Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного
— Как он к вам относился? — Я ответила:
— И относился, и относится очень хорошо, по-дружески.
— А к другим девушкам из вашего класса?
Этого вопроса я никак не ожидала и попалась впросак. Мне не надо было отвечать на него. Но мои бывшие одноклассницы уже успели настроить меня против подследственного. И я сказала то, что говорили все, что приставал он к одной ученице нашего класса, оставив ее после урока якобы для того, чтобы она исправила свои плохие оценки по его предмету.
Хотя бы подумала (я себя имею в виду), что представляла собой эта девица! Мы, старшеклассницы послевоенных лет, были еще совсем девчонки. Одевались скромно, кое-кто из нас еще бантики прицеплял к косичкам. Косметикой не пользовались. А эта "краля", как могла, старалась выглядеть взрослой: школьную форму не носила, прическу делала в парикмахерской, подводила глаза и губы красила. Да она сама напрашивалась на то, чтобы на нее, такую раскрасавицу, обращали внимание не мальчики, а мужчины. И, наверное, не жаловалась подружкам, а хвалилась, что покорила самого Коротаева.
Вот это и должна была я сказать следователю, который беседовал со мной, если уж молчать не умею. Опять подвел меня мой длинный язык и непонимание, что не все, что знаешь о человеке, можно другим говорить, тем более то, что тебе сорока на хвосте принесла, о человеке, которого ты уважаешь. И без моего доноса разобрались бы в этом деле. А я должна была вспомнить, сколько добра он мне сделал, подумать, как он надеялся на мою поддержку. А я оказалась такой неблагодарной, снова поддавшись стадному чувству. Обманула надежды несчастного человека. Никогда себе этого не прощу. На суде выяснилось: он действительно несчастный, жертва войны. Воевал, тяжелобольным был взят в плен. В концлагере обрел дурную привычку, которая со временем укоренилась в нем. Ему не следовало, поменяв место жительства, менять место работы, переходить из женской школы в смешанную. В наши дни то, чем он занимался в те годы, уже не считается преступлением. Но то, что он совращал мальчиков, иначе назвать нельзя.
Суд был закрытым. Кто из наших мальчишек пострадал от педагога-развратителя, нам, девчонкам, выяснить не удалось. Да мы и не задавались такой целью. Известным стало лишь, кто из ребят первым подал жалобу на Коротаева. Этот юноша, преодолевая смущение, на каждом углу в школе громогласно вещал о том, что с ним приключилось, подбивая тех, кого постигла та же участь, последовать его примеру, что парни и делали, возможно, даже против своего желания. Стыдно ведь было, наверное, признаться, что вляпались в такую грязь. На заседании суда Павел Николаевич держался спокойно, умерив наконец свой гонор. Вину свою признал. В последнем слове сказал вот что:
— Ничего не стоило мне на протяжении многих лет побеждать кого угодно, но только не самого себя…
Его приговорили к тюремному заключению. Но скоро освободили, признав психически больным.
Однажды, когда его выпустили на свободу, мы с ним случайно встретились на каком-то из перекрестков. Я, уже осознав, что вела себя неправильно в качестве свидетеля, поздоровалась с ним, но он, не ответив мне, демонстративно отвернулся.
Через какое-то время, игнорируя запрет заниматься педагогической практикой, он устроился на работу в одну из школ на окраине города. Но продержался там недолго. Лишившись этого места, вынужден был покинуть город. Куда подался он потом? Слышала я — уехал за границу насовсем, в ту страну, где все еще жила женщина, которая выходила его, когда он болел тифом.
Когда я вспоминаю Павла Николаевича, этого талантливого человека, судьба которого сложилась столь трагически, сердце мое сжимается от боли. Простит ли он когда-нибудь мою вину перед ним?
— О спорте
В аттестате зрелости по физкультуре стоит у меня четверка. Но я думаю, эта оценка завышенная. Преподаватель не захотел "портить" мой документ единственной тройкой. Что заставляет меня утверждать это? То, что, учась в 9-10 классах, я часто пропускала уроки физкультуры. Сперва потому, что с этих занятий меня, как председателя учкома, вечно вызывали на всевозможные мероприятия, а потом уже без всяких уважительных причин, просто потому что отвыкла заниматься спортом.
Но если вдуматься, причина моего стремления обойти физкультурный зал кроется гораздо глубже: меня просто-напросто не увлекал ни один из известных мне в то время видов спорта. И я так обленилась в конце концов, что даже зарядку по утрам перестала делать. И вдруг, приехав в Свердловск и поступив в институт, узнаю, что существует совершенно необычный, чисто женский вид спорта — художественная гимнастика и что такая секция есть в моем вузе. Я выбрала время и посетила занятия этой секции. И от удивления разинула рот, когда вошла в зал. Звучала музыка. Молодые девушки в маечках и трусиках танцевали с длинными разноцветными лентами. Это было так красиво! — описать невозможно. Это зрелище можно сравнить только лишь с семицветной радугой. А сами девушки — как они были красивы! Отточенные, как у балерин, фигурки, грациозные движения, одухотворенные лица. Они выполняли упражнения с мячом, обручем, скакалкой, с булавами. В общем, играли. А играть в детстве я очень любила. Скакалку и мяч, можно сказать, из рук не выпускала. Делали мостик, шпагат, балетные прыжки, повороты. Это было именно то, чему всегда хотелось мне научиться. Но я не знала, у кого и где. В нашей школе, во всяком случае, занятий по художественной гимнастике не проводилось, а спортивная мне не нравилась.
В тот день гимнастки готовились к межрайонным соревнованиям. Я подошла к их руководительнице — женщине средних лет, с некрасивым лицом, но очень красивой фигурой, и сказала, что хочу записаться в эту секцию. Исполнив мою просьбу, она усадила меня на стул, в комнате, где девушки переодевались, и дала полистать самоучитель по этому виду спорта. Подсказала, где можно такой альбом приобрести. Я купила эту книгу и по одному часу в день стала тренироваться дома, а два раза в неделю, по два часа, в спортзале. Конечно, мне было далеко до гимнасток-разрядниц, но я не отчаивалась. Главное ведь было не чемпионкой стать, а привести свою фигуру в порядок и окрепнуть физически.
Вернувшись в родной город, я сразу же поинтересовалась, есть ли в пединституте нужная мне секция. Мне сказали: есть. Записавшись в нее, я снова стала по два раза в неделю заниматься в спортзале. Остальные дни — дома. От занятий в спортивном зале, как и другие девушки, уставала страшно. После тренировок иногда возвращалась домой, еле волоча ноги. Но, как ни странно, усталость эта была приятной. Отдохнув, чувствовала себя великолепно. Напрашивается вопрос: где брала я время для регулярных занятий физкультурой, если мне приходилось, сдавая экзамены экстерном за два курса, и науками заниматься не шаляй-валяй, а с очень большим напряжением. Ответ простой: мой день был расписан не только по часам, но и по минутам. Спала я в это время по 6 часов в сутки. Я неукоснительно соблюдала строгий график. В нем не было места только одному виду "деятельности" — болтовне.
За время учебы в старших классах наболталась я досыта. Да и не с кем было мне сейчас вести задушевные разговоры. Не было в городе уже тех подружек, кому я открывала душу. Они остались в Свердловске…
Миновало полгода с тех пор, как я открыла для себя художественную гимнастику. И вот, в одно прекрасное утро, тренируясь перед зеркалом, я сделала еще одно открытие: за прошедшие шесть месяцев внешне я очень изменилась. Плечи развернулись, спина выпрямилась, грудь выдалась вперед. Талия, которая и прежде была тонкой, сделалась просто осиной. Я смогла ее обхватить четырьмя пальцами. Одним словом, благодаря постоянным тренировкам, превратилась из угловатой девочки-подростка в стройную девушку.
Мне захотелось этой приятной новостью, кроме сестер и мамы, еще с кем-нибудь поделиться. И я пошла в гости к тониной маме, которую, как уже было сказано выше, навещала время от времени. Это было в конце декабря 1951 года. Анастасия Петровна очень обрадовалась моему приходу. Мы посидели с нею в гостиной на мягком, но уже довольно потертом диване, поохали. Тонина мама побывала в Свердловске, посмотрела своими глазами, как дочь ее там живет, и теперь жаловалась мне:
— Вылетела из родительского гнезда и еще не оперилась, но ведет себя, как хочет, не слушает наставлений матери. Влюбилась в красивого оболтуса, который уже теперь попивает, ходит за ним по институту, как тень, расставаясь лишь на то время, когда он отправляется на свидание с другой девушкой. И нисколько ее не заботит, что он ставит ее в унизительное положение.
Я посочувствовала Анастасии Петровне, которая не без оснований беспокоится о будущем своей дочери, но бранить Тоню за бездумное поведение не стала, так как сама еще совсем недавно, когда училась в 9 и 10 классах, не умнее вела себя по отношению к Лешке Крылатову.
