Бертрам Глас - История розги (Том 2-3)
- Мадмуазель Берта, - сказала она, - пришел серебряник и просит вас сейчас же придти и проверить серебро, так как он не может ждать ни одной минуты...
- Ну, вот, видите! - сказала с досадой горничная. - Послушай, Луизочка, барыня велела мне дать этому господину по голому телу сорок ударов хлыстом. Дай их ему что есть мочи. Поищи хлыст, он, кажется, в каком-то ящике, - и высокая злая девица скрылась, как ураган.
Как только она ушла, девочка залилась веселым смехом; захлопала руками и, подпрыгивая, пролепетала:
- Вот так повезло! Я страшно люблю бить мужчин. Вы не смейтесь, я умею бить сильно и даже очень сильно. Вот увидите! Где же это хлыст?
Она пооткрывала все ящики, но хлыста не находила.
- Экая досада, - проговорила девочка, видимо, недовольная. Послушайте, чтобы у меня совесть была чиста и вы получили бы удостоверение... Я ведь все знаю, это не в первый раз!.. Хотите я вам дам сорок ударов руками? Тогда живо раздевайтесь - и на кровать!..
Для меня было главное получить удостоверение и попасть в члены, что не только удовлетворяло мою страсть к флагелляции, - но, главное, давало мне возможность под псевдонимом описать этот клуб и заработать от издателя газеты не менее ста долларов.
- Я, - показывает на дознании репортер, - разделся и лег на край кровати, заняв положение, удобное для получения ударов.
- Вы будете сами считать удары, - сказала девочка; - когда я дам вам все сорок, вы скажете, чтобы я перестала вас бить...
И девочка начала меня бить рукой. Я не стану лгать и уверять, что я страдал от боли под ее ударами. Я забыл, что должен был считать. Думая, что она дала мне все, я встал и сказал, что получил все сорок.
Но она меня остановила, когда я стал, было, приводить в порядок свой костюм, следующими словами:
- Нет, нет, вы сплутовали, я вам не доверяла и сама считала. Я вам дала всего тридцать шесть ударов... Ложитесь опять.
Я снова лег, и она дала мне во всю свою силу еще четыре удара.
- Ну, живо одевайтесь и идем скорее, а то мне некогда!
Внизу я встретил злую горничную, по-прежнему надутую. Она мне протянула миниатюрный конвертик, еще не заклеенный, с написанным на нем адресом президентши.
На улице, прежде чем заклеить конвертик, я не удержался от любопытства и прочел записку. Вот что писала дама:
"Дорогой друг! Вы свободно можете принять в члены клуба предъявителя этого письма. Я велела дать ему сорок ударов хлыстом своей горничной Берте, большой любительнице вымещать свою злость на спинах мужчин, а потому вы можете быть спокойны, вашему протеже не было оказано ни малейшей пощады!"
Вот так-то пишется история, подумал я, заклеивая конвертик.
В глубине души я жалел, что ускользнул от хлыста светской барыни или ее свирепой камеристки.
Вернувшись домой, я переменил платье и отправился позавтракать. Ровно в два с половиною часа я был в клубе, в кабинете президентши.
Она быстро пробежала записку своей подруги, молча написала мне билет на право входа в собрания клуба в течение недели и передала его мне.
Я поблагодарил ее от всего сердца и даже, сознаюсь, почувствовал некоторое угрызение, вероятно, такое же, которое испытывают предатели... Но что поделаешь, если страсть к флагелляции была у меня слабее страсти, заработать сто долларов.
За несколько минут до трех часов я был уже в зале конференции и занял кресло в четвертом ряду.
Народу было уже довольно много. Это была вполне избранная публика: дамы в дивных туалетах, мужчины корректные и элегантные.
Прозвенел колокольчик, и на эстраде появилась Ж. С. Это была совсем еще молодая особа. На вид ей можно было дать не больше двадцати пяти лет. Лицо у нее было сухое, выражение довольно злое. Она была одета в дамский охотничий костюм. Впоследствии оказалось, что она была учительницей одной из сельских школ в окрестностях Бостона. Когда до губернатора дошло сведение о ее лекции и демонстрации, то он велел немедленно предать ее дисциплинарному суду, который уволил ее со службы. Против нее было возбуждено судебное преследование, и суд приговорил ее к двухнедельному тюремному заключению или штрафу в 30 долларов (около 60 р.).
Как дисциплинарный суд, так и судья в мотивах приговора объяснили, что учительница имела полное право наказывать мальчика розгами за леность, непослушание и дерзость даже гораздо строже, чем она его наказала, но не имела никакого права наказывать его на эстраде, в присутствии совершенно посторонних лиц.
Звонким и приятным голосом она прочла свою лекцию. Я записал некоторые места из нее.
"Милостивые государыни и государи! - начала она. - Я вполне счастлива, что могу перед вами констатировать тот факт, что при воспитании детей в нашей стране наказание розгами сохраняется в громадном большинстве семей, несмотря на то, что употребление розог имеет многих врагов, которых я не считаю настоящими американцами. Розги почти исчезли во Франции и Италии, но сохранились в Англии, Германии, Австрии, России и многих других странах. Мы знаем, что престиж розог, которым они пользуются у нас в Америке, не менее велик, чем во всех этих странах. У нас употребление розог при воспитании детей вошло в наши нравы, и розги занимают почетное место как в школах, так и в семьях.
Если не фарисействовать, то придется признать, что нет более действенного средства добиться от ребенка послушания и прилежания; розгами можно укротить самую упрямую, буйную натуру. Из всех репрессивных мер эта наиболее практичная и скорая.
Назначение в наказание переписки известного числа страниц, карцера, хлеба и воды, лишение права играть или прогулки и т. п. - все это следовало бы давно оставить, как не достигающее своей цели, если не считать редких исключений. Списывание одуряет ученика, а остальные наказания антигигиеничны. Разве не варварство лишить провинившегося ребенка пищи или воздуха! Наказание розгами, назначенное в разумной, строго обдуманной дозе, без жестокости, но и без еще более вредной сентиментальности почти всегда приводит к благоприятным результатам.
Розги, за редкими исключениями, благодейственно действуют не только на маленьких детей, но и на юношей и девочек подростков.
Я не буду касаться вопроса о наказании розгами лиц взрослых, так как это не входит в программу настоящего моего сообщения. Другие лекторы, более сведущие в этом вопросе, чем я, докажут вам здесь, что употребление розог для наказания взрослых лиц обоего пола, как показывает опыт в тюрьмах и при подавлении народных волнений различными карательными экспедициями, почти всегда достигало цели... Мы не в силах с вами всецело переделать мир и человеческую природу. Теория, к сожалению, весьма и весьма частенько расходится с практикой. В теории многое превосходно, а на практике никуда не годно... В теории розги не должны применяться, я первая с этим согласна, а на практике выходит, что ни одно наказание не дает таких хороших результатов, как наказание розгами, - к кому бы оно ни применялось...
Я ограничусь сферой школьной и домашней дисциплины, где я, благодаря применению розог к девочкам и мальчикам до четырнадцати лет, а нередко к пятнадцатилетним и шестнадцатилетним, достигала превосходных результатов.
Если бы я не боялась утомить вас, - я привела бы вам тысячи примеров, когда наказание розгами производило чудеса, тогда как все другие наказания терпели полное фиаско.
Некоторые из моих коллег не рискуют шестнадцатилетнего юношу или девочку таких же лет за какой-нибудь выдающийся проступок подвергнуть жестокому наказанию розгами, с согласия родителей даже, а предпочитают исключить из заведения... Результатом жестокого наказания розгами было бы, что им пришлось бы самое большое полежать дня два-три в кровати, исключение же почти всегда коверкает их судьбу и делает из них босяков, апашей и хулиганов"...
Затем лекторша вывела на сцену мальчика лет тринадцати, которого она за какую-то вину подвергла наказанию розгами на эстраде. Я не мог разобрать хорошенько, что требовала от мальчика лекторша в школе и что он не хотел исполнить. Теперь она хотела продемонстрировать, что мальчик, не выучивший урока и наказанный за это двумя днями карцера, все-таки не знал урока. Несколько месяцев тому назад он на замечание, что, когда пишет в тетради, сильно пачкает ее чернилами, ответил, что виновата она сама, так как покупает скверные чернила; за это она ударила его по щеке и велела идти стать в углу на колени, но он не пошел. Тогда она вытащила его из класса и притащила на кухню, где с помощью сторожа раздела, разложила на скамейке, привязав веревкой, и дала ему шестьдесят хороших розог, так что он не сразу встал со скамейки; после этого тетради стали всегда чистыми, и он в течение трех месяцев не сказал ни одной дерзости. Уроки тоже не готовились, пока за это она наказывала карцером; но стоило ей наказать розгами, даже дать всего двадцать или тридцать розог, как совершалось чудо - в течение двух или трех месяцев уроки готовятся превосходно. Вот уже больше трех месяцев, как она его не секла розгами, но сегодня "он не только не приготовил урока, но на выговор даже огрызнулся"...
