Тамар Майерс - Переполох с чертополохом
Я мило улыбнулась и проворковала:
- Ну, тебе-то, разумеется, сводня ни к чему - женщины тебе и так на шею вешаются.
- Абби, я должен с тобой поговорить.
Я нарочито зевнула.
- Мы уже давно обо всем переговорили. К тому же я устала и спать хочу. В одиночестве!
- Абби, неужели случившееся тебя совсем не напугало? Как-никак, кто-то в твою машину залезал.
Я мотнула головой.
- Пустяки. Видишь, даже руки больше не трясутся. Обещаю, что на ночь включу сигнализацию в доме, а на моем ночном столике всегда стоит баночка жгучего перцового аэрозоля. В общем, спасибо, что приехали, и - удачного вам расследования.
Сержант Бауотер поскреб обе подмышки одновременно. Я подумала, что бедняга, наверно, опробовал на себе новый дезодорант, и выбор, судя по всему, оказался не самым удачным.
- Если услышите что-нибудь подозрительное, мэм, непременно звоните в полицию, - сказал он.
- Обязательно, - пообещала я. - Спокойной ночи.
Сержант Бауотер, удовлетворенно хмыкнув, зашагал к машине. Отделаться от Грега оказалось куда сложнее.
- Если тебе что-нибудь понадобится, - медленно, с расстановкой произнес он, - не стесняйся, дай нам знать.
- Непременно, - торжественно закивала я.
- Мы все равно будем каждый час проезжать мимо. Верно я говорю, сержант?
- Угу, - с готовностью подтвердил напарник Грега.
- Вы очень добры, ребята. Огромное спасибо. Только не звоните в дверь, пожалуйста, потому что мне вставать рано. Хорошо?
- Послушай, Абби... - Грег растопырил лапы, явно намереваясь сграбастать меня в медвежьи объятия.
Я поспешно попятилась и, подхватив свой трофей с зелеными пятнами, скрылась в доме. Как любила говорить моя мамочка, в море водится и другая рыба. И пусть моя рыбка ростом и внешностью не вышла, что из того? По крайней мере, пасть у нее не акулья, а это главное.
Я уже протянула руку к телефону, когда он сам зазвонил.
- Вы хоть знаете, который час? - негодующе спросила я.
- Э-ээ... Могу я поговорить с Абигайль Тимберлейк?
- В зависимости от того, кто вы такой. Надеюсь, вы не из службы развозки призов? Потому что, если вы заблудились, то лишь потому, что заехали слишком далеко. Мой дом стоит в конце первого тупика, а не второго.
- Абби, - в голосе послышались жалобные нотки. - Это я, Гилберт Суини.
В мою душу тут же закрались подозрения. Ведь именно пожертвованием Гилберта Суини, разложенным передо мной на кофейном столике, я сейчас любовалась. Более того, в памяти еще теплились воспоминания о выпускном классе средней школе. В те годы Гилберт был самой отъявленной скотиной. Пьянствовал, курил, бузил, шельмовал в карты, причем не где-нибудь, а даже в воскресной школе. Уже позже, на гражданке, он ухитрился обрюхатить мою подругу, Дебби Лу, и подло отказался на ней жениться. Хотя в те дни брак считался не только почетной, но даже священной обязанностью, никого особенно не удивило, что Гилберт бросил свою без двух минут нареченную у самого алтаря.
- Гилберт, чего тебе? - неприветливо спросила я. - Уже чертовски поздно.
- Я видел тебя сегодня на аукционе.
- Да, Гилберт, и я тебя видела. А теперь извини, мне пора...
- Я хочу сказать, что видел, как ты торговалась из-за картины, которую пожертвовал я. Должен сказать, ты здорово помогла этим юнцам, которые копят на мини-вэн.
- Спасибо, Гилберт, но лично я сомневаюсь, чтобы на мои полторы сотни долларов и девяносто девять центов можно было приобрести приличный кусок автомобиля. Они ведь на новый фургончик нацелились, а не на допотопную развалюху.
- Да, но с твоей легкой руки все завертелось. После твоего ухода все начали швыряться деньгами, как полоумные.
- Неужели?
- Да, представь себе. Какой-то псих выложил полсотни баксов за ночник Присциллы Хант. Ты можешь этому поверить?
- Никогда!
- А мою сестру Хортенс ты знаешь?
- Еще бы. - Вообще-то, задавака Хортенс Симмс приходилась Гилберту сводной сестрой, но, хотя в отличие от своего непутевого родственника, она никого подле алтаря не бросала, в список почитаемых мною людей она не входила. И не права моя дражайшая мамуля: я вовсе не завидую успеху этой женщины. Просто Хортенс не следовало в пятом классе говорить Джимми Раушу, что я от него без ума, а уж в седьмом она и вовсе начала распускать про меня небылицы. Никогда я не набивала чашечки лифчика гигиеническими салфетками! Я пользовалась исключительно туалетной бумагой.
- Так вот, - продолжил Гилберт. - Хортенс внесла на аукцион имя персонажа из своей книги. И, представь себе, оно ушло за пятьсот долларов!
Мне показалось, что я ослышалась. - Повтори, пожалуйста, я не поняла.
- Ты ведь знаешь, что она издала книгу?
- Да, "Корсеты и короны". О нижнем белье. И что из этого?
- Тираж разлетелся вмиг, и теперь Хортенс задумала сочинить роман. И вот некто отчаянно торговался, чтобы одного из героев назвали его именем.
Я вздохнула.
- Господи, эти болваны, похоже, никогда не переведутся. И кто этот придурок? Ты его знаешь?
Вздох. Потом: - Да, это я.
Меня как обухом по голове ударило.
- Вот как? Что ж, Гилберт, это очень благородный жест.
- Спасибо, Абби. Послушай, могу я просить тебя об одолжении?
Я уже и сама считала, что по уши в долгу у него.
- Конечно.
- Я бы хотел выкупить у тебя свою картину.
- Э-ээ... О-оо... Боюсь, что это невозможно.
- Но я верну тебе все твои деньги.
- Спасибо, Гилберт, ты очень добр, но ничего не выйдет.
- А если я набавлю еще полсотни?
- Ты очень щедрый, и, поверь, что я растрогана, но картины у меня уже нет. Я ее отдала.
- Что?
- Я отдала ее приятелю.
- Вот, блин!
- Что ты сказал?
- А кому ты ее отдала?
- Извини, Гил, но это уже тебя не касается.
- Прости меня, Абби. Дело в том, что я не имел права выставлять эту картину на торги.
- Почему?
- Она принадлежала моей мачехе, Адель Суини. Она сейчас постоянно проживает в Пайн-Мэноре, в доме для престарелых, но эта жуткая картина, насколько я помню, всегда висела над ее камином. И, переезжая в свою богадельню, Адель прихватила картину с собой. Похоже, старушенция была к ней очень привязана.
- Тогда с какой стати ты выставил ее на аукцион? Или тебя сама Адель попросила?
- Нет. После смерти моего отца Адель со мной и парой слов толком не перекинулась. Мы с ней и так особенно не общались. Но сегодня утром я решил ее навестить. Так вот, она меня даже не узнала.
- Понятно. И ты решил обокрасть старушку.
- Нет, Абби, это вовсе не так. Дело в том, что стены там увешаны и множеством других, не менее безобразных картин, и... Послушай, могу я с тобой кое-чем поделиться?
- Да, но только при условии, что после этого мне не придется лечиться пенициллином.
Гилберт, похоже, пропустил мою колкость мимо ушей.
- Мачехой Адель была всегда презлющей. Точь-в-точь, как ведьма из сказок братьев Гримм. Когда она вышла замуж за моего папашу, мне было всего шесть лет. А у нее уже была своя дочка - Хортенс. Ну и вот, за малейшую провинность она лупила меня смертным боем.
- Ну, надо же.
- А точнее, хлестала меня проволочной распялкой. Причем, почему-то белой.
- Ну и ну. - Мне показалось, что даже Гилберт не смог бы врать настолько изобретательно.
- А хочешь знать, где она это делала? В гостиной, причем всегда перед тем самым камином. Ты даже представить себе не можешь, как я возненавидел этот камин и картину, которая висела над ним. И вот сегодня утром, когда Адель меня не узнала, мне вдруг отчаянно захотелось сорвать эту мерзость со стены и растоптать. Но потом я вспомнил про предстоящий аукцион и решил, что могу сделать для кого-то доброе дело.
- И ты не боялся, что тебя схватят с поличным? - ужаснулась я. Хортенс, например. Она ведь тоже епископалистка.
- Да, но на подобные мероприятия она никогда не ходит. Считает, что это ниже ее достоинства.
- Да, это верно.
- Ну, пожалуйста, Абби! - внезапно взвыл Гилберт. - Я только сейчас осознал, что не имел права так поступать.
- Понимаю, - промолвила я. - Значит, теперь ты прозрел и решил возвратить картину законной владелице, которая избивала тебя проволочными распялками? Кстати, Гилберт, а где при этом был твой папаша?
- Он... ну... Ты можешь судить об их взаимоотношениях хотя бы по тому, что Адель называла его хряком.
- Как?
- Это пошло от фамилии Суини. Сперва она стала звать его Свини, а потом и вовсе свиньей или хряком.
- Понимаю. Что ж, извини, Гилберт, но мой приятель, которому я продала эту картину, просто души в ней не чает. Я не могу просить его расстаться с ней.
- Как - продала? - переспросил Гилберт. - Мне показалось, ты говорила, что отдала ее.
- Отдала, продала - какая разница? Я считаю, что отдала ее за бесценок. Всего за десять долларов.
Гилберт так ахнул, что у меня едва не разорвалась барабанная перепонка.
- Ты продала картину за десять долларов?
- Не хочу оскорблять твои чувства, - соврала я, - но картина эта и ломаного гроша не стоит.
