Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного
- * * *
Однажды заглянула я в школу. Мне кого-то надо было увидеть, Лешку или Ивана. Я остановилась в вестибюле, перед помещенным под стекло расписанием. Вдруг подходит ко мне Павел Николаевич, у которого учились теперь оба моих друга, Алексей и Иван, в 10 классе.
Надо сказать, Коротаев проявил заботу обо мне, когда я, проучившись в юридическом три месяца, бросила его, а вернувшись в родной город, не могла устроиться ни в одно из учебных заведений, так как в деканате не вернули мне документы, уверяя, что я одумаюсь и снова начну посещать лекции в их институте. По рекомендации моего бывшего учителя, меня приняли на заочное отделение пединститута без документов. И я начала сдавать экзамены экстерном по дисциплинам, которые преподавались на факультете русского языка и литературы. Как вольный слушатель я посещала лекции тех специалистов, которые мне нравились. И самостоятельно изучала какой-то предмет, если ведущий его лектор чем-то не устраивал меня. Подготовившись к экзамену, я встречалась с преподавателем один на один, брала билет и отвечала, не пользуясь, конечно, никакими шпаргалками. Занималась я добросовестно и целеустремленно. Мне было в то время очень стыдно, что я, одна из лучших учениц прошлогоднего выпуска нашей школы, вдруг осталась не у дел. И я все силы свои приложила к тому, чтобы не пропал у меня этот год. Сначала я старалась "догнать" студентов, которые поступили в вуз на три месяца раньше меня. И так увлеклась науками, которые изучались на филфаке, что незаметно для себя к концу 1951-52 учебного года сдала все экзамены за первый и 2-ой курсы. Мои бывшие одноклассники, те, кто поступил в вузы осенью 51 года, в сентябре 52-го пошли учиться на второй курс, а я — на третий, причем уже не заочного отделения, а стационара. И в результате этого предприятия четырехгодичный институт я закончила за два года. Причем в приложении к диплому у меня не только троек, но и четверок нет. Одни пятерки. К концу второго года обучения я, естественно, сильно устала, поэтому государственные экзамены сдала уже не на "отлично", а на "хорошо". И диплом получила не красный, а обычный…
Не совсем обычный, конечно, но не красный.
… Учась в средней школе, я, как уже было сказано, не думала даже, что когда-нибудь стану учителем. Эта профессия в те годы была слишком не престижной, чтобы помышлять о ней. Но именно тогда, когда я изнывала от скуки, на уроках у посредственных преподавателей, во мне, должно быть, и зародилось зернышко, из которого впоследствии и выросло это стремление — преподавать, и не как-нибудь, а очень интересно, так, чтобы ученикам хотелось посещать мои уроки. Чтобы они, эти мои уроки, были чем-то вроде спектакля, в котором участвуют все! Все, кто сидит за партами. Чтобы ученики усваивали материал как бы шутя, играя. Ведь литература — такой захватывающий предмет! Чтобы ребята усваивали материал на уроках, а дома лишь повторяли, что уже знают.
Некоторые из преподавателей педагогического работали именно так. Я охотно посещала их лекции, еще будучи вольным слушателем. Желание стать учителем к концу четвертого курса окончательно окрепло.
За тем, как шли у меня дела, очень внимательно следил тот, кто помог мне устроиться в пединститут в середине учебного года — Петр Николаевич Коротаев. И, как мне кажется, гордился мной. И был сердит на педагогический коллектив смешанной школы, который не уделял мне должного внимания как ученице; загрузив общественной работой, отвлек от учебы. Это привело к тому, что я не реализовала в полной мере свои способности.
Тем, что вдруг так вырвалась вперед, было доказано, что десятилетку я могла окончить более успешно. Но самое главное было то, что я сама себе доказала: у меня есть интерес к гуманитарным дисциплинам, профессию выбрала я правильно и, работая в школе, не буду испытывать больших затруднений, не стану, как некоторые учителя, ненавидеть то дело, которым буду заниматься, и внушать своим подопечным эту ненависть…
Конечно, я была очень благодарна Петру Николаевичу за то, что он помог мне в трудную минуту. Когда он подошел ко мне в вестибюле школы, я сказала ему об этом. Выслушав похвалу в свой адрес, он улыбнулся польщенно, однако тут же нахмурился и спросил:
— Ты все еще дружишь с Крылатовым, который у меня сейчас учится в 10 классе?
— Да,? ответила я, недоумевая, почему его это вдруг заинтересовало. Но я не стала проявлять любопытство, ждала, когда он мне пояснит сказанное. И вот что он добавил:
— Передай ему, когда увидишь, чтобы он вел себя на моих уроках получше, иначе в этом году школу не закончит. — Заявив это, Коротаев круто повернулся и отошел от меня.
Сбитая с толку, несколько минут я постояла на месте; опомнившись, побежала вверх по лестнице. Дождавшись перемены, вызвала Лешку из класса и, отведя в сторону, пересказала ему то, что услышала от Коротаева.
— Ясно, — сквозь зубы процедил Алексей, и лицо его сделалось хмурым.
— А чем ты ему досадил, если он решил вдруг пожаловаться мне на тебя? — поинтересовалась я. — Не без причины же он пошел вдруг на тебя войной?
— Да ничего особенного, — замялся Крылатов, раздумывая, сказать мне что-то еще или нет; затем, разозлившись, добавил. — Подножку ему на уроках подставляю, когда он у доски прохаживается туда-сюда, прим-балерина эта! (пристало к Коротаеву это прозвище)
— А ты за какой партой сидишь?
— За первой среднего ряда.
— Так он ведь может, споткнувшись, и упасть!
— Туда ему и дорога! — с яростью в голосе вскричал Алешка.
— Чем же он тебе так не угодил?
— Ну, уж этого-то я тебе никогда не скажу. И не спрашивай.
— Ну и не надо. Главное, скажи: будешь на его уроках дисциплину соблюдать?
— Придется. А хотелось бы встретить его в тихом месте и ноги ему переломать. — Алексей еще какое-то слово обронил из лексикона шпаны, но я пропустила его мимо ушей.
Павлу Николаевичу я в тот же день доложила, что поручение его выполнила, что Крылатов обещал исправиться, но что прибавил Лешка к этому обещанию, не сказала, конечно. А потом, занявшись своими делами, забыла про этот случай.
Но жизнь, как известно, не стоит на месте, и многое, что не понятно нам сегодня, проясняется завтра.
В один, вовсе не прекрасный день, совершенно неожиданно, получаю я повестку в суд. Прочитала, что было напечатано на клочке бумаги, и глазам своим не поверила. Меня вызывали в качестве свидетеля по делу преподавателя средней школы Правобережного района Коротаева Петра Николаевича. У меня от волнения руки задрожали. Что случилось? Во что мог вляпаться мой любимый учитель? Ничего не понимая, наспех одевшись, понеслась я в школу. Поднялась на третий этаж, где в кабинетах занимались старшеклассники. Шел урок, но ребята находились не в классах, а в коридоре. Теснились у подоконников и шушукались. Я подошла к знакомым девчонкам из Лешиного класса, которые хорошо ко мне относились. Я спросила, что происходит. Они замялись, не зная, как мне все это растолковать. О том, что такое бывает, прежде я даже не слышала. И, естественно, пришла в ужас. Стало мне теперь понятно, за что Алексей так злится на Коротаева. Значит, и его, моего друга, пытался мой любимый учитель использовать в своих преступных целях. Да, это не украшало моего кумира. И больно было мне узнать о нем такую, позорящую его правду. Теперь открылось и другое, почему он пил и порою так безобразно вел себя на уроках. Но мне показалось странным, зачем меня вызывают как свидетеля. Что и откуда могу я знать об этих его темных делах?
Оказалось: вызвали по его просьбе. Когда явилась, меня спросили:
— Как он к вам относился? — Я ответила:
— И относился, и относится очень хорошо, по-дружески.
— А к другим девушкам из вашего класса?
Этого вопроса я никак не ожидала и попалась впросак. Мне не надо было отвечать на него. Но мои бывшие одноклассницы уже успели настроить меня против подследственного. И я сказала то, что говорили все, что приставал он к одной ученице нашего класса, оставив ее после урока якобы для того, чтобы она исправила свои плохие оценки по его предмету.
Хотя бы подумала (я себя имею в виду), что представляла собой эта девица! Мы, старшеклассницы послевоенных лет, были еще совсем девчонки. Одевались скромно, кое-кто из нас еще бантики прицеплял к косичкам. Косметикой не пользовались. А эта "краля", как могла, старалась выглядеть взрослой: школьную форму не носила, прическу делала в парикмахерской, подводила глаза и губы красила. Да она сама напрашивалась на то, чтобы на нее, такую раскрасавицу, обращали внимание не мальчики, а мужчины. И, наверное, не жаловалась подружкам, а хвалилась, что покорила самого Коротаева.
Вот это и должна была я сказать следователю, который беседовал со мной, если уж молчать не умею. Опять подвел меня мой длинный язык и непонимание, что не все, что знаешь о человеке, можно другим говорить, тем более то, что тебе сорока на хвосте принесла, о человеке, которого ты уважаешь. И без моего доноса разобрались бы в этом деле. А я должна была вспомнить, сколько добра он мне сделал, подумать, как он надеялся на мою поддержку. А я оказалась такой неблагодарной, снова поддавшись стадному чувству. Обманула надежды несчастного человека. Никогда себе этого не прощу. На суде выяснилось: он действительно несчастный, жертва войны. Воевал, тяжелобольным был взят в плен. В концлагере обрел дурную привычку, которая со временем укоренилась в нем. Ему не следовало, поменяв место жительства, менять место работы, переходить из женской школы в смешанную. В наши дни то, чем он занимался в те годы, уже не считается преступлением. Но то, что он совращал мальчиков, иначе назвать нельзя.
