторонних, и миссис Гибсон открыто выражала сожаление по поводу неизбежного отсутствия гостеприимства и выражала надежду, что до наступления следующего бала, который должен был состояться в Холлингфорде через три года, они успеют пристроить к своему дому несколько комнат.
Еще одним поводом для необычного волнения и суеты в преддверии Пасхи стало ожидаемое возвращение благородного семейства в Тауэрз после непривычно долгого отсутствия. Мистера Шипшенкса частенько видели разъезжающим на своем коренастом старом жеребце и раздающего указания почтительно внимающим каменщикам, штукатурам и стекольщикам насчет необходимости приведения небольших деревенских домиков, которые принадлежали «милорду», в порядок – снаружи, по крайней мере. Лорд Камнор владел большей частью городка; те же, кто проживал в домах, принадлежащих другим владельцам, или в приватных коттеджах, не могли остаться в стороне из страха возникновения разительного контраста с их собственными жилищами. И потому лестницы маляров и штукатуров самым безжалостным образом мешали дамам, с элегантным достоинством отправляющимся за покупками; при этом им приходилось приподнимать платья сзади, следуя моде, давно забытой в наши дни. Экономку и управляющего Тауэрз тоже неоднократно видели входящими в различные лавки, где они отдавали необходимые распоряжения; время от времени они останавливались у своих любимчиков, дабы угоститься щедро подносимыми закусками и напитками.
Леди Гарриет нанесла визит своей старой гувернантке на следующий день после прибытия благородного семейства в Тауэрз. Молли и Синтии в этот момент дома не оказалось – девушки отправились прогуляться, а заодно и выполнить несколько мелких поручений миссис Гибсон, которая втайне надеялась, что леди Гарриет пожалует к ней в гости в свой обычный час, и потому желала побеседовать с ее милостью без присутствия членов собственной семьи.
Миссис Гибсон не стала передавать Молли привет и пожелания всего наилучшего от леди Гарриет, зато она с неподдельным воодушевлением и интересом сообщила несколько новостей, касающихся Тауэрз. В поместье вот-вот должны были прибыть леди Ментейт со своей дочерью, леди Алисой. Они приедут до бала и посетят его, а фамильные бриллианты Ментейтов не зря пользуются заслуженной славой. Это была новость номер один. Новость номер два заключалась в том, что в Тауэрз должны были пожаловать и многочисленные, как никогда, джентльмены – равно англичане и французы. Эта новость заслуживала чести стать первой по важности, если бы существовала большая вероятность того, что все они окажутся танцорами и – в этом качестве – возможными партнерами на предстоящем балу. Но леди Гарриет отозвалась о них как о друзьях лорда Холлингфорда, то есть, скорее всего, бесполезных мужчинах академического склада. И наконец, новость номер три звучала следующим образом: миссис Гибсон едет на ленч в поместье на следующий день; леди Камнор передала с леди Гарриет коротенькую записку с приглашением; если миссис Гибсон сумеет добраться до Тауэрз самостоятельно, то один из экипажей поместья доставит ее обратно домой где-нибудь после полудня.
