Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Но вот наступил последний день ее пребывания в Холле. Роджер уехал куда-то по поручению сквайра. Молли вышла в сад, вспоминая прошедшее лето, когда на лужайке под старым кедром стояла софа миссис Хэмли, а теплый воздух, казалось, благоухал ароматами роз и шиповника. Сейчас же деревья стояли голые и в морозном воздухе не ощущалось никаких запахов. Оглянувшись на дом, она увидела, что окна больной закрыты белыми жалюзи, отгораживающими ее спальню от тусклого зимнего неба. Затем в памяти девушки всплыл тот день, когда отец привез ей новость о своем скором повторном браке: в густые заросли кустов вплетались сухие стебли сорняков, покрытые инеем; голые ветви и сучья переплелись, образуя замысловатый узор, отчетливо видимый на фоне чистого неба. Сможет ли она вновь когда-либо быть счастлива? Добродетель ли, черствость ли внушали ей, что жизнь слишком коротка, чтобы испытывать сильную привязанность к чему-либо? Единственной реальностью выглядела только смерть. У нее не было ни сил, ни желания уходить куда-нибудь далеко, и она повернула обратно к дому. В оконных стеклах отражались лучи яркого полуденного солнца, и по какой-то неведомой причине служанка решила распахнуть ставни и окна библиотеки, которой обычно не пользовались. Среднее окно одновременно служило и дверью, до половины закрытой выкрашенными в белый цвет досками. Молли свернула на узенькую, вымощенную каменными плитами дорожку, которая вела мимо окон библиотеки к небольшой калитке в белом ограждении перед домом, и вошла в приоткрытую дверь. Она получила разрешение выбрать любую понравившуюся ей книгу и взять ее с собой домой, и сегодня днем именно такое, не требующее особых усилий занятие показалось ей наиболее привлекательным. Она вскарабкалась по лесенке, чтобы добраться до одной полки, расположенной высоко под потолком в темном углу комнаты; найдя том, который показался ей интересным, она уселась на ступеньку и принялась читать его. Так она и сидела, в накидке и шляпке, когда в библиотеку неожиданно вошел Осборн. Поначалу он не увидел ее; он так спешил, что мог бы вообще не заметить ее, если бы она не заговорила.
– Я вам не помешаю? Я зашла сюда на минутку, чтобы выбрать несколько книг.
С этими словами она спустилась по лесенке, по-прежнему не выпуская из рук заинтересовавший ее томик.
– Ничуть. Это я помешал вам. Но мне нужно срочно написать письмо, чтобы отправить его с ближайшей почтой, после чего я уйду. Вам не холодно с открытой дверью?
– О нет. Здесь так свежо и приятно.
Она вновь вернулась к прерванному чтению, сидя на нижней ступеньке лестницы, а он уселся за большой старомодный письменный стол у окна и начал что-то писать. На несколько минут в библиотеке воцарилась глубокая тишина, которую нарушал лишь скрип пера Осборна по бумаге. А потом стукнула калитка и в дверях появился Роджер. Он стоял лицом к Осборну, который сидел на свету спиной к Молли, склонившейся над своей книгой в углу. Протягивая брату конверт и переводя дыхание, он произнес хриплым шепотом:
– Вот письмо от твоей жены, Осборн. Я как раз проходил мимо почтового отделения и решил, что…
Осборн резко поднялся из-за стола, и на лице его отобразились гнев и раздражение.
– Роджер! Что ты наделал! Неужели ты не заметил ее?
Роджер оглянулся, и Молли выпрямилась у лестницы, покрасневшая, дрожащая и несчастная, словно была в чем-то виновата. Роджер вошел в комнату. Все трое были испуганы и пребывали в смятении. Первой отважилась заговорить Молли. Шагнув вперед, она сказала:
– Мне очень жаль! Вы не хотели, чтобы я услышала эти слова, но я ничего не могла поделать. Вы ведь доверяете мне, не так ли? – И, обернувшись к Роджеру, она продолжила со слезами на глазах: – Пожалуйста, скажите, что не сомневаетесь в том, что я никому об этом не расскажу.
– Теперь ничего не поделаешь, – сумрачно заметил Осборн. – Разве что Роджеру, который понимал всю важность этого факта, следовало бы сначала осмотреться по сторонам, а потом уже обращаться ко мне.
– Да, это моя вина, – признал Роджер. – Я зол на себя так, что ты даже представить себе не можешь. Но в вас я уверен, как в себе самом, – произнес он, повернувшись к Молли.
– Все это прекрасно, – заметил Осборн, – но ты ведь знаешь, что даже самый благонамеренный человек из лучших побуждений может выболтать то, что для меня так важно сохранить в тайне.
– Да, я знаю, что ты так думаешь, – сказал Роджер.
– Давай не будем начинать наш старый спор с самого начала, во всяком случае не перед посторонними.
Все это время Молли с трудом сдерживала слезы. Вот она и дождалась того, что ее назвали посторонней, в чьем присутствии нельзя было вести приватные разговоры. Девушка сказала:
– Я уезжаю. Пожалуй, мне вообще не следовало находиться здесь. Мне очень жаль… очень. Но я постараюсь забыть обо всем, что только что услышала.
– У вас ничего не получится, – все так же нелюбезно заметил Осборн. – Но вы можете обещать мне, что никогда не заикнетесь об этом? Даже мне или Роджеру? Вы сумеете вести себя так, словно никогда этого не слышали? Судя по тому, что рассказывал мне Роджер, я уверен, что, если вы дадите мне слово, я могу на вас положиться.
– Да, обещаю, – сказала Молли и протянула руку, чтобы скрепить уговор рукопожатием. Осборн пожал ее, но с таким видом, словно счел этот жест доброй воли чрезмерным. Она добавила: – Даже не давая слова, я все равно поступила бы точно так же. Но, пожалуй, лучше все-таки связать себя обещанием. А сейчас я ухожу. Лучше бы я вообще не заходила в эту комнату.
Молли осторожно положила книгу на стол и повернулась, чтобы уйти. Глотая слезы, она сдерживалась из последних сил, дабы вволю выплакаться в уединении своей комнаты. Но Роджер опередил ее и, распахнув перед девушкой дверь, пристально посмотрел на нее – она буквально кожей чувствовала его взгляд. Он протянул ей руку, и его крепкое рукопожатие выражало и сочувствие, и сожаление о случившемся.
Не успев переступить порог своей спальни, Молли разрыдалась. Вот уже некоторое время ее чувства пребывали в беспорядке и весьма напряженном состоянии, не имея естественной отдушины. Еще недавно отъезд из Хэмли-холла представлялся ей трагедией, а теперь, вдобавок ко всему прочему, она взвалила на себя и обязательство хранить тайну, которую вообще не должна была узнать, но владение которой означало нешуточную и совершенно не нужную ей ответственность. Кроме того, в ней неизбежно должно было проснуться любопытство относительно того, кем же на самом деле являлась супруга Осборна. Молли просто не могла так долго прожить в Хэмли-холле и свести близкое знакомство с членами семьи, чтобы не знать, какой здесь видели будущую хозяйку поместья. Сквайр, например, отчасти для того, чтобы показать, что Осборн, его наследник, не пара какой-то Молли Гибсон, дочери местного доктора, еще в самом начале их знакомства, до того, как узнать ее получше, очень часто намекал на завидный и выгодный брак, который должен был непременно заключить представитель Хэмли из Хэмли в лице его великолепного, умного и красивого старшего сына. Миссис Хэмли тоже, хотя и подсознательно, нередко заговаривала о прожектах, которые постоянно строила относительно появления в доме будущей невестки.
«Гостиную придется переделать после того, как Осборн женится…», или «Супруга Осборна наверняка захочет получить западную анфиладу комнат в свое распоряжение…», или «Пожалуй, совместная жизнь со старомодными стариками станет для нее настоящим испытанием, но мы должны устроить все так, чтобы она не слишком страдала…», или «Разумеется, после появления миссис Осборн мы должны будем приобрести для нее новый экипаж, а нас вполне устроит старый…» – благодаря этим и другим похожим речам у Молли сложилось представление о будущей миссис Осборн как о прекрасной и знатной молодой леди, одно только присутствие которой превратит старое поместье в роскошный и строгий особняк вместо приятного и простого семейного жилища, коим он оставался сейчас. Да и сам Осборн, с таким высокомерием отзывавшийся в гостях у миссис Гибсон о местных красавицах и склонный к привередливости даже в собственном доме – правда, здесь она выглядела поэтически утонченной, тогда как у миссис Гибсон речь шла о социальной разборчивости, – наверняка выбрал себе в жены неописуемо элегантную красавицу. Кто же сумел удовлетворить его запросы и при этом сохранить свое замужество в тайне от его родителей? В конце концов Молли постаралась выбросить все мысли об этом из головы. Это было бесполезно: правды угадать она не могла, так что не стоило даже и пытаться. Глухая стена собственного обещания отрезала ей все пути. Пожалуй, было бы нечестно и неправильно даже гадать на эту тему, стараясь вспомнить малейшие оговорки и случайные упоминания имен, чтобы сложить их воедино в нечто правдоподобное. Молли страшилась очередной встречи с братьями, но за обедом оба вели себя так, словно ничего не случилось. Сквайр был хмур и неразговорчив, что объяснялось или снедавшими его печалью и тоской, или неудовольствием. С момента возвращения Осборна он подчеркнуто игнорировал его, за исключением совершеннейших пустяков, да и то, когда избежать этого не представлялось возможным. Состояние супруги угнетало его, словно черная грозовая туча, закрывшая для него единственный свет в оконце. Осборн старательно изображал равнодушие в общении с отцом, которое, по мнению Молли, было исключительно напускным, но примирению отнюдь не способствовало. Роджер, спокойный, выдержанный и естественный в своем поведении, один говорил за всех остальных. Но и он испытывал неловкость, явно пребывая в подавленном состоянии. Сегодня он принципиально обращался исключительно к Молли, а та, внимательно прислушиваясь к долгому обсуждению последних открытий в естественной истории, что позволяло поддерживать разговор, ограничивалась по большей части односложными восклицаниями. Молли ожидала, что Осборн будет выглядеть виноватым, пристыженным, обиженным или даже «женатым», то есть не так, как обычно, но он оставался тем же самым Осборном, что и утром, – красивым, элегантным, томным в манерах и внешности. Он был сердечно-доброжелательным с братом, вежливым с нею и втайне расстроенным положением вещей, установившимся между ним и отцом. Она бы ни за что не догадалась о том, что за обычным ежедневным поведением скрывается тайный роман. Ей всегда хотелось напрямую соприкоснуться с любовной историей – и вот ее мечта сбылась, но она испытывала лишь стеснение и неудобство; в воздухе буквально повисло ощущение неуверенности и скрытности. Ее честный и прямой отец, ее спокойная и размеренная жизнь в Холлингфорде, которая даже со всеми своими недостатками оставалась бесхитростной и откровенной, поскольку все знали, чего можно ожидать друг от друга, выглядела в сравнении со здешней атмосферой надежной и приятной. Разумеется, при мысли о том, что ей придется покинуть Холл, молча простившись со своей спящей подругой, у нее щемило сердечко. Но расставание с миссис Хэмли было совсем не таким, как если бы оно случилось две недели тому. Тогда ее общество было неизменно желанным, и она чувствовала, что способна дарить покой и утешение. А сейчас бедная леди, чье физическое тело, похоже, пережило душу, казалось, напрочь позабыла о ее существовании.
