Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни
В эту минуту доктор Риккабокка вспомнил о «маленьких капризах» мистрисс Дэль и в душе восхищался, что в мире не существовало другой подобной женщины, которая весьма легко могла бы выпасть на его долю. Не обнаруживая, однако же, своего тайного убеждения, он отвечал весьма спокойно:
– Сократ был человек выше всякого подражания. Но и он, я полагаю, очень редко проводил вечера в своем доме. Однако, revenons à nos moutons, мы почти у самого коттэджа мистрисс Ферфильд, а вы еще не сказали мне, что сделано вами для Леонарда.
Мистер Дэль остановился, взял Риккабокка за пуговицу и в нескольких словах сообщил ему, что Леонард должен отправиться в Лэнсмер к своим родственникам, которые имеют состояние и если захотят, то устроют его будущность, откроют поприще его способностям.
– Судя по некоторым выражениям в «Разсуждении» Леонарда, я начинаю думать, что он, слишком увлеченный приобретением познаний, забывает то, что везде, во всякое время должно составлять необходимую принадлежность каждого человека. Мне кажется, он делается слишком самоуверенным, и я боюсь, чтобы эта самоуверенность не погубила его. Поэтому-то я и намерен теперь просветить его немного в том, что он называет просвещением.
– О, это должно быть очень интересно! сказал Риккабокка, в веселом расположении духа. – Я уверен, что дело не обойдется без меня, и от души радуюсь, потому что это заставляет меня думать, что и мы, философы, люди не совсем бесполезные.
– Я бы сказал вам «да», еслиб вы не были до такой степени высокомерны, что беспрестанно заблуждаетесь сами и невольным образом вводите других в заблуждение, отвечал мистер Дэль.
И вместе с этим, взяв рукоятку красного зонтика, он постучал ею в дверь коттэджа.
Нет ни одного недуга, который бы так быстро развивался в человеке и которого симптомы были бы так разнообразны и удивительны, как недуг, называемый жаждою познаний. В нравственном мире мало найдется таких любопытных зрелищь, как зрелище, которое могут доставить нам многие чердаки, приют бедных тружеников, еслиб только Асмодей раскрыл крыши для нашего любопытства. Мы увидели бы неустрашимое, терпеливое, усердное человеческое создание, пробивающее многотрудный путь, сквозь чугунные стены нищеты, в величественную, великолепную беспредельность, озаренную мириадами звезд.
Так точно и теперь: в маленьком коттэдже, в тот час, когда богатые люди только что садятся за обед, а бедные уже ложатся спать, мистрисс Ферфильд удалилась на покой, между тем как самоучка Леонард сел за книги. Поставив свои стол перед окном, он от времени до времени взглядывал на небо и любовался спокойствием луны. К счастью для него, тяжелые физические работы начинались с восходом солнца и потому служили спасительным средством к замене часов, отнятых у ночи. Люди, ведущие сидячую жизнь, не были бы такими диспептиками, еслиб трудились на открытом воздухе столько часов, сколько Леонард. Но даже и в нем вы легко могли бы заметить, что ум начал пагубно действовать на его физический состав: это обыкновенная дань телу от деятельного ума.
Неожиданный стук в двери испугал Леонарда; но вскоре знакомый голос пастора успокоил его, и он впустил посетителей с некоторым изумлением.
– Мы пришли поговорить с тобой, Леонард, сказал мистер Дэль: – но я боюсь, не потревожим ли мы мистрисс Ферфильд?
– О, нет, сэр! она спит наверху: дверь туда заперта, и сон её постоянно крепок.
– Это что! у тебя французская книга, Леонард! разве ты знаешь по французски? спросил Риккабокка.
– Я не находил никакой трудности изучить французский язык. Когда я выучил грамматику, то и язык сделался мне понятен.
– Правда. Вольтер весьма справедливо замечает, что во французском языке ничего нет темного.
– Желал бы я тоже самое сказать и об английском языке, заметил пастор.
– А это что за книга? латинская! Виргилий!
– Точно так, сэр. Вот с этим языком совсем дело другое: я вижу, что без помощи учителя мне не сделать в нем больших успехов, и потому хочу оставить его.
И Леонард вздохнул.
Два джентльмена обменялись взорами и заняли стулья. Молодой Леонард скромно стоял перед ними; в его наружности, в его позе было что-то особенное, трогавшее сердце и пленявшее взор. Он уже не был тем робким мальчиком, который дрожал при виде сурового лица мистера Стирна, – не был и тем грубым олицетворением простой физической силы, обратившейся в необузданную храбрость, которая была уничижена на Гезэльденском лугу. На его лице отражалась сила мысли, все еще неспокойная, но кроткая и серьёзная. Черты лица приняли ту утонченность, или, лучше, ту прелесть, которую часто приписывают происхождению, но которая происходит от превосходства, от изящности понятии, заимствованных или от наших родителей, или почерпнутых из книг. В густых каштановых волосах мальчика, небрежно спускавшихся мягкими кудрями почти до самых плечь, – в его больших глубоких, голубых глазах, которых цвет от длинных ресниц переходил в фиолетовый, в его сжатых розовых губах было много привлекательной красоты, но красоты уже более не простого деревенского юноши. По всему лицу его разливались сердечная доброта и непорочность; оно имело выражение, которое художник так охотно передал бы идеалу влюбленного молодого человека.
– Возьми стул, мой друг, и садись между нами, сказал мистер Дэль.
– Если кто имеет право садиться, заметил Риккабокка:– так это тот, кто будет слушать лекцию; а кто будет читать ее, тот должен стоять.
– Не бойся, Леонард, возразил пастор: – я не стану читать тебе лекцию: я хочу только сделать некоторые замечания на твое сочинение, которые, я уверен, ты оценишь, если не теперь, то впоследствии. Ты избрал девизом для своего сочинения известный афоризм: «знание есть сила». Теперь мне хочется убедиться, вполне ли и надлежащим ли образом понимаешь ты значение этих слов.
Мы не намерены представлять нашим читателям беседу двух ученых мужей, – скажем только, что она имела благодетельное влияние на Леонарда. Он совершенно соглашался, что так как Риккабокка и мистер Дэль были более чем вдвое старше его и имели случай не только читать вдвое больше, но и приобрести гораздо больше опытности, то им должны быть знакомее все принадлежности и различия всякого рода знания. Во всяком случае, слова мистера Дэля были сказаны так кстати и произвели такое действие на Леонарда, какое пастор желал произвести на него, до неожиданного объявления ему о предстоящей поездке к родственникам, которых он ни разу не видел, и о которых, по всей вероятности, слышал весьма мало, – поездке, предпринимаемой с целию доставить Леонарду возможность усовершенствовать себя и поставить его на более высокую степень в общественном быту.
Без подобного приготовления, быть может, Леонард вступил бы в свет с преувеличенными понятиями о своих познаниях, и с понятиями еще более преувеличенными касательно силы, какую его познания могли бы современем получить. – Когда мистер Дэль объявил ему о предстоящем путешествии, предостерегая его в то же время от излишней самоуверенности и неуместной вспыльчивости, Леонард принял это известие весьма серьёзно и даже торжественно.
Когда дверь затворилась за посетителями, Леонард, углубись в размышления, несколько минут простоял как вкопаный. После того он снова отпер дверь и вышел на открытое поле. Ночь уже наступила, и темно-голубое небо сверкало мириадами звезд. «Мне кажется – говорил впоследствии Леонард, вспоминая этот кризис в судьбе своей – мне кажется, что в то время, как я стоял одинок, но окруженный бесчисленным множеством недосягаемых миров, я впервые узнал различие между умом и душой!»
– Скажите мне, спросил Риккабокка, на возвратном пути с мистером Дэлем:– не следует ли дать такой же лекции Франку Гэзельдену, какую мы прочитали Леонарду Ферфильду?
– Друг мой, возразил пастор: – на это вот что я скажу вам: я не раз езжал верхом и знаю, что для одних лошадей достаточно легкого движения поводом, а другие беспрерывно требуют шпор.
– Cospetto! воскликнул Риккабокка: – вы, кажется, поставили себе за правило каждый из своих опытов применять к делу; даже и поездка ваша на коне мистера Гэзельдена не оставлена без пользы. Теперь я вижу, почему вы, живя в этой маленькой деревне, приобрели такие обширные сведения о человеческой жизни.
– Не случалось ли вам читать когда «Натуральную историю» Ванта?
– Никогда.
– Так прочитайте, и вы увидите, что не нужно далеко ходить, чтоб изучить привычки птиц и знать разницу между касаткой и ласточкой. Изучайте эту разницу в деревне, и вы будете знать ее повсюду, где только касатки и ласточки плавают по воздуху.
– Касатки и ласточки! правда; но люди….
