Глен Мид - Кровь фюрера
— Этот Гонсалес из Мехико, он ваш друг?
Санчес кивнул.
— Мы встречались на конференции в Каракасе. Перешлите ему копию фотографии Либера. Билеты Либера были на имя Монка, так что на случай, если он воспользуется другим паспортом, они должны суметь опознать его по фотографии. И свяжитесь с Сан-Паоло. Пусть они следят за Либером, когда тот приедет туда, также они должны удостовериться, что он сядет на самолет до Мехико. Я хочу знать, с кем он встретится. Но попросите их быть очень осторожными. Пусть задействуют лучших людей для слежки. Дело чрезвычайной важности. Мы ничего не должны упустить.
— Вы хотите, чтобы этот Гонсалес взял Либера?
— Нет. Пусть просто следит за ним. Я хочу знать, куда он пойдет. И с кем он встретится.
Кавалес кивнул, собравшись уходить.
— Да, Кавалес…
— Что-то еще?
— Зарезервируйте два билета на первый же рейс до Мехико. — Санчес хмыкнул. — Но не на тот же рейс, которым летит Либер, конечно.
Улыбнувшись, Кавалес кивнул и ушел.
Открыв бумажник, Санчес посмотрел на фотографию. Это фото трех мужчин он вытащил из альбома в доме Либера. Он сделал это незаметно. Это, конечно, воровство, но оправданное воровство. Он сомневался, что Либер это заметил, — тот был слишком растерян.
Положив фотографию на стол, он присмотрелся к лицам мужчин, стоявших справа от Либера. Молодой коренастый брюнет и высокий седовласый красавец. Судя по крою костюмов, Либер не солгал, сказав, что фотографию делали давно. Скорее всего, около десяти лет назад. За спинами мужчин находилась выкрашенная в белый цвет веранда — такая же, как в доме, который они обнаружили в джунглях Чако. Судя по всему, это и был дом в Чако.
Он снова посмотрел на фотографию. Нужно будет проверить этих двоих. Может быть, на них есть какая-нибудь информация.
Подумав о том, что ему предстоит сделать, он вздохнул и провел рукой по редеющим жирным волосам. Нужно позвонить жене и рассказать ей о своих планах. Если повезет, то в Мехико он проведет не больше двух дней. Еще раз взглянув на фотографию, он поднял трубку и начал набирать свой домашний номер.
Розария его поймет.
Это ради Эрнандеса.
Это личное.
Глава 30
Утром Фолькманн уже летел в Амстердам. Он оставил сумку с вещами в камере хранения в Шиполе.
Из аэропорта он позвонил Якобу Фишеру, сотруднику берлинской криминальной полиции, но дежурный полицейский сказал, что Фишера на рабочем месте нет и вернется он только поздно вечером. Фолькманн попросил передать, что он звонил и позвонит позже.
На этот раз, выходя из терминала в Шиполе, он внимательно осмотрелся, чтобы убедиться в том, что за ним не следят. Поймав такси, он доехал до улицы Раадхуизштраат и прошелся пешком по узким мощеным улочкам до канала, пока, наконец, не нашел нужный дом на Херенграхте.
Магазинчик антиквариата находился на первом этаже одного из четырехэтажных старых голландских зданий, между секс-шопом и маленькой гостиницей. На табличке у входа в магазин было написано «Классический антиквариат». Фолькманн толкнул дверь, и над головой зазвенел колокольчик.
На красном диване в углу, уютно устроившись, сидела молодая блондинка — не старше двадцати лет, а на коленях у нее лежал серый персидский кот. Фолькманн догадался, что именно с ней он говорил по телефону. На девушке были облегающие джинсы, красная майка и кроссовки. Встав с дивана, она смотрела на Фолькманна. Глаза у нее оказались карие. Кот потерся о ноги Фолькманна, а девушка, подойдя ближе, взяла перса на руки и улыбнулась.
— Привет.
Маленький магазинчик был забит реставрированной антикварной мебелью. Длинный стеклянный стеллаж использовался в качестве прилавка, а внутри него находились старые фотографии в серебряных рамках и прочие антикварные вещи. Фолькманн заметил зеленую занавеску, перекрывающую вход в глубь магазина. Девушка взглянула на Фолькманна.
— Если хотите осмотреться, то пожалуйста. Или вам что-нибудь подсказать?
Судя по тому, что девушка говорила по-английски, она решила, что он турист.
— Я ищу Коула Эрдберга. — Фолькманн улыбнулся.
— Вы что, коп?
Фолькманн снова улыбнулся.
— Почему вы так решили?
— У вас это на лице написано.
Девушка уже не улыбалась, а перс, сузив зеленые глаза, внимательно смотрел на Фолькманна.
— Коул здесь?
Помедлив, девушка спросила:
— А зачем вам Коул?
Девушка говорила по-английски с небольшим акцентом, но Фолькманн решил, что она не похожа на голландку. Покрепче прижав к себе кота, девушка пристально смотрела на Фолькманна.
— Передайте ему, что с ним хочет встретиться друг Тэда Биркена.
— Кого?
— Тэда Биркена.
— А как вас зовут?
— Фолькманн. Джо Фолькманн.
Девушка помедлила и в нерешительности поджала губы.
— Подождите здесь.
Развернувшись, она зашла за зеленую занавеску, унеся с собой перса. Девушка была хорошенькой, с красивой фигурой, и узкие джинсы плотно обтягивали ее пышные формы. Фолькманн увидел за занавеской дверь, девушка скрылась за ней. Фолькманн остался один в захламленном магазине. На стене возле витрины висел старинный кремневый мушкет, а под ним два пистоля. На другой стене он увидел голландские пейзажи XVIII века. Магазинчик пропах затхлостью и котами, а кроме того, Фолькманн чувствовал резкий запах марихуаны. Дверь за его спиной открылась.
Из-за занавески вышел высокий худой мужчина с трехдневной седой щетиной на щеках и подбородке. Он был почти лыс, а остатки волос на затылке были выкрашены в черный цвет и собраны в хвост. В руке он держал очки в тонкой оправе. Надев очки, он посмотрел на Фолькманна. Мужчине было уже под шестьдесят, на нем были бриджи цвета хаки, кроссовки без носков, черная хлопковая рубашка была расстегнута, а на поросшей седыми волосами груди блестел золотой медальон.
Мужчина посмотрел на Фолькманна.
— Мы с вами знакомы? — Он говорил с акцентом, присущим жителям южных штатов США.
— Коул Эрдберг?
— Да, эт я.
— Меня зовут Фолькманн. Джо Фолькманн.
— Миша сказала мне, что вы друг Тэда Биркена. Что вас привело ко мне?
— Тэд сказал, что, возможно, вы мне поможете.
— Вы из этой же конторы?
Фолькманн улыбнулся.
— Нет, я не из ЦРУ, мистер Эрдберг.
— Тогда кто вы?
Фолькманн протянул ему удостоверение, и Эрдберг внимательно его изучил, а потом, подняв голову, улыбнулся.
— Как поживает старина Тэд? Все еще живет один в Альпах, с этими гребаными швейцарскими сырами?
Фолькманн улыбнулся шутке, а Эрдберг продолжил:
— Пусть найдет себе красивую молодую девку и насладится жизнью хоть года два, что ему остались.
Глаза у Эрдберга блестели, словно он только что накурился.
— Так чем могу помочь, Джо?
— Тэд сказал, что вы эксперт по СС. Что вы можете помочь мне опознать одного человека на фотографии.
За спиной Эрдберга шевельнулась занавеска, и в комнату вошла блондинка с котом на руках.
— Миша, принеси мне и Джо по чашечке кофе, пожалуйста. Кофе хочешь, Джо?
— Да, спасибо.
— Две чашечки кофе, Миша. И не пускай этого гребаного серого паршивца в мою комнату. Ладно, зайка?
Девушка надула губки и, скорчив недовольную гримасу, вышла из комнаты. Игриво шлепнув ее по попке, Эрдберг проворчал:
— Да, да, и я тебя тоже люблю.
Потом он повернулся к Фолькманну.
— Иди-ка сюда, Джо.
Они прошли в дверь за зеленой занавеской. Эта комната была одновременно и складом, и реставрационной мастерской. Там было полно ветхой мебели на разных стадиях реставрации и те же запахи, что и в торговом зале, но с примесью запахов лака и средств для полировки. На длинном столе были разбросаны документы вперемешку с частями стула. На одной из выкрашенных в белый цвет стен висел постер с изображением мужчины в ковбойской шляпе и сапогах, сидящего на унитазе. Под изображением была подпись: «Я горжусь тем, что я засранец из Эль-Пасо».
Эрдберг прошел к двери в противоположной от входа стене, достал из кармана ключ, открыл дверь и включил свет. Как и во всех зданиях в Амстердаме, комната была длинной и узкой. В длину она была метров двадцать, и когда зажегся свет, Фолькманн увидел, что она, скорее, напоминает маленький музей.
Комната до самого потолка была заставлена глубокими стеклянными стеллажами, в которых были выставлены военная форма, медали и ордена времен Третьего рейха. Церемониальные фашистские мечи и стилеты, и еще много оружия: десятки винтовок, автоматов и один пулемет МП-40 с поврежденным дулом. В конце комнаты стоял полированный ореховый стол, а на нем — очень необычная серебряная настольная лампа. На квадратном основании лампы был выгравирован нацистский орел со свастикой, зажатой в когтях.
