Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Дорогая графиня! – с придыханием проговорила миссис Гибсон. Это была реплика, адресованная самой себе, сказанная после минутной паузы в качестве завершающего, так сказать, аккорда.
И вплоть до окончания этого дня все ее разговоры несли в себе незримый налет аристократизма. Одна из немногочисленных книг, привезенных ею в дом мистера Гибсона, была переплетена в розовую кожу, и по ней она изучала родословную «герцога Ментейта, Адольфуса Георга, этсетера» до тех пор, пока внимательно не ознакомилась со всеми связями и вероятными интересами герцогини. Мистер Гибсон протяжно и весело присвистнул, когда, вернувшись вечером домой, оказался в атмосфере поместья Тауэрз. Под этой напускной веселостью Молли уловила раздражение, которое она стала подмечать намного чаще, чем ей того хотелось бы. И хотя девушка предпочитала не ломать голову над этим и не доискиваться до его причин, она чувствовала себя не в своей тарелке, когда знала, что отец чем-то недоволен.
Разумеется, для миссис Гибсон была заказана пролетка[73]. Вскоре после полудня она вернулась домой. Если она и была разочарована своей беседой с графиней, то ничем этого не показала, как не поведала никому и о том, что, прибыв в Тауэрз, она прождала целый час в утренней гостиной леди Камнор, довольствуясь лишь обществом своей старой знакомой миссис Брэдли. Потом внезапно в комнату вошла леди Гарриет и, завидев ее, воскликнула:
– Кого я вижу! Клэр! Моя дорогая! Неужели вы здесь совсем одна? А мама знает, что вы уже прибыли?
Обменявшись еще несколькими столь же любезными репликами, она поспешила на поиски ее милости, сознавая, сколь непозволительно долгое время миссис Гибсон провела в терпеливом и уединенном ожидании, но полагая, что матери в неизреченной мудрости ее вовсе необязательно знать об этом. За ленчем миссис Гибсон была втайне уязвлена тем, что милорд решил, будто это обед, и со своего места во главе стола дал волю своему гостеприимству, громогласно заявляя, что она не должна забывать о том, что обед устроен в ее честь. Тщетно она взывала к нему своим мягким, высоким голосом: «Ах, милорд! Я никогда не ем мяса в середине дня, а за ленчем я практически вообще ничего не ем». Ее возражения оказались гласом вопиющего в пустыне, и у герцогини могло сложиться впечатление, будто супруга доктора из Холлингфорда привыкла обедать рано. Впрочем, это можно было утверждать, только исходя из предположения, что ее светлость вообще снизошла до подобных умозаключений, кои, в свою очередь, означали, что ей известно о наличии доктора в Холлингфорде, у которого имеется жена, и что эта жена являет собой симпатичную, элегантную особу не первой молодости, отправляющую назад тарелку с нетронутым угощением, которого ей очень хотелось отведать, поскольку она буквально умирала с голоду после поездки и долгого ожидания.
И наконец, после ленча у нее состоялся тот самый tête-à-tête с леди Камнор, заключавшийся в следующем:
– Что ж, Клэр! Я очень рада видеть вас. Одно время я думала, что более никогда не вернусь в Тауэрз, но вот я вновь здесь! В Бате я встретила одного умного человека, доктора Снейпа, и он наконец-то излечил меня, буквально поставил на ноги. Думаю, что, если мне когда-либо вновь случится занедужить, я пошлю за ним: в наши дни нечасто удается отыскать по-настоящему разумного служителя медицины. Вот, кстати, я все время забываю, что вы вышли замуж за мистера Гибсона, который, разумеется, тоже очень умен, и все такое. (Подайте экипаж к дверям через десять минут, Браун, и прикажите Брэдли снести мои вещи вниз.) О чем это я вас спрашивала? Ах да! Как вы нашли общий язык со своей приемной дочерью? Она показалась мне молодой леди, обладающей довольно решительной и упрямой натурой. Я куда-то положила письмо, чтобы отправить его почтой, но положительно не могу вспомнить, куда именно. Окажите мне любезность и помогите найти его, милочка. Быстренько поднимитесь ко мне в комнату и попросите Брауна отыскать его, потому как оно очень важно для меня.
Миссис Гибсон отправилась выполнять поручение с большой неохотой. Ей очень хотелось поговорить о нескольких вещах, но пока она не услышала и половины того, что желала узнать из семейных сплетен. Но, увы, шансов на это не осталось. Когда она вернулась, так и не выполнив поручения, леди Камнор уже о чем-то оживленно беседовала с герцогиней, размахивая злополучным письмом, как дубинкой, и подчеркивая каждое слово.
– До последней йоты из Парижа! До по-след-ней!
Леди Камнор была слишком хорошо воспитана, чтобы не извиниться за причиненные напрасные хлопоты, но это были практически последние слова, с которыми она обратилась к миссис Гибсон, поскольку ей надо было спешить и ехать с герцогиней. А двуколка, которой предстояло отвезти «Клэр», как она упорно называла миссис Гибсон, уже стояла позади экипажа у дверей. Леди Гарриет отделилась от своей свиты из молодых мужчин и женщин, готовящихся отправиться куда-то в пешую экспедицию, дабы попрощаться с миссис Гибсон.
– До встречи на балу, – сказала она. – Вы, разумеется, будете там вместе с двумя вашими дочерьми, и тогда мы с вами поговорим. Учитывая, сколько гостей собралось у нас в доме, увидеться с вами сегодня было решительно невозможно, сами понимаете.
Таковы были факты, но миссис Гибсон раскрасила их в розовые тона и в таком виде представила своим слушателям по возвращении.
– В Тауэрз нынче собралось много гостей… о да!.. очень много: герцогиня и леди Алиса, мистер и миссис Грей, лорд Альберт Монсон с сестрой и мой старый друг капитан Джеймс из «Синих»[74], как и уйма других. Но, разумеется, я предпочла пройти в приватную гостиную леди Камнор, где смогла с глазу на глаз поболтать с нею и леди Гарриет и где нам не мешали шум и суета внизу. Естественно, нам пришлось сойти вниз на ленч, и там я повидалась со своими старыми друзьями и возобновила некоторые приятные знакомства. Впрочем, завести с кем-либо связный разговор не было никакой возможности. Лорд Камнор пришел в восторг, оттого что увидел меня снова: хотя нас разделяли шесть или семь человек за столом, он то и дело прерывал разговор, чтобы обратиться ко мне с каким-либо любезным или добродушным замечанием. А после ленча леди Камнор буквально забросала меня вопросами о моей новой жизни, причем с таким интересом, как если бы я была ее дочерью. Разумеется, когда к нам присоединилась герцогиня, нам пришлось прерваться и разговор переключился на приданое, которое она готовит для леди Алисы. Леди Гарриет подчеркнула, что на балу мы непременно встретимся. Какая славная и отзывчивая натура, эта леди Гарриет!
Последние слова были произнесены мечтательно-задумчивым тоном.
В полдень того дня, когда должен был состояться бал, из поместья Хэмли прибыл слуга с двумя чудесными букетиками цветов для мисс Гибсон и мисс Киркпатрик и «пожеланиями всего наилучшего от обоих мистеров Хэмли». Первой получила их Синтия. Пританцовывая, она вбежала в гостиную, размахивая зажатыми в каждой руке букетиками, и поспешила к Молли, которая делала вид, что читает, дабы убить время до вечера.
– Смотри, Молли, смотри! Нам прислали букеты! Да здравствуют дарители!
– И от кого же они? – поинтересовалась Молли, завладев одним и с нежным восторгом глядя на его хрупкую красоту.
– Как от кого? От двух образцов совершенства из Хэмли, от кого же еще! Какой приятный знак внимания, ты не находишь?
– Как это мило с их стороны! – сказала Молли.
– Уверена, что это была идея Осборна. Ему часто доводилось бывать за границей, где принято посылать цветы молодым леди.
– Не понимаю, почему ты решила, что это была идея Осборна? – зардевшись, возразила Молли. – Мистер Роджер Хэмли постоянно собирал букеты цветов для своей матери, а иногда – и для меня.
– В общем, какая разница, чья это была идея и кто собирал их, мы получили цветы, и это – главное. Молли, я совершенно уверена, что эти красные цветы изумительно подойдут к твоему коралловому ожерелью и браслетам, – заявила Синтия, вытаскивая из букета несколько камелий, бывших в то время редкостью.
– Ох, прошу тебя, не надо! – воскликнула Молли. – Разве ты не видишь, как тщательно подобраны тона, – они очень старались и приложили массу усилий. Прошу тебя, не надо.
– Вздор! – отрезала Синтия, продолжая вытаскивать их. – Смотри, здесь еще много осталось. Я сделаю из них маленький венок для тебя – пришью их на черный бархат, который не будет виден под ними, – в точности так, как делают во Франции!
– Ой, какая жалость! Теперь букет испорчен, – сказала Молли.
– Какие пустяки! Я возьму этот испорченный букет себе и снова составлю его, так что он будет выглядеть лучше прежнего, а ты возьмешь себе этот, к которому я не прикасалась.
Синтия продолжила подбирать на свой вкус ярко-алые бутоны и цветы. Молли молча наблюдала за тем, как ловкие пальчики Синтии вяжут венок.
– Ну вот, – изрекла наконец Синтия, – если их пришить на черный бархат, чтобы цветы не засохли, ты сама увидишь, как прелестно он смотрится. А вот в этом нетронутом букете осталось еще достаточно красных цветков, чтобы получился великолепный ансамбль!
