Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Эх, мисс, редко встретишь такую молодую леди! Уж она-то умеет угодить и добиться своего. Я научу ее прививать розы глазком, когда подойдет сезон, – и готов биться об заклад, что она схватит все на лету, хотя и прикидывается дурочкой.
Не обладай Молли столь доброжелательной натурой, она могла бы и приревновать Синтию ко всем этим клятвам верности, что наперебой приносили ей окружающие. Но девушке и в голову не приходило сравнивать, какое количество любви и обожания доставалось на долю каждой из них. Впрочем, однажды ей все-таки показалось, будто Синтия покусилась на ее привилегии. Это случилось, когда Осборну Хэмли было отправлено приглашение на тихий семейный обед, но он отклонил его, хотя и почел за благо вскоре нанести им визит. Молли впервые встретилась с представителем семейства после того, как уехала из Холла, и после смерти миссис Хэмли; ей о многом хотелось расспросить его. Она спокойно дождалась своей очереди, когда у миссис Гибсон иссяк запас ее вежливых банальностей и наконец настал ее черед с незатейливыми вопросами. Как поживает сквайр? Он вернулся к своим прежним привычкам? Не пошатнулось ли его здоровье? Вопросы она задавала мягко и бережно, словно обрабатывала открытую рану. Перед тем как заговорить о Роджере, она заколебалась, пусть и совсем немного; на миг у нее мелькнула мысль, что Осборн может чувствовать себя уязвленным тем, как разительно различаются его и брата карьеры в колледже. Но потом она вспомнила об искренней братской любви, существующей между ними, и только-только заговорила на эту тему, как в комнату, повинуясь зову матери, вошла Синтия и взялась за свою работу. Никто не смог бы казаться тише и незаметнее – она едва промолвила несколько слов, – но Осборн моментально подпал под ее власть. Он более не уделял безраздельно свое внимание одной только Молли и стал отвечать на ее вопросы сухо и кратко, а вскоре – причем Молли сама не поняла, как это случилось, – молодой человек развернулся к Синтии и заговорил с нею. Молли подметила удовлетворенное выражение на лице миссис Гибсон. Быть может, именно досада на себя за то, что она не услышала всего, чего хотела, о Роджере, придала ей проницательности, но она сразу же догадалась, что миссис Гибсон не станет возражать против брака дочери с Осборном и что она полагает нынешнюю их встречу хорошим началом. Вспомнив о тайне, в которую она оказалась посвящена против своей воли, Молли принялась наблюдать за его поведением, словно выступая в интересах его отсутствующей супруги. Однако вопрос о том, сможет ли он привлечь Синтию, в конце концов заинтриговал ее ничуть не меньше таинственной и загадочной миссис Осборн Хэмли. А манеры Осборна свидетельствовали о большом интересе и предрасположенности к красивой девушке, с которой он разговаривал. Он пребывал в глубоком трауре, который представлял в выгодном свете его хрупкую фигуру и одухотворенное лицо. Но ни в его взгляде, ни в словах не было и намека на флирт в том смысле, в котором понимала его Молли. Синтия тоже вела себя исключительно пристойно; с мужчинами она всегда бывала более сдержанной, чем с женщинами, и подобная пассивность была неотъемлемой частью ее привлекательности и очарования. Они говорили о Франции. Миссис Гибсон в юности провела в этой стране два или три года, а то, что Синтия совсем недавно вернулась оттуда, сделало Булонь вполне естественной темой для беседы. Но Молли, оказавшаяся исключенной из нее, испытывала горькое разочарование, потому что ее любопытство относительно подробностей успеха Роджера так и осталось неудовлетворенным. Когда же она встала, чтобы попрощаться с Осборном, он повел себя с нею едва ли более дружески, чем с Синтией. Не успел он шагнуть за порог, как миссис Гибсон принялась превозносить его до небес.
– Что ж, я начинаю питать расположение к длинной родословной. Он – настоящий джентльмен! Такой воспитанный и вежливый! В отличие от этого прямолинейного мистера Престона, – продолжала она, с некоторой тревогой поглядывая на Синтию.
Та, полностью отдавая себе отчет в том, что от нее ждут ответа, прохладно заявила:
– Мистер Престон ничуть не изменился с момента нашего знакомства. А ведь было время, мама, когда мы с тобой, кажется, полагали его очень приятным человеком.
– Не припоминаю такого. Но у тебя хорошая память, в отличие от меня. Однако же мы говорили о восхитительном мистере Осборне Хэмли. Молли, а ты настолько часто поминаешь его брата – Роджер то, Роджер это, – что я просто диву даюсь, как это ты не вспомнила о нем сейчас.
– Я не замечала за собой, что слишком часто упоминаю мистера Роджера Хэмли, – чуточку зардевшись, возразила Молли. – Но я действительно виделась с ним чаще, поскольку он больше бывал дома.
– Так-так! Все в порядке, моя дорогая. Полагаю, он подходит тебе куда больше. Но вот когда я увидела Осборна Хэмли рядом со своей Синтией, то не смогла удержаться от мысли… Пожалуй, я не стану говорить вам, о чем подумала. Ведь оба они настолько выше среднего в том, что касается внешности, что это наводит на определенные мысли.
– Я прекрасно понимаю, о чем ты подумала, мама, – с потрясающим хладнокровием заявила Синтия, – и Молли тоже, вне всякого сомнения.
– Что ж! Не вижу в этом ничего дурного. Ты ведь слышала, как он сказал, что, хотя ему не хочется сейчас оставлять своего отца одного, он надеется обрести бо́льшую свободу действий, когда его брат Роджер вернется из Кембриджа? Он как будто бы говорил: «И если вы еще раз пригласите меня на ужин, я с удовольствием приду». И цыплята тогда будут дешевле, и кухарка так славно удаляет из них кости и готовит фарш. Словом, все складывается на редкость удачно. Молли, дорогая моя, не думай, что я забыла о тебе. Немного погодя, когда придет черед Роджера Хэмли побыть дома со своим отцом, мы пригласим его на один из наших маленьких семейных обедов.
Молли не сразу сообразила, что мачеха имеет в виду, но примерно через минуту смысл сказанного наконец дошел до нее, и она покраснела до корней волос, особенно после того, как заметила, с каким веселым изумлением за процессом ее прозрения наблюдает Синтия.
– Боюсь, что Молли еще не готова выразить тебе благодарность, мама. Я на твоем месте не стала бы утруждаться чрезмерно, устраивая ради нее маленький семейный обед. Лучше одари своей бесконечной добротой меня.
Молли частенько приходила в недоумение, слушая речи, с которыми Синтия обращалась к матери; сейчас как раз был один из таких случаев. Впрочем, ей не терпелось выступить в свою защиту, поскольку последние слова и намеки миссис Гибсон вызвали у нее необычайное раздражение и негодование.
– Мистер Роджер Хэмли был очень добр ко мне, он часто бывал дома, пока я гостила у них, тогда как мистер Осборн Хэмли наезжал лишь изредка, – именно поэтому я поминаю одного куда чаще, чем другого. Будь у меня… или у него… – она осеклась, окончательно запутавшись, и выпалила: – Не думаю, что согласилась бы. Ох, Синтия, вместо того чтобы смеяться надо мной, лучше помогла бы мне объясниться!
Но Синтия предпочла сменить тему.
– Мамин идеал навел меня на мысли о собственной слабости. Правда, я еще не разобралась, умственной или физической. А ты что скажешь, Молли?
– Да, его нельзя назвать сильным, я знаю, но он очень образован и умен. Все так говорят, даже папа, который редко хвалит молодых людей. И от этого его неудача в колледже выглядит еще загадочнее.
– В таком случае, это слабость его характера. Я уверена, что где-то у него есть изъян, хотя он и впрямь очень мил. Должно быть, пребывание в Хэмли-холле было легким и приятным.
– Да, но теперь все кончено.
– Какой вздор! – заявила миссис Гибсон, отвлекаясь от подсчета петель в своем вязании. – Вот увидишь, мы сделаем так, что молодые люди будут частенько захаживать к нам на ужин. Твоему отцу они нравятся, а я всегда стараюсь привечать его друзей. Не могут же они всю жизнь оплакивать свою мать? Надеюсь, мы будем часто видеться с ними, и оба наших семейства должны стать очень близки. В конце концов, все эти славные обитатели Холлингфорда – люди ужасно старомодные и отсталые, да еще и недалекие, если мне будет позволено высказать свое мнение.
Глава 21. Сводные сестры
Складывалось полное впечатление, что предсказаниям миссис Гибсон суждено было сбыться, поскольку Осборн Хэмли стал едва ли не завсегдатаем ее гостиной. Да, разумеется, нередко пророки сами прилагают усилия к тому, чтобы их пророчества исполнились, и миссис Гибсон не теряла времени зря.
А Молли была изрядно озадачена манерами и поведением молодого человека. Он упоминал, что иногда уезжает из Холла, никогда, впрочем, не уточняя, куда именно. Но, по ее мнению, совсем не таким должно быть поведение женатого мужчины, коему полагалось иметь дом и слуг, платить ренту и налоги и жить со своей супругой. Впрочем, вопрос о личности этой таинственной жены отступал на второй план по сравнению с тем, где она находилась сейчас. Лондон, Кембридж, Дувр, даже Франция – он часто упоминал их как места, в которых бывал во время своих маленьких путешествий. Факты эти всплывали мимоходом, словно он не подозревал о том, что именно выдает. Иногда Осборн ронял такие вот фразы: «А, это было в тот день, когда я пересекал Ла-Манш! Да, тогда действительно штормило! Вместо двух часов нам пришлось провести на борту целых пять». Или: «На прошлой неделе в Дувре я встретил лорда Холлингфорда, и он сказал…» и так далее. «Разве это холод? Вот в четверг в Лондоне было по-настоящему холодно – температура упала на пятнадцать градусов». Не исключено, что в ходе оживленной беседы подобные маленькие откровения не замечал никто, кроме Молли, чей интерес и любопытство неизменно возбуждала тайна, обладательницей которой она стала, несмотря на угрызения совести, мучившие ее оттого, что она позволила себе размышлять над тем, что должно было оставаться в секрете.
