Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
- Что я должна сказать тебе? - тихо подсмеиваясь спросила девушка.
Нипернаади прислушался, отпустил руки и разочарованно произнес:
- Даже голос у тебя сегодня какой-то чужой, никогда он не был так сух. Локи, скажи мне, что с тобой?
Девушка стянула с головы платок, повернулась к парню и засмеялась.
- А я не Локи! - сказала она.
- Малль! Малль! - вскричал Нипернаади и подскочил. - Какой дьявол занес тебя ко мне на плот? Назад, немедленно назад!
Он схватил багор и стал править к берегу.
Малль встала, подошла к Нипернаади и тоном не допускающим возражений, произнесла:
- Брось дурачиться, плотогон! Тебе нет никакого смысла бежать обратно. Да и куда ты поедешь с той девчонкой, что выросла в лесу? Или думаешь сам поселится в лесу и похоронить себя в этом болоте? Ты похож на свои разговоры, а они у тебя неспокойные, мечутся то туда, то сюда. Ты и одного лета там не выдержишь: первую неделю будешь петь и веселиться, на вторую загрустишь, а на третью почувствуешь, как Локи тяжелым камнем давит тебе на сердце. Вот ты какой, плотогон!
Когда Нипернаади отбросил багор в сторону, девушка подошла совсем близко и умоляюще произнесла:
- Возьми меня с собой, Нипернаади, на год, на неделю, хоть на одну-единственную ночь! Чем я хуже Локи?
Нипернаади бросился на плот ничком.
- Локи, Локи! - всхлипывая, шептал он, как безумный.
- Локи не для тебя! - зло отрезала Малль. - Это я запретила ей ехать с тобой и объяснила, что ты обманщик!
Нипернаади встал, закинул каннель за плечо и, когда на повороте плот подошел близко к берегу, прыгнул на сушу. Не говоря ни слова, серьезный и мрачный, он вытолкнул плот с девушкой на середину течения.
- Помогите, помогите! - закричала испуганная девушка.
Плот быстро несло по течению.
Тоомас Нипернаади
Напевая и посвистывая он шел по пыльному тракту.
Ночевал он в лесу, на берегу озера или в излучине реки, с восходом солнца затаптывал костровище, раскидывал тлеющие головка и снова шагал вперед. Шел он не спеша, не имел никакой цели и был весьма своеобычен. Часто задерживался полюбоваться меняющимся пейзажем, внимал птичьему щебету, сам переполнялся радостью и весельем. А то останавливался где-нибудь на берегу озера и, лежа в траве, часами смотрел на белые облака в бездонной синеве.
Был он высок, худощав, большие глаза лучились весельем, а называл он себя Тоомас Нипернаади. Отвечая на расспросы любопытных, широко улыбался и говорил, что, вот, решил попутешествовать, посмотреть, где, собственно, земля кончается. Притомившись, садился у дороги, играл на каннеле и пел, правда, голос был скрипуч и некрасив. Потом вставал и долго вглядывался в лежащие перед ним окрестности. Пересохшие нивы пылили, далеко на горизонте с горящего болота поднимались клубы желтоватого дыма. Леса синели в жарком мареве.
Случилось в это самое время помереть хозяйке хутора Кроотузе вдове Лийз, по покойному мужу Ныгикикас. А было это так, что пастух Янка, прикорнув после обеда у плиты, вдруг услыхал непонятный хрип и, приоткрыв сонные глаза, увидал последнюю схватку хозяйки со смертью. Дрожа от испуга, он не мог отвести от нее глаз, но когда вдруг хозяйка содрогнулась и подбородок ее беспомощно отвис, Янку словно ветром вынесло во двор.
- Нечистый хозяйку прибрал! - завопил он, распираемый чувством безмерной радости и свободы.
Трое мужчин, сыновья покойной, валявшиеся на траве с разинутыми ртами, разом уселись и испуганно уставились друг на друга.
- Что сказал этот шкет? - наконец спросил старший сын.
Они ждали материнской смерти со дня на день, не смея подступиться к ее постели. Все подсылали пастуха в дом — поглядеть, что там больная, чем занята. Пасту смотрел, прикидывал, а потом угрюмо и безнадежно сообщал, что ничего хорошего ждать не приходится — эта здоровячка еще не скоро покинет мир. И сыновья опять ложились на траву, глядели на облака, позевывали, изводясь в ожидании известий получше.
Матери они боялись пуще смерти — характером покойная отличалась суровым, она частенько охаживала тяжелым кулаком непослушных сыновей. Да и что оставалось ей делать, ж,ли хуторские угодья были заброшены, хлеб неубран, скот неухожен, а сыновья коротали дни то на охоте в лесу, то на рыбалке на озере, а то и на гуляньях, пыряя врагов ножичками. Хуторской работы они чурались, ленивы были и драчливы. От отца покойного, церковного старосты, чтя жизнь износилась на дороге между домом и церковью, кроме лени, наследовали они позаимствованные из библии имена: старший в часть святого Петра был наречен Пеэтрусом, средний в честь Павла — Паулусом, а младший в честь Ионафана Ионатаном. - «Спасайся, кто может, сыны Израилевы грядут во всей своей силе и могуществе!» - вопили деревенские мальчишки, завидев братьев. Волей-неволей приходилось им для защиты своей чести хватать дубины и ножи. И после этого можно было с полным правом неделями залечивать раны: где-нибудь на чердаке, подальше от материнского ока, вздыхать, охать и бить баклуши. Тогда Янка становился их единственной надеждой и опорой — таскал им в убежище хлеб и мясо. Но горе было сыновьям, если мать находил их, - вся деревня ходуном ходил от сыновних воплей и материнской брани. Так и приходилось хозяйке управляться на хуторе самой или же нанимать батраков.
И вот, когда мать скончалась, испуг и растерянность овладели ими. Долго обговаривали они свое новое положение.
- Слушай, шкет, - произнес наконец старший из братьев, - тут ничего лучшего не придумаешь: давай-ка обеги всех соседей и сообщи о нашем горе. Но смотри, оборванец, сделай это как положено, чтобы в деревне не подумали, будто мы тут веселимся или что-нибудь в этом роде! Скажи, мы, мол, от горя пластаемся, словно быки, молнией к земле прибитые, волосы на себе рвем, головами о землю-матушку бьемся в отчаянии. И еще скажи, если они тут же не придут, нас постигнет печальная участь нашей матери. Ну вот, а теперь беги!
Янка припустил по полю. Мальчишку распирало от гордости — ему доверили такое важное поручение. В пылу усердия перебегая от хутора к хутору, он не удосуживался пересказывать подробности кончины. Дернув дверь, бросал через порог: « Лийз Ныгикикас померла — идите скорей посмотреть на нее!» - и хлопал дверью, чтобы с тем же воодушевлением лететь на следующий хутор.
На большаке ему повстречался Тоомас Нипернаади.
- Лийз Ныгикикас померла — иди посмотри! - и ему крикнул Янка на бегу.
Нипернаади приостановился и оглядел пастушонка.
- Постой-ка, пострел, - улыбнулся Ниперанаади, - погоди немного, расскажи хоть, кто была эта Лийз Ныгикикас?!
- Некогда мне! - серьезно ответил мальчик и, тем не менее, опустился рядом с Нипернаади на обочину.
- Ты что, не знал эту ведьму? - удивленно спросил Янка. - Боже ты мой Иисусе — да это был дьявол во плоти. Мы ее смерти ждали сил нет как, а она все не кончалась. И скрипела и пищала, пока дух не испустила. Она ведь, зараза, злая была жутко, если к ней в лапы попадешь — жизни ни жди. Как вихрь носилась по хутору - тут мы уши прижмем и кто куда — в лес, в канаву, а кто аж прямо на крышу.
- Надо же, - удивился Нипернаади, - кто же это «мы»?
- Я и сыновья, кто ж еще? - охотно объяснил Янка. - Я, Пэтрус, Паулус и Ионатан.
Тут Янка принялся во все подробностях живописать все, что знал: покойницу, братьев, хутор и окрестности, родственников и соседей. Когда он понял, что рассказал вполне достаточно, ему вдруг вспомнилось важное поручение — парнишка подскочил как ужаленный.
- Боже мой, - испуганно спохватился он, отирая губы рукавом, - надо же дальше бежать. А ты пойди погляди на покойницу, обязательно сходи. Сыновья там сами ничего сделать не сумеют. Они от горя пластаются, словно быки, молнией к земле прибитые, и смерть вот-вот настигнет их самих.
Нипернаади подумал, усмехнулся, огляделся и зашагал в сторону Кроотузе.
На дворе хутора он увидел, что сыновья все еще сидят на траве и молча таращатся друг на друга. Он прислонил каннель к стенке, снял кепку, поздоровался с каждым за руку и скорбно сказал:
- Здравствуйте-здравствуйте, дорогие родичи, тяжкое горе постигло нас.
- Такое горе, - отозвался за всех старший, - ума е приложу, что теперь делать, как быть. Смерть настигла нашу матушку слишком неожиданно — кто бы мог такое предвидеть? Надо, наверно, известить о ее смерти и звонаря и пастора, они, наверно, все, устроят, как положено. И этот Янка чертов никак не возвращается, его бы к пастору и послать!
- Ничего, справимся, - ободрил их Нипернаади.
Он пошел впереди, а братья робко потянулись за ним следом, войдя в дом, Нипернаади остановился у постели умершей, шевеля губами, тихо прочел молитву, потом закрыл покойнице глаза. Затем он тщательно обшарил изголовье, изножье постели, сундуки. Вытащил из-под матраца хуторские бумаги и пачку денег. Документы он вручил старшему брату, деньги же аккуратно пересчитал, объявил сумму братьям и убрал всю пачку в ларец, закрыл его, а ключ положил пока к себе в карман. Покончив с этим, он принес со двора доски, положил их на лавки и с помощью братьев уложил покойницу на подмостки.
