Габриэль Витткоп - Вечный альманах гарпий
Новая легенда о Киннари
Однажды принц Су Тон курил, стараясь забыть о своем горе, и вдруг увидел, как из шарика опия вышла киннари Манора — величиной не больше боба, но такая же прекрасная, как прежде.
— Я пришла за тобой, — сказала она, — чтобы увести тебя на самую высокую горную вершину, куда больше никто не сможет добраться. Но ты должен согласиться стать еще меньше, чем я.
Несмотря на желание воссоединиться со своей супругой Манорой, принц подумал, что ему трудно будет жить в диких горах — без дворца, наложниц, потомков и слуг.
Но больше всего ему претила мысль о том, что он будет меньше боба — меньше самой Маноры.
— Даже если я должен стать очень маленьким, неужели я не могу быть хоть чуть-чуть больше тебя? Ведь я все-таки принц.
— А я — киннари, и ты сказал то, чего не следовало говорить.
Тут киннари Манора начала резко расти, расти и расти, пока не достигла размеров огромного грифа, а затем набросилась на принца Су Тона и сожрала его.
Читать вслух с наступлением темноты
Свод небесный, хищница алмазная,
Матерь-гриф, крылами осени меня!
Матерь-гриф, ты — море бело-черное,
Унеси меня ты в бездны тайные!
Матерь-гриф, ты — тина плодородная,
Проглоти, обгложь мои ты косточки!
Матерь-гриф, ты лавою грохочешь,
Матерь-гриф, паришь ты над водою,
Матерь-гриф, над тенями ты властвуешь,
Матерь-гриф, царица рек и холода,
Матерь-гриф, царица тьмы и ветра,
Матерь-гриф, небес с землей владычица!
Загадки
1.
Что лежит рядом с небольшим чемоданом — белое на красном?
2.
Кто синеет на сквозняке?
3.
У кого нет крыльев, но есть одно перо, и он летит по воздуху?
(Ответы.)[6]
1.
Скелет коммивояжера, обглоданный гарпиями.
2.
Сердечный больной, когда гарпия открывает дверь.
3.
Поэт, похищенный гарпией.
Лимерик II
Mrs Smith, after 't was half past three,
Laid in the garden a table for tea.
She found with bewilderment
All spoiled of excrement,
Because two harpies stood on the tree.[7]
«Голубая Гарпия»
Стоя на пороге «Голубой Гарпии», Джим Маклойд проводил взглядом фургон, уехавший в судебно-медицинский институт. Было еще только десять часов, но уже пригревало, и над недавно политой Сохо-сквер поднимался запах мокрой земли. Джим вернулся в зал, где все было обито ярко-синим плюшем, на котором при неоновом освещении виднелись пятна и потертости. В гримуборной танцовщиц — каморке, обклеенной фотографиями красоток и расположенной рядом с туалетом, — фотографы упаковывали свою аппаратуру. Два часа назад уборщица обнаружила там труп Тани Оверстрит по прозвищу Биби: задушенная собственным чулком, она полулежала, зажатая между гримировальным столиком и фанерным шкафом. Стройная двадцатилетняя блондинка — впрочем, бесперспективная. — Послали за ее подругой, — сказал сержант Куинтон, сверившись с блокнотом. — Рэчел Принс — так ее зовут.
Живет неподалеку.
— Никаких улик?
— Да, инспектор.
— Посмотрим, что покажут отпечатки… Войдите.
Рэчел Принс толкнула дверь.
Она была очень маленькая, почти полностью скрытая пальто из верблюжьей шерсти, заметно длинноватым и украшенным брошью со стразами. На удивление зябкая девушка.
— Садитесь, мисс Принс.
— Здесь?
— Если вы не против…
— Против. Я очень любила Биби.
— Давно вы ее знаете?
— Два года. Когда Митчел купил кабаре, у него еще не было названия, потому что раньше это был небольшой ресторан. Нас с Биби едва пригласили, а она тут же предложила: «Голубая Гарпия». Странное название, правда? Но, как ни странно, Митчелл согласился. Вначале он не знал, что это означает, но Биби ему объяснила: хищная женщина, наподобие грифа, от которой нельзя спастись.
— Кто вам сказал, что Таня Оверстрит убита?
— Миссис Коллинз, уборщица. Она по вечерам убирает в туалете и заведует гардеробом. У нее комната на втором этаже с окнами во двор — она служит еще и консьержкой.
— Кто директор?
— Митчелл, но он сейчас в Италии. Когда он в отъезде, его заменяет бармен Джо. Тоже гнусный тип.
— Кто еще живет в доме?
— Двое слуг-филиппинцев, да еще две танцовщицы — Юки и Мод, но мы с Биби плохо их знали, потому что они здесь всего пару недель.
— Таня Оверстрит жила одна?
— Месяца три она жила со своим другом Джерри Лэнгом, на Игл-стрит, 16. Это в Холборне.
— А до этого?
— До этого? С матерью-фотографом.
— Отец?
— Отца нет.
— Мисс Принс, когда вы видели Таню Оверстрит в последний раз?
— Сегодня ночью — примерно в десять минут или в четверть четвертого. В три часа заведение закрывают, и тогда мы выходим через дверь во двор. Видите — вон там… в самом конце туалетного коридора… У каждой из нас — свой ключ. Юки, Мод и я вышли вместе, но Биби осталась, поскольку еще не успела собраться. Гримуборная очень тесная, и приходится ждать своей очереди перед умывальником и трельяжем.
— Вы не заметили ничего необычного в ее настроении?
— Абсолютно. Ее лишь раздосадовало, что сломалась застежка на браслете. Это был гагатовый браслет, очень широкий, с ромбами… Она сказала «чао», «до завтра» или что-то наподобие — и все.
— Благодарю вас, мисс Принс. Если понадобится, я вас еще вызову. Но… вы хотели что-то сказать?
— Нет… ничего важного.
Когда она ушла, Джим Маклойд поднялся к миссис Коллинз, которая была похожа на крупного попугая в период линьки и, сидя в своей кухне-гостиной, подбадривала себя виски. Нет, она ничего не заметила, не слышала, не видела и не учуяла ничего подозрительного. Закрыла зал, но не заходила в гримуборную танцовщиц. Лишь сегодня утром… Какой удар!
Джим Маклойд делал записи в своем кабинете, когда его сослуживец, инспектор О'Хара, передал ему рапорт судебного медика. Таня Оверстрит была задушена около половины четвертого ночи, то есть через несколько минут после ухода своих коллег. Ни синяков, ни ран, ни следов изнасилования. Ничего. В сумочке — немного денег, автобусные талоны, сигареты, носовой платок и косметический набор.
Джим Маклойд задумался: пойти ли сначала на Игл-стрит — взглянуть, как живут танцовщицы кабаре, или сразу же отправиться к ее матери? Он выбрал второе. Квартира находилась на Джеррард-стрит, на седьмом этаже унылого щербатого дома. На двери висела уже состарившаяся табличка: «Студия Лилиан Оверстрит». Он позвонил и долго прождал. Наконец дверь приоткрылась.
Миссис Лилиан Оверстрит было лет сорок пять-пятьдесят, и ее густые обесцвеченные волосы, сухие и безжизненные, точно солома, опадали на увядшее лицо, где блестели сильно подкрашенные карие глаза.
— Извините, миссис Оверстрит, мне не хотелось бы вас беспокоить — представляю, что вы сейчас чувствуете… но я был бы весьма вам признателен, если бы вы поговорили со мной о Тане.
Она провела его в студию, где царили беспорядок и бедность и где все было голубым, не считая фотографий, сваленных на стол или приколотых над большим диваном — единственным лежачим местом в комнате.
— Это сделал мерзавец Джерри! — воскликнула миссис Оверстрит, нервно сжимая голубой пеньюар, отороченный облезлым лебяжьим пухом. — Садитесь, инспектор. Вы знаете, что его приговорили к пяти годам за обман страховой компании? Прелестный типчик, не правда ли? И надо же было Тане в такого влюбиться!
— Чем он сейчас занимается?
— Работает коммивояжером в бельевом магазине, подонок. Так они и познакомились.
Миссис Оверстрит расплакалась, и тушь растеклась широкими полосами.
— Она была такая красавица!..
Неопределенным жестом мать показала на фотографии — эротические ню с претензией на художественность.
— Она была вашей моделью?
— Моей лучшей моделью. Самой красивой. За все время…
Маклойд подошел к стене. И впрямь — за все время. Девичьи ню: одна-единственная девочка, в макияже и украшениях — секс-символ. Ню девушки, подростка, молодой женщины.
Везде, повсюду Таня… Были, правда, и другие снимки, но лишь фотографии молодых женщин — как бы промежуточные, проходные, временные, служившие лишь оттеняющим негативом.
— Вы, разумеется, продаете свои снимки?
— Разумеется.
На улице желтые солнечные лучи прорезали сиреневые тени на Джеррард-стрит, где перед китайскими ресторанами разгружали ящики. Следовало допросить Джерри Лэнга — жулика, отсидевшего в тюряге, типа, который жил с танцовщицей кабаре: дела у него, наверное, шли неважно, он продавал черные трусики, майки с блестками, механические кружевные штучки и нейлоновые чулки, которыми душат стриптизерш… Нет, сказал себе Маклойд, только не распускай воображение, пока не увидишь самого субчика. К тому же есть еще бармен Джо…
