Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето
Первый самолет на Цюрих любят предприниматели и консультанты, объяснил Конрад, это дает им возможность целый день заниматься своими делами, а вечером снова вернуться домой. У трапа толпились уверенные в себе молодые и старые менеджеры в лиловато-синих костюмах, светлые плащи небрежно перекинуты через кожаные дипломаты с наборными замками. У некоторых красный посадочный талон первого класса скромно выглядывал из нагрудного кармана. Конрад спрятал свой талон в газету, я была благодарна ему за это. Мы уже не раз летали вместе, чартерным рейсом в отпуск, по туристскому классу на экскурсию по городам. То обстоятельство, что нам без дополнительных затрат представилась возможность полететь первым классом, еще несколько месяцев назад порадовало бы меня, возможно, даже потешило бы мое тщеславие. Теперь же я чувствовала себя неловко.
— Вон там стоит министр, — сказал Конрад тихо и указал в сторону на тучного господина. Я кивнула безо всякого интереса.
— Нет, спасибо, я не пью шампанское натощак, — сказала я стюардессе и взяла апельсиновый сок.
Марш Радецкого оборвался посредине такта. Самолет оторвался от взлетной полосы. Мне пришло в голову, что на окрестных полях имеется ужасно много кроликов, и я вспомнила о Якобе, любимце Руди.
— Зайцев не видно, — сказала я разочарованно.
— Ну и проблемы у тебя, — заметил Конрад.
Я откинула спинку и ослабила пристежные ремни. Ландшафт под нами менял свои размеры. Он удалялся, становясь широким и необозримым. Вскоре вокруг нас были облака. Иногда они выглядели белой размытой массой, иногда это были клочки с рваными краями, иногда корабли, величавые и гладкие. Они плыли нам навстречу, двигаясь гораздо быстрее нас. Я закрыла глаза. «Куда я лечу? — спросила я себя. — Нет, не в Цюрих. Мне незачем туда лететь». Стюардесса установила откидной столик.
— Вам кофе или чай? — спросила она. Я кивнула. Она повторила вопрос.
— Кофе, — ответила я. Конрад отложил свои бумаги.
— Кристина, — сказал он менторским тоном, — проснись.
Стоящий передо мной поднос не привлекал меня. У меня не было аппетита.
— Ростбиф мог бы быть и помягче, — констатировал Конрад.
— Кому нужен ростбиф в полдевятого утра? — ответила я.
— Что с тобой? — спросил Конрад. — Я надеялся, что поездка доставит тебе радость.
«Бенедикт, наверное, как раз встает», — подумала я.
В нашей части салона началось движение. Хотя господин министр и путешествовал в непосредственной близости к народу, в туристском классе, но у него были особые желания. Две стюардессы нервно носились туда-сюда. Одна из них задела подносом занавес между Pantry и First Class. Кувшинчик со сливками опрокинулся, сливки пролились на темно-серый пиджак Конрада, на его полосатый галстук. Стюардесса не считала Конрада very important person[24]. Она сначала достала новые сливки для министра и лишь потом подошла с салфеткой и извинениями к моему мужу. Обычно такой сдержанный, Конрад был взбешен, я пыталась успокоить его.
— Как я теперь выгляжу! — возмущался Конрад. — Пятна не отходят! — Стюардесса молча и беспомощно стояла перед ним.
— А бумаги? — сказал Конрад. — На них тоже попало!
Я взяла папку, чтобы вытереть ее носовым платком, и удивилась тому, что Конрад сделал резкое движение, пытаясь помешать мне.
«Высота нашего полета — 9500 метров, — послышался голос пилота, — большая облачность, при хорошей видимости вы могли бы увидеть слева город Зальцбург. Через 45 минут мы приземлимся в Цюрихе». Что говорил пилот о погоде в Цюрихе, я уже не слушала. Под своим носовым платком, прикрывавшим папку, которую Конрад не хотел мне давать, я обнаружила надпись. Это был знакомый мне адрес. Адрес Бенедикта Лётца. Я еще раз осторожно приподняла платок, прочитала слова «Дело об опекунстве» и имя Бенедикта. Один раз папка, которую хранил Конрад, уже доставила мне массу беспокойства, и вот теперь еще это дело, вероятно, связанное с первым. Инстинктивно я приняла безразличный вид.
— Давай сюда, — сказал Конрад и забрал у меня из рук папку. — Не так уж сильно она и пострадала.
Он смотрел на меня испытующе. Я притворилась, что не обратила внимания на название дела.
— Да, она пострадала не так уж сильно, — подтвердила я с невинной улыбкой.
Остаток пути я провела за изучением информации о полетах, расстояниях и пунктах прибытия. Расстояние от Вены до Цюриха составляло 640 километров. Теперь я, возможно, знала, зачем лечу туда.
Гостиница располагалась возле озера, из окна были видны серая вода и взмывавшие и опускающиеся на нее чайки. Как только мы устроились, Конрад сразу же ушел. Я осталась в комнате, не в силах оторваться от своих мыслей, запланированную прогулку по городу я перенесла на вторую половину дня. Между часом и двумя Конрад смог выкроить для меня немного времени. Он выглядел обеспокоенным и объяснил, что его поручение оказалось более сложным, чем он ожидал. Ему следует еще сходить в один из больших банков.
— Возьми меня с собой, — сказала я, — я еще никогда не была в швейцарском банке.
Конрад помедлил.
— Хорошо, — сказал он наконец, — но тебе придется подождать меня.
В кассовом зале крыша была стеклянная, ее подпирали тяжелые серые колонны. Строгая штукатурка на стенах, красные ковры, ухоженные растения в огромных кадках, письменные столы из дорогих сортов дерева, опаловое стекло ламп. Все свидетельствовало о чрезвычайной солидности и о власти, стоящей выше всяких подозрений. Конрад углубился в разговор со служащим, сидевшим за окошечком ценных бумаг. Я видела, что служащий несколько раз с сожалением пожал плечами, а потом вежливо вернул документы, положенные перед ним Конрадом. Конрад, казалось, пытался что-то объяснить, служащий слушал его с поистине швейцарским терпением. Появился еще один сотрудник, чтобы проводить Конрада в другой отдел. Я вскочила со своего кресла и подбежала к ним.
— Нам уже можно идти? — спросила я.
— Проявите еще немного терпения, мадам, — сказал служащий, — пока я свожу вашего мужа в Управление ценных бумаг.
Я снова села. Взяла одну из во множестве лежавших вокруг брошюр, отпечатанных на дорогой глянцевой бумаге. Большая часть того, что я читала, скользило мимо моего сознания. Но на одном абзаце я задержалась взглядом.
«Деятельность по управлению ценными бумагами вследствие новых форм вкладов, а также растущей интернационализации вкладов ценных бумаг институциональных инвесторов вновь значительно расширилась. Для обмена цифровыми данными с корреспондентными банками многократно использовалась международная информационная сеть, применимая и для ценных бумаг. Чтобы упростить дело транснационального управления ценными бумагами, банк всемерно способствовал стандартизации международных норм».
Я не поняла прочитанного. Но почувствовала, что для меня это может оказаться важным. И засунула брошюру в сумочку.
Через полчаса вернулся Конрад. Служащий простился любезным «До скорой встречи, господин доктор!». Прежде чем покинуть банк, Конрад рассказал мне еще о часовых поясах и различных валютах мира, показал табло, зеленые светящиеся надписи которых постоянно информировали об изменении курса валют. Я согласно кивнула, но почти не смотрела на них. Мне было ясно, что время умолчания слишком затянулось. Я должна поговорить с Конрадом.
Вечером, когда закрыты магазины, Банхофштрассе производит гораздо большее впечатление, чем днем. Правда, самые ценные вещи ювелиры к этому времени уже положили в сейфы, но то, что еще можно увидеть на бархатных подушечках, на кусках коры, на маленьких, наполненных песком мешочках, разложенных среди гальки или сухих листьев, превосходит по красоте и качеству все подобные вещи, выставляемые в витринах европейских городов. Я не люблю носить украшения, но мне доставляет удовольствие их рассматривать. Конрад терпеливо останавливался рядом со мной у каждой витрины, я заметила, что он замерз.
— У твоего клиента наверняка много денег, — говорю я. — Уж он-то мог бы купить своей жене любое украшение. Ведь так?
Я знала, что Конрад никогда не отвечает на мои вопросы, касающиеся клиента. Он и сейчас поступил так же.
— Раз мы не можем себе позволить ни одного из тех, что выставлены здесь, то тебя это не должно волновать, — сказал он.
«Добро пожаловать на аперитив» было написано в окнах большого ресторана. Конрад потянул меня внутрь. Он считал, что мне нужно выпить чего-нибудь горячительного.
Мы сели за последний свободный столик. Конрад стал изучать меню напитков. Мужчина, взявший с газетной подставки «Новую Цюрихскую», подошел к нам с рассерженной миной.
— Вы что, не видите, что на стуле лежат мои перчатки? — спросил он возмущенно. — Это мое место, разве не ясно?
Конрад вежливо извинился. Мы снова встали.
