Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
– Интернат – это не для моего ребёнка, – сказала я.
– Но у него фантастические способности! Разве можно не развивать их? Это – преступление!
– Но он прекрасно развивается и без спецшколы. У нас много книг, он читает взахлёб…
– Но вы же понимаете, что здесь нужна система.
– Я думаю, что такая ранняя специализация совершенно ни к чему. А если ему на роду не написано быть математиком? А если он захочет стать энтомологом? Он обожает насекомых!
– Детские фантазии! Энтомология может быть его хобби. Но у него мышление математическое. Подумайте о его будущем.
– Я подумаю. Точнее – мы с сыном подумаем.
– Можно записать ваш телефон? – спросил он. – Я вам позвоню.
– А у нас нет телефона.
– Жаль.
Он записал нам свой телефон, попрощался с тобой за руку и сказал:
– Звоните! Я уверен, что вы примете правильное решение!
* * *
Шли дни. Я думала…
Значит, надо расстаться?! А как наши вечерние пробежки? А наши разговоры и разговорчики? А наша любовь, наша дружба, наше постоянное общение, без которого мы не можем жить? Этот человек сказал: «Подумайте о его будущем». А разве может быть будущее без настоящего? Ну, научишься ты решать супер-уравнения и супер-задачки, но разве ты от этого станешь счастливее? Разве от этого вообще можно быть счастливым?
Жизнь врозь… Отдать тебя в интернат, по сути – в детский дом. «Вы можете забирать его на воскресенье, – сказал этот человек. – А можете не забирать. Иногородние ребята живут постоянно, только на каникулы уезжают домой». Я представила этот интернат за высоким забором, и как я стою у щёлки, чтобы увидеть тебя хоть краешком глаза…
– Антоша, ты хочешь такой жизни?
– НЕТ!!! – завопил ты так оглушительно, что я поняла: эти дни ты жил в напряжении и тягостном ожидании: какое решение приму я? Но разве я когда-нибудь что-то решала без тебя, сынок?
Ну, вот и решилось. Ни ты, ни я на это не согласны – на твоё заточение в элитарной спецшколе.
Я даже звонить тому человеку не стала. Он бы нас всё равно не понял.
* * *
Идём дальше…
Тоненькое письмецо в почтовом ящике. От Гавра. Однажды в субботу, в декабре, в конверте – стихотворение о Нашей Крыше…
О том, что время на часах – всё то же… то же, что и двенадцать лет назад…
То же ли, милый? Твоя дочка, что была тогда малышкой, уже заканчивает школу. Мой сын уже спорит с учительницей, полезны или вредны овраги…
Где-то год назад ты пригласил нас с Антоном как-то в воскресенье: приехать, полепить из глины. Ты уже давно живёшь один… Но детей ты обожаешь, сына и дочку. И устроил для них что-то вроде детского клуба: по воскресеньям зовёшь знакомых с детьми, и все с увлечением лепят. У тебя есть даже муфель! Старенький. Притащил из какой-то керамической мастерской, его хотели выбрасывать. (Такая же история, как с моей пишущей машинкой «Олимпией» – вместо ссылки на помойку у «Олимпии», так же, как у твоего муфеля, началась новая жизнь, открылось второе дыхание.)
Вот настал и наш черёд быть приглашёнными… Антон вылепил двухголовое чудовище, а я – кошку и горшочек для маленького цветочка. Для того, который я оживила. Анюты в тот раз не было, но был Саша, и мальчики хорошо играли потом, во всякие настольные игры, играли на равных, несмотря на разницу в возрасте в три года, даже побольше. А я заваривала на кухне чай…
Потом пили все вместе чай, и я спросила тебя об отце, и ты стал рассказывать про деревню Бавыкино, про маленький домик у оврага, который ты купил для родителей, и теперь они там живут постоянно, а внуки приезжают на всё лето, и Гавриил Яковлевич устроил им настоящую сказку, расписал дом сказочными персонажами, и соорудил маленький домик для игр, и тоже расписал его… А сколько деревьев посажено на пустоши возле дома! Теперь там сад, переходящий в рукотворный лес… Ах, увидеть бы когда-нибудь! Но, наверное, не суждено…
А потом ты провожал нас к метро. Ехали до центра с Сашей, попрощались, он пошёл, худенький и бледный, из воротника курточки торчала тонкая шея, один ботинок хлопал, и при каждом шаге на пятке показывалась дырка на носке…
И так защемило у меня внутри при виде этой тонкой шеи и дырки на пятке… так защемило, хотелось догнать, обнять, приласкать, заштопать эту дырку… И я поблагодарила Бога за то, что когда-то, когда этого мальчика ещё не было на свете, (но он уже собирался прийти сюда), я не стала разрушать семью его родителей. И хотя она всё равно разрушилась, но моей вины в этом нет, и моя совесть перед этим мальчиком чиста.
* * *
А потом, спустя полтора года, пришло это стихотворение в конверте. В самом конце 1984 года. Я перечитывала его и не знала, как мне ответить на этот светлый и грустный подарок? И надо ли вообще отвечать? Не слишком ли поздно?…
Эпилог. ПРО НАШУ ЁЛОЧКУ
Всегда на Новый год у нас была ёлка! Живая, пахучая и нежно-колючая. И мы украшали её вместе, и Антоша устраивал среди веток домики для своих любимых сов и для ежей. А ещё стеклянные бусы на ней висели из моего детства, и вообще много моих детских игрушек на ней всегда висело, – послевоенные, совсем простенькие, но такие милые и дорогие моему сердцу…
Так вот, ёлка у нас была всегда. Но её всегда нужно было ДОБЫТЬ. А это означало: узнать у прохожего с ёлкой, где он её раздобыл, и поскорее помчаться туда и… если повезёт, если ещё не всё размели, то… И так – не один раз за предновогоднюю неделю. Пока поездка за кудыкины горы не увенчается успехом. Были заняты поиском ёлки и мама с Маришей. Если им везло раньше меня – они покупали две, и на нашу долю тоже. Если раньше везло мне – я покупала на их долю.
Так мы жили. Но так как другой жизни не знали, то воспринимали всё как должное. А когда доносились слухи, что где-то там, за бугром, – по-другому, мы даже не завидовали ничуть. Ну, сказка – она и есть сказка. Разве придёт в голову завидовать сказочным персонажам? Только малые дети способны на такую наивность. Там – сказка, а здесь – жизнь. А в жизни всё нужно добывать с трудом.
* * *
…И вот уже 29 декабря, а ёлочки всё нет. Ещё не добыта. Слышу в булочной (мир слухом полнится), что сегодня обещают завезти на ёлочный базар у станции метро "Аэропорт". Кормлю Антона спешно обедом, его любимой гречневой кашей, и собираюсь в путь. На улице очень холодно – скрипит!
– Антоша, жди, сегодня приду с ёлкой! Не скучай, дружочек.
На прощанье – горячие объятия и поцелуи, мой восьмилетний сынок очень нежный. И очень мужественный: он умеет оставаться один, ему не впервой, он будет играть и читать, пока меня не будет дома.
* * *
Площадь у метро "Аэропорт". В центре – обширный вольер, огороженный сетчатым забором. По периметру забора – длиннющая очередь. А в вольере… ПУСТО! Ни одной ёлочки! Только россыпь мелких, притоптанных веточек на снегу…
У входа – скучающий продавец в тулупе и валенках. Спрашиваю:
– Сегодня ёлки будут?
– Должны быть. Машина поехала…
– А далеко поехала?
– Куда-то в лесхоз.
– А давно?
– Да ещё утром.
– Значит, есть смысл ждать?
– Ждите. Будут сегодня ёлки. Должны быть.
О, счастье! Будут ёлки!
Нахожу хвост очереди, занимаю. Два часа дня. Мороз и солнце, день чудесный!… Антоша, слышишь, сынок, сегодня я вернусь с ёлкой!
…Через полчаса я уже пританцовывала вместе с очередью. Двадцать два ниже нуля, однако! Просто пробежаться – ещё ничего, но стоять…
Постепенно все перезнакомились с вокруг стоящими. И стали отпускать друг друга погреться в ближайшую булочную. Стоя у замороженного окна булочной, жевала бублик, пропитываясь блаженным, ароматным теплом…
Потом – опять на мороз, отпустить погреться тех, кто впереди, и кто сзади.
А очередь удлинялась. Поехал народ с работы, и все выходящие тут же присоединялись к очереди. Разговоры вокруг: "Когда поехали за ёлками?" – "Утром". – "Значит, скоро будут. Вчера после обеда уже были. Но нам не досталось…"
Танцуем на скрипучем снегу… Смеркается… Смеркается быстро, как всегда в декабре. Только что слепило солнце, больно было смотреть, и вот уже густые сумерки… Я начинаю волноваться. Я не рассчитывала так надолго.
Волнуюсь, что Антоша волнуется за меня. Эх, был бы телефон!… Телефон есть у соседки из соседней квартиры. Но нет "двушки". Соседка по очереди дарит мне "двушку". Иду в метро, звоню соседке, прошу предупредить Антона, что я задерживаюсь. Возвращаюсь в очередь.
Кто-то из очереди ушёл домой покормить ужином детей. Счастливые!…
Сумерки сгущались, мороз крепчал. Пришедшая из дому женщина (уходившая кормить ужином детей), сообщает: "Смотрела на градусник. Двадцать пять мороза! Ночью обещали до двадцати семи!" Вокруг ахают. Опять – по очереди – на пять минут в булочную. Но отогреться уже не получается. Пальто настыло так, и сапоги задубели так, что тепло внутрь не проникает. Не успевает проникнуть за пять минут. Кажется, что не одежда на тебе – а ледяной панцирь. Тоскливая мыслишка прошмыгнула: "Неужели простужусь, заболею на Новый год?…" Этого только не хватало! "НЕ ПРОСТУЖУСЬ!" – говорю себе. Это в мои планы не входит!
