Луиза Мэй Олкотт - Юность Розы (сборник)
– Одного вы уже встретили! Я его знаю? – встревожился Чарли.
– Думаю, да, – и глаза кузины хитро сверкнули.
– Если это не Пэм, то я отказываюсь угадывать. Он самый благовоспитанный малый, какого я только знаю.
– О, нет! Тот, о ком я говорю, несравненно лучше мистера Пэмбертона и существенно старше его, – проговорила Роза с чувством такого искреннего уважения, что Чарли был смущен и встревожен.
– Может, кто-нибудь из духовных лиц? Вы, набожные создания, часто поклоняетесь пасторам. Ради сострадания, скажите мне его имя! Я страшно мучаюсь в неведении! – умолял Принц.
– Александр Кэмпбелл.
– Дядя? Ну, это уже легче, хотя ужасно нелепо. Так значит, если вы встретите святошу, только помоложе, выйдете за него замуж? – спросил Чарли, несколько повеселевший, но вместе с тем и разочарованный.
– Если я встречу человека вполовину столь честного, благородного и доброго, как дядя, то буду счастлива выйти за него, если он попросит моей руки, – прозвучало в ответ.
– Какие странные вкусы бывают у женщин… – и Принц задумался о слепоте женщин, которые восхищаются добрым старым дядей, пренебрегая блестящим молодым кузеном.
Роза между тем усердно перевязывала свои пакеты и надеялась, что была не слишком строга с Чарли. Читать ему нотации было очень непросто, хотя, казалось, он был не против, а иногда даже каялся добровольно. Он отлично знал, что тогда женщины охотно прощают все грехи.
– Я думаю, почта уйдет прежде, чем вы закончите, – проговорила Роза, так как молчание было менее приятно, чем болтовня.
Чарли принялся за дело и написал несколько записок наилучшим образом. Дойдя до делового письма, он посмотрел на него и спросил с изумлением:
– Что это такое? Стоимость ремонта от господина по имени Бюффом…
– Оставьте это, я сама посмотрю позднее.
– Но я хочу знать, в чем дело! Меня интересуют все ваши дела. Хотя вы и полагаете, что я не способен заниматься делом, но вы убедитесь в обратном, если испытаете меня.
– Это по поводу двух моих старых домов в городе, которые требуют ремонта и переделки, чтобы все комнаты стали отдельными.
– А, вы хотите сделать в них ночлежные дома? Это недурная мысль, я слышал, что такие дома очень выгодны.
– Вот именно этого я и не хочу. Ни за какие миллионы не возьму я себе на душу такого греха, как ночлежный дом, – сказала Роза решительно.
– А что вы о них знаете, кроме того, что в них живут бедняки и что они приносят хороший доход владельцам?
– Я много знаю о них, потому что видела несколько подобных домов и здесь, и за границей. Право же, я путешествовала не для одного удовольствия! Дядя интересовался и госпиталями, и тюрьмами, и я часто ходила с ним, хотя это было и тяжело для меня. Именно он предложил мне заняться благотворительностью иного рода, когда мы вернемся домой. Я посещала школы для детей, женские рабочие дома, приюты для сирот и тому подобные места. Вы не можете себе представить, как много пользы принесло мне это, и как я счастлива, что имею средства хоть немного облегчить страдания нашего мира.
– Но вы ведь не станете, дорогая кузина, транжирить свое состояние направо и налево, чтобы кормить, одевать и лечить всех бедных, которых встретите? Помогайте бедным; это должен делать всякий, и я, как никто, этому сочувствую. Но, ради Бога, не уподобляйтесь некоторым безумным женщинам, которые неистово ударяются в благотворительность. С ними невозможно даже рядом находиться, – взмолился Чарли.
– И не нужно находиться. Поступайте, как вам угодно, а я буду заниматься благотворительностью, прося совета и следуя примеру самых серьезных, практичных и добродетельных людей, которых знаю. И если вы не одобряете меня, давайте прекратим знакомство, – Роза сделала особое ударение на последней фразе, как всегда, когда отстаивала свое мнение.
– Над вами будут смеяться!
– Я привыкла к этому.
– Вас будут критиковать и избегать!
– Не те, чьим мнением я дорожу.
– Женщины вообще не должны соваться в подобные места!
– И тем не менее некоторые из них это делают.
– Вы можете заразиться какой-нибудь ужасной болезнью и потерять свою красоту!
Если Чарли надеялся этим аргументом запугать молодую филантропку, то ошибся – глаза девушки внезапно заблестели, поскольку ей на память пришел недавний разговор с дядей Алеком.
– Это нисколько не огорчит меня. Скорее обрадует: ведь если я потеряю красоту и растрачу состояние, то узнаю, по крайней мере, кто меня искренне любит.
С минуту Чарли молча грыз перо, но затем мягко спросил:
– Могу я почтительнейше спросить, какие великие преобразования будут произведены в старых домах их прелестной владетельницей?
– Я хочу превратить их в удобные помещения для бедных, но почтенных женщин. Это именно тот класс людей, которые не могут много платить и страдают от того, что им приходится жить в шумных, грязных, густозаселенных местах, наподобие ночлежных домов и дешевых квартир. Я смогу помочь хоть некоторым из них.
– Осмелюсь поинтересоваться: эти почтенные, но неимущие личности будут жить в этих роскошных помещениях даром?
– Таков был мой первоначальный план; но дядя доказал, что благоразумнее не принимать их за нищих и брать небольшую плату, тогда они будут чувствовать себя более независимыми. Конечно, эти деньги я употреблю на содержание дома или на помощь другим беднякам, – Роза не замечала, что двоюродный братец исподтишка смеется над ней.
– Не ждите от них благодарности! Да и хлопот с такой толпой несчастных будет немало. Я уверен, что рано или поздно вам надоест возиться со всем этим.
– Благодарю за ваши добрые предсказания, но я все-таки рискну!
Она имела такой неустрашимый вид, что Чарли разгорячился и необдуманно выпустил последний выстрел.
– Хорошо, но знайте, что вы никогда не выйдете замуж, если будете действовать так бездумно! А вам следовало бы позаботиться о себе и сберечь свое состояние.
Роза была вспыльчива от природы, но редко выходила из себя. На этот раз, однако, чаша ее терпения переполнилась. Особенно возмутили девушку последние слова кузена, потому что она услышала в них отголоски речей тети Клары, которая не раз предостерегала девушку от корыстолюбивых искателей и благочестивых замыслов. В эту минуту Роза разочаровалась в своем двоюродном братце и досадовала на то, что позволила ему смеяться над своими планами.
– Я никогда не выйду замуж, если придется лишиться права поступать так, как нахожу справедливым. Лучше я завтра же пойду в богадельню, чем буду думать только о том, как сохранить свое состояние.
Чарли понял, что зашел слишком далеко. Он поспешил заключить мир, для чего, обернувшись к пианино, запел приятным голосом трогательный старинный романс:
Когда поднялся вихрь,
Я накинул плед ей на плечи.
Лучший бриллиант
в моей короне —
Это моя королева,
моя королева![42]
Очевидно, прекрасный Принц не напрасно играл роль трубадура. Сам Орфей не мог бы петь сладостней. Музыкальное извинение было принято со всепрощающей улыбкой и с откровенным восклицанием:
– Мне жаль, что я вспылила, но вы не разучились провоцировать меня. Тем более, что я сегодня не в духе: на меня дурно действует, когда я поздно ложусь спать.
– Значит, вы завтра не поедете на вечер к мисс Хоуп? – спросил Чарли с искренним сожалением, которое немного польстило Розе.
– Я должна там быть, потому что вечер этот устраивается ради меня, но уеду раньше, чтобы хорошенько выспаться. Ненавижу себя в таком раздраженном состоянии, – Роза потирала себе лоб, ее голова горела от множества впечатлений.
– Но ведь танцы начинаются поздно, а я дирижирую ими! Останьтесь подольше ради меня, – умолял Чарли, которому очень хотелось блеснуть перед кузиной.
– Нет, я обещала дяде быть умеренной в удовольствиях и сдержу слово. Сейчас я совершенно здорова, и было бы глупо с моей стороны заболеть и доставить ему беспокойство. Вдруг я заболею какой-нибудь ужасной болезнью и потеряю свою красоту? – подразнила она Принца, процитировав его недавнее высказывание.
– Но ведь настоящее веселье начинается обыкновенно после ужина. Там будет очень весело, уверяю вас, и мы проведем вечер так же приятно, как на прошлой неделе у Эммы.
– О нет, конечно, этого не будет. Мне так стыдно, когда я вспоминаю, что это было за безумие, и как дядя был серьезен, когда впустил меня домой в три часа утра совершенно измученную. Платье мое было разорвано, голова горела, ноги до того устали, что я едва стояла! Никакой пользы от этой пятичасовой трудной работы, кроме полного кармана конфет, искусственных цветов и дурацких колпаков из шелковой бумаги. Дядя сказал, что можно было бы просто надеть такой колпак на голову и лечь в нем спать, тогда можно было бы воображать, что я была на французском маскараде. Я никогда больше не хочу слышать от него ничего подобного и ставить себя в глупое положение.
