Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
Сумерки сгущались, мороз крепчал. Пришедшая из дому женщина (уходившая кормить ужином детей), сообщает: "Смотрела на градусник. Двадцать пять мороза! Ночью обещали до двадцати семи!" Вокруг ахают. Опять – по очереди – на пять минут в булочную. Но отогреться уже не получается. Пальто настыло так, и сапоги задубели так, что тепло внутрь не проникает. Не успевает проникнуть за пять минут. Кажется, что не одежда на тебе – а ледяной панцирь. Тоскливая мыслишка прошмыгнула: "Неужели простужусь, заболею на Новый год?…" Этого только не хватало! "НЕ ПРОСТУЖУСЬ!" – говорю себе. Это в мои планы не входит!
Главное – не думать о холоде. И постараться как бы отстраниться от своего тела. Думаю о своём мальчике, о своём солнышке… И мне тепло. Сердцу тепло… Мыслям тепло… А руки и ноги – ведь это не главное.
…А потом наступил поздний вечер, и булочная закрылась. Стали бегать греться в метро. Мороз крепчал. На небе выступили яркие морозные звёзды…
Ёлок не было.
– Будут! Будут ваши ёлки… – отвечал устало и безнадёжно продавец, спрятавшийся от холода в будку.
– Когда?!!
– А кто ж его знает? Поехали за ёлками – значит, будут. Ждите.
– Холодно! Сил больше нет ждать!
– Ну, не ждите…
Малодушные окоченевшие с жалостью покидали свою очередь. Но таких было мало. Русский человек – стойкий. Я позвонила ещё раз соседке и попросила сказать Антоше, чтобы он поужинал без меня и ложился спать.
– Пусть не волнуется! Я буду стоять до конца. Я дождусь…
– Скажу-скажу, всё скажу. Он, правда, мне не открывает, говорит – мама не велела никому открывать, но я ему через дверь всё передала. Пойду скажу всё, что ты велела.
Мой милый, мой дорогой, ты уснёшь сегодня не поцелованный мной.
Прости, мой хороший, что так получилось. Но зато я вернусь с ёлкой! Я чувствую это. Зря я, что ли, уже восемь часов торчу здесь на морозе?! С двух до десяти, да, ровно восемь…
В вестибюле метро было холодно почти так же, как на улице. Уборщицы, сгребающие со ступенек жидкую грязь, бранились и гнали нас обратно на улицу. Энтузиасты, несколько молодых мужчин, пошли искать по дворам деревянные ящики. Притащили целую гору. Разожгли костёр… Народ стал толпиться у огня, пытаясь согреться…
Была уже ночь. Какая-то нереальная, ненормальная, и при этом почти сказочная. Яркие звёзды над головой и огромное, высоченное оранжевое пламя среди тёмных домов… Почти в центре Москвы! Ящики трещали, искры вздымались вверх!… Уже одно зрелище этого живого пламенного куста согревало. Чуть-чуть, но согревало. Не ноги, которые уже давно окоченели, и не пальцы на руках, которые уже почти не гнулись от холода, но душу согревало. Я смотрела в это жаркое пламя и вспоминала, как сынок, маленьким, любил костры… Жалко, что он не видит этот кострище. Он был бы в восторге! Он любит всё большое.
А машины всё не было… Но, странное дело, очередь не расходилась. Очередь стояла (точнее – танцевала), как заколдованная. Кто-то сплотился вокруг костра, но большинство так и стояли в очереди, видимо, боясь её потерять.
Вот сколько людей любит своих детей, думала я, и это же замечательно!
Было пол-двенадцатого ночи, когда свершилось чудо – ПРИШЛА МАШИНА С ЁЛКАМИ!
Всё объяснилось быстро и просто: застряли где-то на просеке, ходили в ближайшую деревню, тащили трактором…
Но каково же было удивление шоферов, увидевших почти в полночь гигантскую очередь, почти как в Мавзолей! "Завтра, завтра будем продавать, сегодня только разгрузим…" – говорили они.
– КАК ЗАВТРА?!! – взревела, заголосила, запричитала очередь. – НИКАКОГО ЗАВТРА! СЕ-ГОД-НЯ!!! СЕ-ГОД-НЯ!!! СЕ-ГОД-НЯ!!!
– Дык ведь разгрузиться ещё надо,- отбивались шофера.
– Сами разгрузим! В одну минуту!
Мужики, к счастью, поняли, что с этой сплочённой на морозе массой народу лучше не спорить.
Разгрузили, действительно, очень быстро. Вольер за сетчатым забором наполнился зелёным пушистым лесом… И тут же стали продавать. Мужчины, кто был сзади, вызвались помогать продавцам. Дело пошло быстро. Внутрь вольера пускали по десять человек. Первые придирчиво выбирали. Очередь торопила: "Что раздумываете? Скорее уже берите!" – "Столько стояли и не выбрать?!" – отвечали те, что в вольере. И были, конечно, правы.
Счастливчики с ёлками на плечах и под мышками торопились к метро…
Но я была, увы, не в начале очереди. И сердце моё замирало. Неужели?…
Нет, нет, я должна прийти домой с ёлкой!
Наполнение вольера стремительно редело…
Когда очередь дошла до меня, выбирать было почти не из чего. Оставались только высокие палковидные деревца почти без веток. Но ведь всё равно же это ёлки!
И вот у меня в руках два деревца (нам с Антошей и маме с Маришей). О, счастье! Не верю сама себе. От счастья почти не чувствую холода. С жалостью оглядываюсь на хвост очереди, уходящий в темноту, и понимаю, что не все уйдут с ёлками. Бедные. Они, наверное, это тоже понимают, но не хотят в это верить. Столько часов на морозе и вот так, бросить очередь, развернуться и уйти?… Эти будут стоять до конца. До конца ёлок. До самой последней. И уйдут только потом. Я чувствую вину, что уношу целых две. Но счастье всё-таки сильнее.
Бегу в метро… Скоро закрывается. Почти час ночи! Поезд идёт только до "Сокола". На «Соколе» выхожу, опять долго жду…
Стою на платформе в обнимку со своими сокровищами. Они обе худышки, но выше меня ростом. Укалываюсь о них щеками, блаженствую, вдыхаю… Как волшебно пахнет ёлка!… Один из самых сказочных запахов на свете. Ёлка пахнет детством, бабушкой, стеклянными бусами, тёплой печкой, моим старым домом на Философской улице… И ещё она пахнет нашим домом, нашим с Антошей, его детством, детством моего сыночка. Всё перемешалось в этом запахе, два детства – в одном запахе… Ну, и что, что веточки редко? Мы же её украсим, нашу ёлочку. Всё будет замечательно…
Редкие пассажиры на платформе смотрят на меня с завистью. Спрашивают, где купила, вздыхают, улыбаются. Подходит поезд. Через десять минут я на "Речном вокзале". Выхожу в студёную ночь. Ни-ко-го. Идти двадцать минут по ледяным дворам с двумя двухметровыми ёлками во втором часу ночи?… Почему-то не хочется. Зачем-то иду на троллейбусную остановку, хотя знаю, что троллейбусы уже не ходят. И вдруг – о чудо! Ещё одно чудо этой ночью.
Вдали показался троллейбус-полуночник…
На остановке – дядечка лет пятидесяти, качнулся в мою сторону: "Где ёлочки брали?" Я от ужаса потеряла дар речи. Боже, неужели отберёт?! Ни души вокруг – ни одного свидетеля. Вцепилась в свои ёлки мёртвой хваткой.
– Где ёлочки брали, барышня?
– На Аэропорту, – еле шевелю губами.
– А две-то зачем?
Подкатил мой спаситель – троллейбус. Влетела в него со своими ёлками.
Дядечка – следом. Сел напротив. В салоне больше никого. Едем…
– Хорошие ёлочки, – говорит он. – Видные.
Я оцепенело смотрю в окно, держа ёлки между коленями и крепко обняв их.
– А вот барышня не очень разговорчивая, – говорит дядечка. Пьяный?… Вроде нет. Лучше бы был пьяный, от пьяного легче убежать, у пьяного ноги заплетаются…
Моя остановка. Встаю. Иду на выход. Спиной жду преследования. Выхожу.
Двери захлопываются. Ещё одно чудо этой ночи – дядечка поехал дальше!
Прости, Господи, а я подумала о человеке плохо.
* * *
Сынок сладко посапывал во сне… Вношу ёлки в комнату и ставлю прямо у его диванчика. Милый, хороший, вот я и дома… Целую его тихонько, и он тут же приоткрывает глаза, хотя спал, вроде, крепко.
– Ёлка?… – шепчет он, втягивая пахучий еловый запах.
– Ёлка, Антончик. Я же сказала: вернусь с ёлкой. Даже две! И для бабушки тоже.
– Ух ты, здорово… А который час?
– Почти два часа ночи.
– Ничего себе!
* * *
А на следующий день мы украшали нашу ёлочку ёжиками и совами, и разноцветными лампочками, и весёлой мишурой, и Антоша говорил, что такой чудесной ёлки у нас ещё никогда не было… Хотя все наши ёлки были замечательные, но эта как будто пропиталась морозом и звёздами вчерашней ночи, и моим долгим ожиданием, и Антошиным долгим ожиданием, и заревом ночного костра…
Антоша просил меня рассказать ещё и ещё раз, как всё было, и про костёр, и про дядечку. И говорил:
– Ты у меня, мамася, настоящий герой! Десять часов на морозе выстоять!
– Просто я тебя очень люблю, сынок. Не мог же ты у меня на Новый год остаться без ёлки!
– Не мог.
Кстати, я не простудилась и не заболела. И с той ночи ещё больше полюбила зиму…
…И ёлочка засветилась своими огнями, и ярко засверкали бусы – старые-старые бусы, ещё с моей детской ёлки на Философской улице… Эти сверкающие цепи бус, в преддверии каждого нового года, когда я вешаю их на нашу новую ёлочку, я как будто соединяю этими цепями в одно неразрывное целое – своё прошлое, нашу настоящую минуту и – Будущее…
