Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер
Амариллис Лугоцвет задумалась.
— По чести говоря, не знаю, — не будь у меня некоторых обязательств… не знаю, вернулась бы я или нет.
— Вернетесь, — решительно заявил фон Вассерталь. — Все мы вернемся, должны вернуться, пока пребываем в этом образе.
— Да, вы правы, — ответила Амариллис, — в этом образе я бы все равно вернулась.
— В последнее время среди долговечных существ часто раздаются такие речи, — задумчиво произнес фон Вассерталь. — Похоже, что все уже не удовлетворены своим нынешним образом. Время от времени делается предложение вселиться обратно в материю, в вещи, отдалиться от чужан настолько, чтобы всякое сходство было погребено во прахе истории.
Амариллис Лугоцвет вздохнула.
— Столько всего приходится слышать, — подтвердила она, хотя на Авалоне она ничего подобного не слыхала, а только испытывала ощущения, — и это наводит на разные мысли. Но если с большинством нам подобных происходит то же самое, значит, назрели великие перемены.
— Что касается меня… — фон Вассерталь перебирал пальцами свои сохнущие на ветру волосы, — то я пока еще собой доволен. И до тех пор, пока меня на дне моего озера никто не тревожит…
— Дайте срок, — смеясь, заметила Амариллис Лугоцвет, — вам еще сядут на голову. С чего бы это чужанам так долго щадить именно вас? Погодите, они вам — как бы это сказать? — вскипятят ваше озеро, вот что.
В эту минуту послышались голоса, и когда Амариллис Лугоцвет поглядела в ту сторону, откуда они доносились, то увидела Альпинокса, Нордвинд, Розабель и Изабель, — спустившись с холма, вся компания прошла между камнями внутрь кромлеха, который замыкался под водой, и теперь спешила к ней навстречу, шумно ее приветствуя.
Пошли рукопожатья, объятья, целование рук, и все принялись наперебой рассказывать о себе, но голос Альпинокса перекрыл остальные: с одной стороны, он желал до мельчайших подробностей знать, что было с Амариллис Лугоцвет на Авалоне, с другой, ему не терпелось поведать о собственных впечатлениях от Гренландии и Северного полюса.
Амариллис Лугоцвет держалась с ним подчеркнуто холодно, зато особенно тепло приветствовала Нордвинд. Обе феи понимающе улыбались одна другой и, снявши шляпы, подставили волосы ветру, что же касается Альпинокса, то он старался отныне держаться поближе к фон Вассерталю.
Розабель и Изабель, похожие как две капли воды, носили на голове вместо шляп большие шелковые платки, повязанные по-цыгански. Некогда они фигурировали в сказках как один персонаж. Но этому персонажу надоело неизменно оказываться тринадцатым, и тогда он решил разделить надвое и себя, и приносимое им несчастье, которое, однако, заверяла Розабель, исходило вовсе не от них, а от самих чужан, только те никак не желают это понять и усвоить.
— Мы, — продолжала Изабель, — всего лишь предостерегаем чужан, когда на них надвигается какая-нибудь беда.
Итак, все стояли на берегу и обсуждали, что же им делать дальше. Сейчас они были в полном составе. Романтическим ореолом остров Ис был окружен разве только в глазах чужан, долговечным существам он быстро надоел, за исключением одного фон Вассерталя, который чувствовал себя здесь хозяином.
— А что, если мы немедля… — начал Альпинокс, которого вдруг с неодолимой силой потянуло в родные Альпы.
— Но сперва мы спокойненько посидим и перекусим, — решительно заявила Амариллис Лугоцвет. За все время своего пребывания на Авалоне она ни разу не ела привычной для нее пищи, и теперь, когда она стояла у воды, на свежем ветру, голод давал себя чувствовать.
— Присоединяюсь к этому предложению, — воскликнул фон Вассерталь, — плавание по Атлантике вызвало у меня зверский аппетит. — И он не мог отказать себе в удовольствии метнуть из-под полуприкрытых век странно вызывающий взгляд на Амариллис Лугоцвет. — Надеюсь, вы окажете мне честь еще раз побывать в моем здешнем подводном дворце, — продолжал он, обратясь к остальным присутствующим. — Мы сможем тогда спокойно обсудить, как нам всем вместе вернуться в Штирийский Зальцкаммергут. Надеюсь, что дамы Нордвинд, Розабель и Изабель согласятся сопровождать нас туда, прежде чем возвратятся в свои родные или полюбившиеся им места.
— Отчего же нет? — заметила Нордвинд. — На Северном полюсе я так много наслушалась об Альпах, что непременно хочу вновь их увидеть.
— Отчего же нет? — заметили также Розабель и Изабель.
И тогда вся небольшая компания забралась в удобный воздушный пузырь, предоставленный им фон Вассерталем, и он потащил его в подводный дворец, чтобы они могли там все вместе в последний раз закусить перед дорогой и обсудить подробности своего возвращения.
Еще сидя в пузыре, кто-то обронил слово «храмовой праздник», и фон Вассерталь, весело заулыбавшись, заглянул в пузырь снаружи, Альпинокс же, под наплывом воспоминаний, с силой хлопнул себя по коленям.
— Ах, в самом деле, храмовой праздник! — воскликнула теперь и Амариллис Лугоцвет. И она объяснила Нордвинд, Розабель и Изабель, как этот праздник справляют в тех местах, куда они намерены вернуться.
Несколько дней спустя, — то была первая суббота сентября, и день выдался ясный и солнечный, — по асфальтовой дороге поднимался в поселок небольшой караван. Расписные повозки, запряженные булаными лошадками с золотисто-желтой гривой, погромыхивая, везли свой груз — пестрые бумажные цветы, пряники в форме сердца с привязанными к ним маленькими зеркальцами, турецкую нугу, а также прочую ярмарочную дребедень и лакомства. Они остановились на площади перед церковью, где дорога кончалась и где местные жители впервые после войны опять сколотили и поставили деревянные прилавки, в робкой надежде, что кто-нибудь из цыган, которых они в эту злосчастную войну истребили почти поголовно, все же, по старому обычаю, забредет сюда к празднику. Когда показались повозки, раздались ликующие крики, правда, не очень громкие и какие-то смущенные. Людям не верилось, что цыгане на этот раз действительно явились, и кое-кто из стариков даже всплакнул, завидев хорошеньких лошадок и повозки, казалось, не тронутые войной и послевоенными невзгодами. Из людей помоложе некоторые глядели на сытых лошадок с нескрываемой завистью и злобой, и Амариллис Лугоцвет — уж она-то знала чужан как свои пять пальцев! — поняла, что горе и нужда их мало чему научили.
Амариллис Лугоцвет, Нордвинд, Розабель и Изабель облачились в пестрые юбки и кофты, нацепили большие серьги и, шагая в этом превосходном маскараде рядом с Альпиноксом и фон Вассерталем, являли собой наикрасивейших цыганок, каких только можно себе вообразить. Когда же вдобавок выяснилось, что они втихомолку суют ребятишкам лакомства, то впервые за все время существования поселка родители сами стали подталкивать детей к цыганам, вместо того чтобы, как повелось, ими стращать, — мол, не подходите близко, не то они вас украдут!
Прошло совсем немного времени, и поселок, как встарь, огласился свистом бумажных чертиков, которых детишки надували во всю мочь своих легких, а девушки понавешали на себя пряничные сердца, хотя парней здесь почти не осталось — большинство их было убито или в плену. Не такое это было веселье, как до войны или в старые времена, но все же веселье, позволившее многим наконец-то расправить грудь, — отощавшие чужане впервые смеялись и пели, полные новых надежд.
Амариллис Лугоцвет осаждали противоречивые мысли. От ее проницательного взора не укрылось, что кое-где в домах еще прячутся люди, которых ждет кара за их преступления. Не укрылись от нее и те, кто снова держал нос по ветру; не укрылись хитрости, мелкие и крупные, которые замышляли чужане, чтобы половчее обделать свои делишки. Но стоило ей заметить кого-нибудь из ребятам, тех, родившихся здесь в ее отсутствие, чье детство было омрачено бедствиями войны, как сказывалась ее давняя привязанность к чужанам, она сразу же хватала медовый пряник или кусок турецкой нуги и совала в жадно тянувшиеся к ней руки, чтобы потом с удовлетворением наблюдать, как лакомство тут же запихивается в разинутый детский роток. И однажды к ней подошла та девочка, которую она ждала с нарастающим нетерпением, — и такими же голодными глазами уставилась на все это великолепие, только руки она держала за спиной и не пускала в ход. Амелия фон Вейтерслебен, толкая перед собою Софи, пробилась сквозь толпу и остановилась перед Амариллис Лугоцвет, не узнав ее. Амелия стала совсем тоненькой, а была по-прежнему красива, а ее скромное платье даже не лишено элегантности.
— Есть тут что-нибудь, чего тебе очень хочется? — спросила она девочку, чей взгляд не мог оторваться от пряничного сердца с прикрепленным к нему колокольчиком. — Погляди хорошенько, — добавила мать, — я могу исполнить только одно твое желание.
— Вот это. — Софи глазами указала на сердце, которое Амариллис Лугоцвет уже протягивала ей.
