Джон Голсуорси - Девушка ждёт
Зал суда был полон, что подтверждало справедливость этих мыслей; Динни и Адриан прошли в маленькую комнату ожидания.
– Ты будешь пятой, Динни, – сказал Адриан. – Хилери и меня вызовут раньше. Подождем здесь, пока нас не вызовут, тогда не заподозрят, что мы сговорились.
Они молча сидели в голой комнатушке. Сперва должны были допросить полицейского, врача, Диану и Хилери.
– Это как в песенке о негритятах, которые пошли купаться в море, – прошептала Динни.
Взгляд ее был прикован к календарю, висевшему напротив; ей почему-то непременно хотелось прочесть, что там написано, но она не могла разобрать ни слова.
– Выпей-ка глоточек, – сказал Адриан и вынул из кармана бутылочку. – Только не слишком много: это лекарство, оно тебя подбодрит.
Динни глотнула. Лекарство слегка обожгло ей горло.
– Теперь ты, дядя.
Адриан, в свою очередь, сделал осторожный глоток.
– Отлично подстегивает, когда у тебя состязание или что-нибудь в этом роде, – сказал он.
Они снова помолчали, ожидая, чтобы лекарство подействовало. Молчание нарушил Адриан:
– Если души умерших живут среди нас, – а я в это не верю, – что думает сейчас бедный Ферз обо всей этой комедии? Все-таки мы еще варвары. У Мопассана есть рассказ о клубе самоубийц, – там предлагали приятную смерть каждому, кто хотел покинуть этот мир. Я не одобряю самоубийства людей в здравом уме, – разве что в самых редких случаях. Человек обязан вытерпеть все; но я бы хотел, чтобы у нас был такой клуб для душевнобольных и для тех, кому это грозит. Ну как, помогло лекарство?
Динни кивнула.
– Оно действует не меньше часа. – Адриан поднялся. – Кажется, моя очередь. До свидания, дорогая, желаю успеха! Когда будешь отвечать следователю, не забудь время от времени вставлять «сэр».
Глядя, как он распрямил плечи, переступая порог, Динни почувствовала нечто вроде душевного подъема. Все-таки дядя Адриан лучше всех на свете! И хотя в этом не было ни капли логики, она мысленно помолилась за него. Нет, питье ей в самом деле помогло, головокружение и слабость прошли. Она вынула карманное зеркальце и пуховку. Когда она взойдет на костер, вовсе не обязательно, чтобы у нее блестел нос.
Прошло, однако, еще четверть часа, прежде чем ее вызвали; она провела это время, не отрывая глаз от календаря, думая о Кондафорде и вспоминая лучшие дни сенокоса и пикников в лесу; вот она собирает лаванду, катается верхом на гончей, потом ее пересаживают на пони, когда Хьюберт уезжает в школу; дни безоблачного счастья во вновь отстроенном доме, – хотя она там и родилась, до четырех лет ей пришлось кочевать, жить то в Олдершоте, то в Гибралтаре. С особым удовольствием вспомнила она, как разматывала золотые нити с коконов своих шелковичных червей и воображала, будто это какие-то ползучие слоны, и какой у них был особенный запах.
– Элизабет Чаруэл!
Что за наказание иметь фамилию, которую всегда перевирают! Она поднялась, повторяя про себя:
Последний негритенок один гулять бы рад.
Но вот судья нагрянул, – и нету негритят.
Кто-то встретил ее у порога и повел через весь большой зал за какую-то загородку. К счастью, она в последнее время уже не раз бывала в таких местах – все здесь было знакомо и даже немножко ее забавляло. Присяжные прямо перед ней были похожи на ископаемых, следователь преисполнен важности. Слева от нее разместились остальные негритята, а за ними, вплоть до дальней голой стены, рядами тянулись десятки, десятки и десятки голов – точно сельди набились в огромную бочку. Тут она услышала обращенный к ней вопрос и сосредоточила все внимание на лице следователя.
– Вас зовут Элизабет Черрел. Вы, если не ошибаюсь, дочь леди Черрел и генерал-лейтенанта сэра Конвея Черрела, кавалера ордена Бани, кавалера орденов святого Михаила и святого Георгия?
Динни поклонилась. «Надеюсь, это ему понравится», – подумала она.
– И вы живете вместе с ними в усадьбе Кондафорд, в Оксфордшире?
– Да.
– Насколько мне известно, мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз вплоть до того самого утра, когда капитан Ферз покинул свой дом?
– Да.
– Вы их близкий друг?
– Я дружна с миссис Ферз. Капитана Ферза я видела до его возвращения, кажется, только один раз.
– A-а, до его возвращения! Вы уже гостили у миссис Ферз, когда он вернулся?
– Я приехала к ней как раз в тот день.
– В день его возвращения из клиники для душевнобольных?
– Да. Я, в сущности, поселилась у них в доме на следующий день.
– И оставались там, пока капитан Ферз его не покинул?
– Да.
– Как он себя вел все это время?
Услышав этот вопрос, Динни впервые поняла, как плохо не знать, что говорили до нее другие. Придется ей, видно, говорить то, что она знала и видела на самом деле.
– Он казался мне совершенно нормальным, только не хотел выходить из дому или встречаться с людьми. Вид у него был совсем здоровый, но глаза его… от них становилось не по себе.
– В каком смысле?
– Они… они напоминали огонь, горящий за решеткой; казалось, в них сверкают искры.
При этих словах присяжные на какой-то миг стали меньше похожи на ископаемых.
– Вы говорите, он не хотел выходить из дому? Так было все время, пока вы там находились?
– Нет, он вышел накануне своего бегства. Насколько я знаю, его не было дома весь день.
– «Насколько вы знаете»? А разве вас там в это время не было?
– Не было; утром я увезла обоих детей в Кондафорд, к моей матери, и вернулась вечером перед самым ужином. Капитан Ферз еще не возвращался.
– Что заставило вас увезти детей?
– Меня об этом попросила миссис Ферз. Она заметила какую-то перемену в капитане Ферзе и решила, что детей лучше удалить.
– А вы бы могли сказать, что и сами заметили такую перемену?
– Да. Мне казалось, что он становится беспокойнее и, пожалуй, подозрительнее; он стал больше пить за ужином.
– Ничего из ряда вон выходящего?
– Ничего. Я…
– Да, мисс Черрел?
– Я хотела сказать кое-что с чужих слов.
– Со слов миссис Ферз?
– Да.
– Ну, в этом нет необходимости.
– Спасибо, сэр.
– Поговорим о вашем возвращении в тот день, когда вы увезли детей. Вы сказали, что капитана Ферза не было дома; а где была миссис Ферз?
– Дома. Я быстро переоделась, и мы поужинали вдвоем. Мы очень о нем беспокоились.
– А потом?
– После ужина мы поднялись в гостиную, и, чтобы отвлечь миссис Ферз – она очень волновалась, – я попросила ее спеть. Скоро мы услышали, как стукнула входная дверь, вошел капитан Ферз и сел.
– Он что-нибудь сказал?
– Нет.
– Как он выглядел?
– По-моему, ужасно. Он был совсем не такой, как всегда, вид у него был странный, напряженный, как будто его мучила какая-то страшная мысль.
– Да?
– Миссис Ферз спросила, ужинал ли он и не хочет ли лечь, предложила вызвать врача; но он не говорил ни слова – сидел с закрытыми глазами, точно спал, пока наконец я не шепнула: «Как по-вашему, он спит?» Тут он вдруг закричал: «Спит! У меня все начинается снова! Все снова! Но я не хочу, не позволю! Клянусь богом, не позволю!»
Когда она повторила эти слова, Динни наконец поняла, что означает выражение «движение в зале суда»; каким-то загадочным образом она придала убедительность показаниям предыдущих свидетелей. Она никак не могла решить, хорошо это или нет, и отыскала глазами Адриана. Тот чуть заметно кивнул.
– Дальше, мисс Черрел.
– Миссис Ферз подошла к нему, а он крикнул: «Оставьте меня в покое! Убирайтесь!» Кажется, она спросила: «Рональд, хочешь, позовем врача? Он даст тебе снотворное». Но он вскочил на ноги и бешено закричал: «Убирайтесь! Не надо мне никого… никого!»
– Да, мисс Черрел, что же было потом?
– Мы испугались. Мы пошли в мою комнату посоветоваться, и я сказала, что надо позвонить по телефону.
– Кому?
– Врачу миссис Ферз. Она хотела пойти сама, но я ее не пустила и побежала вниз. Телефон находится в маленьком кабинете на первом этаже, и я уже стала набирать номер, как вдруг меня схватили за руку и я увидела у себя за спиной капитана Ферза. Он перерезал ножом провод. Он держал меня за руку, и я сказала: «Как это глупо, капитан Ферз, вы отлично знаете, что мы не хотим вам зла». Он отпустил меня, спрятал нож и велел надеть туфли – я держала их в другой руке.
– Вы хотите сказать, что перед этим их сняли?
– Да, чтобы сбежать вниз потихоньку. И я их надела. Он сказал: «Я не позволю вмешиваться в мою жизнь. Я сам решу, что с собой делать». Я сказала: «Вы же знаете, что мы хотим вам только добра». А он ответил: «Знаю я это „добро“, с меня хватит». Потом он посмотрел в окно и сказал: «Дождь льет как из ведра», – повернулся ко мне и закричал: «Вон отсюда, живо! Вон отсюда!» – и я бросилась бегом вверх по лестнице.
