Симона Бовуар - Мандарины
— Вот видите, — сказала я. — Если вы начнете перебирать свои мотивы, вам не выйти из этого. Оставайтесь на объективной позиции, как сказал бы Скрясин.
— Увы! Такая позиция слишком неустойчива! — возразил Робер. — Особенно когда располагаешь неполной информацией. Да, я верю в успех европейских левых сил, но не потому ли, что я убежден в их необходимости?
Меня смущало то, что Робер ставит вопрос таким образом. Он рьяно упрекал себя в том, что простодушно поверил в добрую волю коммунистов, но разве этого достаточно, чтобы до такой степени заставить его усомниться в себе? Впервые за всю нашу жизнь я видела, что его прельщает не требующее большой затраты сил решение.
— Когда вы надумали отказаться от СРЛ? — спросила я.
— О! Ничего определенного я не надумал, — ответил Робер. — Я просто задаюсь вопросом.
— С каких пор вы задаетесь таким вопросом?
— Да уже дня два-три, — сказал Робер.
— И без особой на то причины?
— Без особой причины, — улыбнулся он. Я внимательно посмотрела на него.
— А не означает ли это всего-навсего, что вы устали? — спросила я. — У вас усталый вид.
— Верно, я немного устал, — признался он.
Внезапно мне бросилось это в глаза: вид у него был очень усталый. Веки покраснели, лицо опухло и стало серым. «Ведь он не так уж молод!» — в тревоге подумала я. О! Он еще не был стар и все-таки не мог больше позволять себе прежние излишества; на деле же он их себе позволял и даже преумножал: возможно, чтобы доказать себе, что он все еще молод. Кроме СРЛ, «Вижиланс» и его книги, существовали визиты, письма, телефонные звонки; всем требовалось высказать ему что-нибудь срочное: одобрение, критику, предложения, проблемы; если их не принимали, если их не печатали, то обрекали на голод, на нищету, на безумие, на смерть, на самоубийство. И Робер принимал их, урезая время сна, он почти никогда не спал.
— Вы слишком много работаете! — сказала я. — Если и дальше так пойдет, вы себя погубите, а уж обо мне и говорить нечего.
— Надо протянуть еще месяц, не больше, — сказал он.
— И вы полагаете, что месяца отпуска вам хватит, чтобы прийти в себя? — Я задумалась. — Надо попытаться найти дом в предместье. Вы будете приезжать в Париж раз или два в неделю, а в остальное время — ни визитов, ни телефонных звонков: покой.
— Ты сама найдешь дом? — насмешливым тоном спросил Робер.
Бегать по агентствам, осматривать виллы — у меня не было к этому склонности, а главное, страшно не хватало времени. Однако видеть, как надрывается Робер, тоже не было никаких сил. Он решил, что митинг все-таки состоится, но тревога не оставляла его: коммунистов может смутить лишь очевидный, неоспоримый успех; а что ожидает СРЛ, в случае если они пойдут на разрыв отношений? Успех митинга волновал и меня. Еще в большей степени, чем для Робера, для меня значимы каждая личность в отдельности и все ценности частной жизни: чувства, культура, счастье; мне необходимо верить, что в бесклассовом обществе человечество сможет достичь свершений, не отрекаясь от самого себя.
Благодарение небу, Надин не передавала больше отцу упреки своих приятелей коммунистов; она перестала произносить обличительные речи против американского империализма и бесповоротно захлопнула «Капитал». Я ничуть не удивилась, когда она вдруг заявила мне:
— По сути, коммунисты ничем не отличаются от буржуев.
— Это почему?
Я как раз занималась вечерним туалетом, а Надин сидела на краю моего дивана; чаще всего именно в этот момент она говорила мне о вещах, которые больше всего ее волновали.
— Это не революционеры. Они за порядок, труд, семью, здравый смысл. Их справедливость — в будущем, а пока они, как и другие, мирятся с несправедливостью. И потом, их общество — это будет еще одно общество, вот и все.
— Разумеется.
— Если надо ждать еще пятьсот лет, чтобы мир в общем-то не изменился, меня это не интересует.
— Уж не думаешь ли ты, что мир можно переделать за один сезон.
— Смешно, ты рассуждаешь как Жоли. Мне ли не знать их болтовни. Но теперь я не понимаю, зачем мне вступать в компартию. Это такая же партия, как другие.
«Еще одна неудавшаяся любовная история, — с сожалением подумала я, заканчивая снимать с лица макияж. — А ей так необходима удача!»
— Самое лучшее — оставаться в одиночестве, как Венсан, — заявила она. — Он безупречно честный человек, настоящий ангел.
Ангел — слово, которое Надин употребляла по отношению к Диего; в Вен-сане она наверняка находила ту возвышенность и то сумасбродство, которые в свое время тронули ее сердце; только Диего вкладывал свое безрассудство в сочинения, а что касается Венсана, то можно было опасаться, что он свое перенес на жизнь. Спал ли он с Надин? Я так не думала, но в последнее время они виделись очень часто; я скорее радовалась этому, потому что Надин казалась мне взвинченной, но веселой. И потому у меня не возникло никаких опасений, когда однажды в пять часов утра я услыхала звонок. Надин не ночевала дома, и я решила, что она забыла свой ключ. Но, открыв дверь, я увидела Венсана.
— Не беспокойтесь! — сказал он. И это сразу встревожило меня.
— Что-то случилось с Надин! — воскликнула я.
— Нет, нет, — ответил он. — Она в порядке. Все уладится. — Он решительно шагнул в гостиную. — Надин и та оказалась всего-навсего женщиной! — с отвращением произнес он. Из кармана куртки он вытащил карту и разложил ее на столе. — В двух словах: она ждет вас вот на этом перекрестке, — сказал он, указывая на пересечение двух проселочных дорог к северо-западу от Шантийи. — Вам надо раздобыть автомобиль и немедленно ехать за ней. Перрон наверняка даст вам редакционную машину. Только ничего ему не объясняйте, попросите машину, и все. А главное — ни слова обо мне.
Он выложил это на одном дыхании, спокойным и суровым тоном, который никак не мог унять мою тревогу; я не сомневалась, что он чего-то боится.
— Что она там делает? Несчастный случай?
— Говорю же вам: нет; она повредила ноги и не может идти, вот и все. Но вы приедете и вовремя заберете ее; вы хорошо поняли, где это место? Я помечу крестиком. Вам надо только посигналить или позвать ее, она в маленьком лесочке справа от дороги.
— Что это за история? Что произошло? Я хочу знать, — настаивала я.
— Профессиональная тайна, — ответил Венсан. — Вам лучше немедленно позвонить Перрону, — добавил он.
Я ненавидела его мертвенно-бледное лицо, его налитые кровью глаза, красивый профиль, но то была бессильная ярость; я набрала номер Анри и услыхала его удивленный голос:
— Алло! Кто у телефона?
— Анна Дюбрей. Да, это я. Прошу вас срочно оказать мне услугу. Только, пожалуйста, не задавайте вопросов. Мне нужен немедленно автомобиль с запасом бензина на двести километров.
Последовала короткая пауза.
— Какая удача, вчера мы залили полный бак, — сказал он самым естественным тоном. — Машина будет у вашей двери через полчаса, вот только схожу за ней и приведу.
— Приезжайте на площадь Сент-Андре-дез-Ар, — сказала я. — Спасибо.
— Вот и прекрасно! — широко улыбаясь, заявил Венсан. — Я не сомневался в Перроне. Только успокойтесь, — добавил он. — Надин ничто не угрожает, особенно если вы слегка поторопитесь. Никому ни слова, а? Она поклялась мне, что на вас можно положиться.
— Можно, — сказала я, провожая его до двери. — Но скажите, в чем дело?
— Ничего серьезного, клянусь вам, — ответил он.
У меня было желание с силой захлопнуть за ним дверь, однако я закрыла ее тихонько, чтобы не разбудить Робера; к счастью, он, верно, крепко спал, всего два часа назад я слышала, как он ложился. Я торопливо оделась. Мне вспоминались те две ночи, когда я ждала Надин, в то время как Робер искал ее по всему Парижу: ужасное ожидание. Теперь было еще хуже. Я не сомневалась, что они совершили нечто серьезное: Венсан явно боялся; речь шла о краже со взломом или вооруженном налете, Бог его знает; а после Надин не смогла дойти пешком до вокзала, и мне следовало приехать до того, как все обнаружится, до того, как обнаружат Надин, охваченную страхом Надин, не один час ожидавшую меня в одиночестве в промозглой темноте. То было прекрасное летнее утро, пропахшее гудроном и листвой, через несколько часов станет очень жарко; а пока в прохладе и безмолвии пустынных набережных распевали птицы; радужное утро, исполненное тревоги, наподобие утра массового бегства.
Анри прибыл на площадь через несколько минут после меня.
— Вот карета, — весело сказал он. И остался сидеть за рулем. — Вы не хотите, чтобы я проводил вас?
— Нет, спасибо.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверена.
— Вы давно уже не водили машину.
— Я знаю, что справлюсь.
Он вышел, я села на его место.
— Это касается Надин? — спросил он.
— Да.
— А! Они используют ее, чтобы навязать нам свою волю! — с негодованием произнес он.
