Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Молодые леди всегда предпочитают осторожничать и в делах, и в своих мыслях, – заметил он, обращаясь к миссис Гибсон и сохраняя на лице невозмутимое выражение. – Несмотря на опасения мисс Гибсон в том, что она будет испытывать недостаток в партнерах, от недвусмысленного предложения обзавестись таковым она отказывается. Полагаю, мисс Киркпатрик вернется из Франции к тому времени?
Последние слова мистер Престон произнес тем же самым небрежным тоном, что и ранее, но шестое чувство подсказало Молли, что для этого ему пришлось сделать над собой недюжинное усилие. Она подняла голову. Он вертел в пальцах свою шляпу, словно ответ на свой вопрос нисколько его не интересовал. Тем не менее он явно напрягся, хотя на губах его играла легкая улыбка.
Миссис Гибсон слегка покраснела и смешалась.
– Да, непременно, – ответила она после паузы. – К следующей зиме, полагаю, моя дочь будет с нами. Смею надеяться, что и в свет мы будем выходить тоже вместе.
Мистер Престон по-прежнему улыбался, но на сей раз, задавая очередной вопрос миссис Гибсон, он поднял на нее глаза.
– Надеюсь, вы получаете от нее хорошие новости?
– Да, очень. Кстати, как поживают наши старые друзья Робинсоны? Я часто вспоминаю о том, с какой добротой они отнеслись ко мне в Эшкомбе! Славные милые люди… Как бы мне хотелось встретиться с ними снова.
– Я непременно передам им, что вы любезно справлялись о них. Насколько мне известно, у них все хорошо.
Именно в этот момент Молли услышала знакомый щелчок – открылась входная дверь. Она сразу же догадалась, что это вернулась Синтия. Осознавая, что по какой-то таинственной причине миссис Гибсон желает скрыть от мистера Престона местонахождение своей дочери и злонамеренно хочет озадачить его, она поднялась с места, дабы выйти из комнаты и встретить Синтию на лестнице. Однако ноги ее и платье запутались в одном из закатившихся мотков пряжи, и, прежде чем она сумела освободиться, Синтия распахнула дверь гостиной и замерла на пороге, глядя на свою мать, Молли и мистера Престона и не делая попытки войти в комнату. Лицо ее, оживленное и раскрасневшееся, вмиг осунулось и побледнело. В глазах ее, прелестных, обычно таких мягких и серьезных, казалось, вспыхнул огонь, а брови ожесточенно сошлись на переносице, когда она перешагнула порог и заняла свое место среди присутствующих, взиравших на нее с самыми разными чувствами. Она неспешно и спокойно двинулась вперед; мистер Престон сделал шаг или два ей навстречу, протягивая руку, и на лице его был написан неприкрытый восторг.
Но она сделала вид, будто не замечает ни его протянутой руки, ни стула, который он предложил ей. Она опустилась на небольшой диван у одного из окон и позвала к себе Молли.
– Взгляни, что я купила, – сказала Синтия. – Эта зеленая лента стоила четырнадцать пенсов за ярд, а эта атласная – три шиллинга.
Девушка продолжала в том же духе, заставляя себя болтать о каких-то пустяках с таким видом, словно сейчас они для нее важнее всего на свете и она попросту не может уделить достойного внимания ни своей матери, ни ее гостю.
Мистер Престон правильно понял намек и последовал ее примеру. Он тоже заговорил о местных новостях, но Молли, время от времени поглядывающая на него, начала тревожиться, подметив с трудом сдерживаемый им гнев, исказивший его приятные черты. Отчего-то ей вдруг расхотелось смотреть на него, и она присоединилась к Синтии, направив свои усилия на продолжение их отдельного разговора. Тем не менее Молли не могла не заметить напряжения миссис Гибсон и ее преувеличенной любезности, с помощью которой та как будто пыталась сгладить грубость Синтии и развеять гнев мистера Престона. Она болтала без умолку, как если бы поставила себе целью задержать его в гостях, тогда как до возвращения Синтии позволяла себе частые паузы в разговоре, словно предоставляя ему возможность откланяться.
Но вот в ходе беседы были упомянуты и Хэмли. Миссис Гибсон всегда с большой охотой рассказывала о близости Молли с этим почтенным и уважаемым в графстве семейством, и теперь до слуха девушки донеслось ее собственное имя.
– Бедная миссис Хэмли буквально не могла обходиться без Молли, – говорила мачеха. – Она воспринимала ее как свою дочь, особенно в самом конце, когда, боюсь, у нее появилось достаточно поводов для тревоги. Мистер Осборн Хэмли – полагаю, вы уже слышали – не достиг тех успехов в колледже, о которых они мечтали. Их родительские надежды не оправдались. Но какое это имело значение? Ему же не придется в поте лица зарабатывать себе на хлеб! Я полагаю подобные амбиции очень глупыми, особенно учитывая, что молодому человеку не нужно будет трудиться ради пропитания.
– Что ж, во всяком случае теперь сквайр должен быть доволен. Я видел сегодняшнюю «Таймс», в которой опубликованы результаты сдачи экзаменов в Кембридже. Своего второго сына он ведь назвал Роджером в честь отца, не так ли?
– Да, – ответила Молли, поднимаясь с дивана и подходя ближе.
– Он – старший ранглер[52], только и всего, – ответил мистер Престон с таким видом, словно злился на самого себя за то, что вынужден сообщить ей столь приятные новости.
Молли вернулась на свое место рядом с Синтией.
– Бедная миссис Хэмли, – негромко произнесла она, как будто разговаривала сама с собой.
Синтия взяла ее за руку, сочувствуя скорее печали и грусти, отразившихся на лице Молли, чем понимая, что на самом деле творится у нее на душе. Собственно, Молли и сама еще не разобралась в своих чувствах. Смерть, пришедшая раньше срока; размышления о том, знают ли мертвые, что происходит в земной юдоли, которую они покинули; провал блестящего Осборна и успех Роджера; тщеславие человеческих желаний – все эти мысли и то, что они влекли за собой, превратились у нее в голове в запутанный клубок. Она пришла в себя лишь через несколько минут. Мистер Престон тоном фальшивого сочувствия говорил о Хэмли самые неприятные вещи, какие только мог придумать.
– Бедный старый сквайр – не самый умный человек на свете, между нами говоря, – весьма дурно управляется со своим имением. А Осборн – слишком рафинированный джентльмен, чтобы разбираться в том, каким способом можно повысить стоимость земли, даже если бы у него был необходимый капитал. Человек, обладающий практическим опытом ведения сельского хозяйства и располагающий несколькими тысячами свободных денег, мог бы повысить доход до восьми тысяч или около того. Разумеется, Осборн попытается жениться на богатой наследнице; фамилия старинная и пользующаяся заслуженным авторитетом, но он не должен возражать против купеческой родословной своей избранницы, хотя, пожалуй, сквайр сделает это вместо него. Но в любом случае молодой человек решительно не годится для подобной работы. Нет! Семья быстро катится по наклонной, и мне жаль, что такие старинные саксонские дома исчезают с лица земли. Однако же в случае с Хэмли это судьба. Даже старший ранглер, если это тот самый Роджер Хэмли, наверняка перетрудил и сжег свои мозги за один раз. Никто и никогда не слышал о старших ранглерах, добившихся каких-либо успехов впоследствии. Он станет, конечно, членом совета или какого-либо научного общества, что, разумеется, обеспечит его средствами к существованию.
– А я верю в старших ранглеров, – сказала Синтия, и ее звонкий и чистый голос эхом разнесся по комнате. – Судя по тому, что я слышала о мистере Роджере Хэмли, он сумеет сохранить отличия, которые заслужил. А вот в то, что дому Хэмли грозит разорение, потеря доброго имени и бесславный конец, я решительно не верю.
– Им повезло, что мисс Киркпатрик замолвила за них словечко, – заметил мистер Престон, поднимаясь, чтобы уйти.
– Дорогая Молли, – прошептала Синтия, – я ровным счетом ничего не знаю о твоих друзьях Хэмли, кроме того, что они – твои друзья, и того, что ты рассказала мне о них. Но я не позволю этому человеку отзываться о них так – у тебя все время слезы наворачиваются на глаза. Уж скорее я поклянусь, что они обладают всеми мыслимыми талантами, какие только можно себе представить.
Единственным человеком, которого откровенно побаивалась Синтия, был мистер Гибсон. В его присутствии она тщательно подходила к выбору слов и даже демонстрировала некоторое почтение к матери. Явное уважение, которое она к нему питала, и стремление достойно выглядеть в его глазах заставляли Синтию сдерживаться, и за это он проникся к ней расположением, считая ее живой и разумной девушкой, обладающей таким жизненным опытом, который делал ее желанной компаньонкой для Молли. Хотя, пожалуй, подобное впечатление она производила на всех мужчин без исключения. Поначалу они бывали поражены ее примечательной внешностью, а потом и ее уничижительным мнением о себе, которое взывало к их достоинству столь же недвусмысленно, как если бы она заявила вслух: «Да, вы умны, а я глупа. Ну так сжальтесь над моей глупостью». Вот такая была у нее манера; на самом деле она не придавала ей никакого значения и едва ли даже отдавала себе в ней отчет, но результат неизменно получался потрясающий. Даже старый Уильямс, садовник, сполна ощутивший на себе ее обаяние, признался по секрету Молли, которой он всегда доверял:
