Доди Смит - Я захватываю замок
Воображаю, с каким озадаченным лицом я слушала Саймона, потому что он вдруг сказал:
— Наверное, мои объяснения никуда не годятся. Подождите… Соберусь с мыслями.
Прикрыв глаза, он задумался — точь-в-точь как на первое мая. Однако в этот раз я лишь скользнула по нему взглядом: нечего себе потакать, будоражить чувства. Даже о его отъезде вспомнить не смела. Вот уедет, тогда… Времени на размышления будет много.
Наконец Саймон заговорил.
— По мнению вашего отца, интерес людей к ребусам и головоломкам — нечто большее, чем желание занять досуг. Возникает он в раннем детстве. Вероятно, это следствие вечного любопытства, попытки выяснить, откуда же мы взялись. В процессе поиска накапливаются знания. Эти упражнения для ума развивают больше, чем любая другая интеллектуальная деятельность. Таким образом мистер Мортмейн хочет донести до читателей свои идеи.
Я попросила его повторить объяснение помедленней. И вдруг — о чудо! — картинка сложилась!
— Но как оно действует?! — воскликнула я.
Тогда Саймон предложил мне вообразить кроссворд.
— Пока его разгадываешь, в голове проносятся сотни образов. Так вот, в загадках вашего отца к общей сумме образов прибавляется вложенный им смысл. А к общей сумме всех разделов, ребусов, головоломок, схем, ходов прибавляется его философия поиска-созидания. Кстати, полагаю, в книге появится и детективный раздел.
— И при чем тут гуляющие зайчики? — немного насмешливо осведомилась я.
— Наверное, задают нужный тон. Представьте: вы — ребенок. Первые загадочные символы в жизни ребенка — буквы. Представьте, будто вы их не понимаете. Теперь сложите буквы в слова. А слова превратите в образы. Почему вы хмуритесь? Я заморочил вам голову?
— Нет-нет, — быстро отозвалась я. — Все ясно, только… Ох, Саймон, мне так обидно! Зачем отец усложняет? Почему не объяснит простым языком?
— Потому что многое нельзя объяснить простым языком. Опишите простым языком… красоту. Тогда поймете, о чем я.
И добавил, что в искусстве определенность почти невозможна. Задача искусства — вызвать ответную реакцию. А без новаторства и экспериментов, вроде отцовских, оно закостенеет.
— Не обижайтесь. Хотя, наверное, это естественно. Подсознательный страх неизвестного.
И мы обсудили другие, поначалу не принятые, новшества: последние квартеты Бетховена, современную музыку, работы великих художников, которыми теперь все восхищаются. Саймон говорит, что в литературе по сравнению с другими видами искусства новое встречается редко, поэтому отца нужно поддерживать.
— Ладно, буду поддерживать, как смогу, — вздохнула я. — Я еще немного досадую, но постараюсь не подавать виду.
— Не подавать виду не получится, — покачал головой Коттон. — Досада помешает восприятию. Господи, как же перетянуть вас на сторону отца? Ладно, смотрите… Вы все-все чувства можете выразить в дневнике? Все укладывается в славные крошечные слова? Не сносит постоянно в метафоры? Изобретатель метафоры — гений! Это теперь мы ее используем не задумываясь. Работа мистера Мортмейна в некотором роде — продолжение метафоры.
И правда, сколько же я мучилась, описывая свои чувства в день летнего солнцестояния! А, в конце концов, сравнила день с похожей на собор аллеей. С тех пор те образы навсегда связаны для меня с летним праздником и Саймоном. Кстати, непонятно, как образ сливается с реальностью. Почему одно — продолжение и украшение другого?
— Неужели отец пытается описать столь не поддающееся описанию?
— A-а! Вижу, что-то в голове сложилось! — обрадовался Коттон. — Можете объяснить?
И зачем я вспомнила день летнего солнцестояния? Зачем вспомнила о любви к Саймону?
— Э-э-э… ну уж не славными и не крошечными словами, — довольно беспечно ответила я. — Но досада прошла. Все будет хорошо. Я на стороне отца.
Мы начали гадать, что же подвигло его взяться за работу. Помогло ли ему заточение в башне? Думаю, наверняка никто не скажет.
Саймон предположил, что повлияло многое.
— Наш приезд, например. И мама. Она мертвого расшевелит. Возможно, библиотека в Скоутни. Я нарочно раскладывал там то, что могло заинтересовать мистера Мортмейна. Посидев под замком, он явно эмоционально расслабился и прекрасно осознает, что началом обязан вам. Благодаря «зайчику», оформилась главная идея: ребенок учится читать.
А по-моему, отца встряхнул приступ ярости. Слишком дорого обошелся ему случай с ножом, вот он и взял себя в тиски — но чересчур крепко. Пережал. Саймону теория понравилась.
— И как у него теперь характер? — поинтересовался он.
— Чудеснее не припомню, — улыбнулась я. — Таким я отца еще не видела. Но если срывается… спасайся, кто может. Топаз обожает, когда жизнь бьет ключом.
— О, наша дорогая Топаз! — засмеялся Коттон. — Сокровище, а не жена — для творческого человека. Особенно в разгар работы. И мистер Мортмейн это знает. Не будет ли зимой вам в замке скучновато? В лондонской квартире остается горничная. Приезжайте, когда вздумается. Вы уверены, что не хотите поступить в колледж?
— Уверена. Я хочу писать. Лучшего учителя, чем жизнь, не найдется ни в одном колледже.
Тут он со смехом сказал, что общаться со мной — сплошное удовольствие: иногда я по-взрослому мудра, иногда — по-детски наивна.
— Я бы лучше выучилась печатать. И стенографировать по-настоящему, — добавила я. — А тогда поступила бы секретарем к какому-нибудь литератору, пока сама не начну писать.
Он ответил, что Топаз найдет мне место.
Я знаю, Саймон оставил ей деньги на всех нас: якобы из желания оградить отца от ненужных забот. Он и в самом деле «покровитель», милостивый и щедрый.
— Если что-то понадобится, непременно напишите мне, — серьезно глядя в глаза, сказал Коттон. — Впрочем, я скоро вернусь.
— Интересно…
— Что — интересно?..
И почему я не держу язык за зубами! Просто долгие недели меня терзал страх: вдруг из-за Роуз и разбитого сердца Саймон передумает жить в Англии?
— Что гонит вас в Америку? Тоска по родным местам?
Он молчал. Долго. Я даже успела нафантазировать его окончательный переезд за океан и воцарение в Скоутни-Холле четы Фокс-Коттонов. «Наверное, это наша последняя встреча», — подумала я.
Как холодно! Меня пробрала дрожь.
Придвинувшись ближе, Саймон набросил на нас обоих отцовский плед.
— Я, правда, вернусь, — произнес он. — Не могу бросить Скоутни.
Я ответила, что знаю, как нежно он любит поместье.
— Верно… Нежно. С нежной грустью. Так любят прекрасную умирающую женщину. Душа старинных особняков дольше и не живет.
Потом мы заговорили об осени. Саймон надеялся хоть мельком полюбоваться на нее в Новой Англии.
— Там это время года красивее? — спросила я.
— Нет. Просто не столь меланхолично. А в Англии большинство красот навевает грусть. Он рассеянно уставился вдаль, но тут же встрепенулся. Только не подумайте, будто мне сейчас тоскливо! С вами не соскучишься. Между прочим, это наша третья беседа у башни Вильмотт, знаете?
Мне ли не знать!
— Да, вроде бы, — как можно невозмутимее проронила я.
Видимо, разыграть невозмутимость не удалось — Саймон вдруг обнял меня за плечи. Тишина стала еще тише. Предзакатное солнце тянуло к нам прощальные лучи, будто благословляя… До конца своих дней не забуду тот безмолвный миг.
— Вот бы забрать вас в Америку, — сказал, наконец Коттон. — Поедете?
Шутит, решила я. А он повторил:
— Поедете со мной… Кассандра?
Странно он произнес мое имя… Я поняла: если соглашусь, Саймон предложит мне выйти за него замуж. И придется отказать. Правда, тогда я толком не понимала почему.
— С удовольствием бы поработала у вас секретарем, — стараясь контролировать голос, спокойно ответила я, — но сначала нужно подучиться. Да и отца в этом году надолго не оставишь.
Хороший получился отказ: незачем Коттону знать, что я догадалась о ходе его мыслей.
Увы! Судя по ответу Саймона, я напрасно радовалась своей находчивости.
— Мудрая маленькая ведунья, — тихо проговорил он.
И беседа, как ни в чем не бывало, перетекла в другое русло: автомобиль остается отцу… если понадобится, можно в любое время заглянуть в Скоутни… Я в основном молчала. Мои мысли крутились вокруг другого: вдруг я ошиблась? Ошиблась непоправимо?
Мы встали. Саймон плотно завернул меня в плед и попросил высунуть руку.
— Сегодня не зеленая! — Он с улыбкой сжал мои пальцы.
— Саймон, знаете, — запинаясь, начала я, — мне бы очень хотелось посмотреть Америку. Только при более благоприятных обстоятельствах.
Коттон медленно поцеловал мне ладонь.
— Я расскажу о них, когда вернусь. — И быстро зашагал вниз по склону.
Вскоре на аллею выехал автомобиль. Налетевший порыв ветра сорвал с деревьев жухлую листву и метнул ему вслед — сухое шелестящее облако словно пыталось догнать Саймона Коттона.
![Картер Браун - Том 19. Ночь лейтенанта Уилера [ Разящая наповал Долорес. Леди доступна. Ночь лейтенанта Уилера. Ловкач, Уилер!]](/uploads/posts/books/148168/148168.jpg)
