Ковелер Ван - Запредельная жизнь
- И ты думаешь, с папой может получиться?
- Если он захочет говорить, то заговорит. И насколько я его знаю, за ним дело не станет.
- Классно!
- Только может оказаться, что он занят другими вещами. Ну, понимаешь, не оттого, что не хочет с тобой говорить, а просто ему же надо там освоиться, он только что прибыл...
Но у Люсьена сразу стал такой расстроенный вид, что Альфонс берет свои сомнения обратно и задорно хлопает его по колену:
- Хочешь, попробуем вместе, ты да я, на пару?
Мальчишка смотрит на него, не зная, что ответить, и, по-моему, раздумывая, как бы не слишком дать Альфонсу почувствовать, что они неравны. Да, не поспеши я убраться на тот свет, мне бы надо было коечто подправить в воспитании сына.
- Спасибо, но мы с ребятами собрались заняться этим у Тортоцца, сегодня в шесть часов. Он говорит, у него сильные флюиды.
- Это сын автомеханика? - Альфонс удивлен. Люсьен сокрушенно разводит руками. Проглотив разочарование, Альфонс снова вытаскивает из-за уха карандаш.
- Сегодня вечером я бы все равно не смог - у меня Комитет. Тебе наверно, нужен расчерченный лист - ладно, я сделаю. Только не показывай маме. Вообще-то ты еще не дорос до таких вещей.
- Клянусь! - Люсьен поднимает варежку.
Альфонс отрезает кусок крафта и пишет по кругу алфавит. Внутри круга столбиком цифры от нуля до девяти и слова "да" и "нет" в рамочке.
- Это для ответов на однозначные вопросы - так скорее. Карандаш опять отправился за ухо.
- А что лучше взять: стакан или рюмку?
- Я советую стаканчик от горчицы. Рюмка на ножке не такая устойчивая. И может разбиться при резком вираже. Но иди - мама ждет тебя обедать.
Он берет с этажерки стаканчик, на котором нарисованы утенок Дональд и его друзья с удочками, вытряхивает из него окурки, вытирает и протягивает Люсьену.
- Расскажешь потом, - вздыхает он и снова принимается за проволоку.
Люсьен обещает, благодарит и выбегает во двор. Я устремился было за ним, но придержало какое-то новое чувство. Страх. Люсьен, упоенный, с улыбкой до ушей, прижимает к себе портфель, куда бережно поместил стаканчик и сложенную вдвое расчерченную карту. Альфонс забыл нанести букву W - постараюсь обойтись без нее.
На кухне, как всегда, для Люсьена был приготовлен обеденный прибор, салфетка и таблетка глюконата. Но его ждали также целых два сюрприза: у плиты стояла Одиль, а за столом сидел со стаканом томатного сока Гийом Пейроль.
- Мама ушла в бассейн, - торжествующе доложила, смакуя каждое слово, Одиль.
Люсьен поставил портфель на пол и удивленно переспросил:
- В бассейн?
- Да. Она пошла плавать. - Одиль подкрепила слова гребком по воздуху, с удовольствием призывая постороннего человека в свидетели недостойного поведения вдовы.
- Мама вольна делать что хочет, - одернул ее Люсьен. - Что сегодня на обед?
- Я поджарила тебе гольца, - с важностью ответила кассирша. - Ты знаком с месье Пейролем из полиции? Он хочет с тобой поговорить. Это Люсьен, мой крестник.
Крестник заглянул в сковородку, где шипела в разогретом масле длинная, тонкая, страшно костлявая рыбина, гордость нашего озера.
- Какая гадость, - сморщился Люсьен. - Я хочу рыбных палочек.
- Рыбных палочек! - вздохнула Одиль, ища сочувствия у гостя. - Они все на этом помешались. Думают, что все эти мороженые штучки так и ловятся в сети. Ты будешь есть то, что дают, и никаких разговоров.
- Я здесь дома, а ты на службе, - отчеканил Люсьен и, повернувшись к ней спиной, обратился к гостю: - Вы меня ждете?
- Здравствуй, Люсьен. Меня зовут Гийом, мы виделись вчера на кладбище... Я хотел купить картину твоего отца, и твоя мама сказала, что я могу посмотреть их у тебя.
Мальчуган смотрит на неожиданного клиента круглыми глазами. Настроение у него сразу исправляется, и, чувствуя себя важной персоной, он пожимает гостю руку.
- Вы обедали? У нас сегодня рыба.
- Благодарю за любезность, - стараясь быть серьезным, ответил Гийом.
- Обычно бывает что-нибудь получше, но сегодня у нашей служанки выходной. Пойдемте пока посмотрим.
И они выходят из комнаты, предоставив Одили срывать злобу на гольце, которого она свирепо переворачивает вилкой.
- Вы что, тоже художник? - спросил Люсьен на лестнице.
- Нет, но я люблю искусство.
- Почему же вы пошли в полицию?
- Я просто прохожу службу. А вообще-то я учусь на филфаке, готовлю диплом. Правда, не очень тороплюсь. Больше всего я люблю писать книги.
Люсьен церемонно распахивает дверь своей комнаты, и нам всем троим открываются увешанные картинами стены. Но, как ни старался Альфонс размещать их вплотную, рама к раме, в одном месте остался свободный квадрат, а самую большую картину пришлось поставить на пол около кровати. Это вечер во время сбора винограда. Гулянье при свете фонариков. На первом плане молодой парень с недовольной рожей. Та еще мазня.
Гийом Пейроль расхаживает, как в музее, задрав голову и заложив руки за спину. Ни за что не поверю, что ему нравится. Поданное таким образом, мое творческое наследие напоминает винегрет. Гийом нечаянно задевает ногой игрушечную "феррари", спотыкается и еле удерживает равновесие. Люсьен ловит и прижимает машинку к полу ботинком. Я с благодарностью замечаю, что он забрал из моей комнаты все машинки, которые я когда-то дарил ему на дни рождения и которые он выселил, когда подрос.
- Готово! - кричит из кухни Одиль.
Гийом возвращается к картине, прислоненной к кровати:
- Мне нравится вот эта.
- Это кутеж виноградарей в Кларафоне, - объясняет Люсьен, ошарашивая меня своей осведомленностью.
- Кутеж?
- Ну да, деревенский праздник. Так у нас говорят. Вы откуда?
- Из Парижа.
- Я был на Эйфелевой башне.
- Я тоже. А ты не пробовал плевать оттуда, с высоты, жевательной резинкой?
- Нет. - Люсьен удивлен.
- Это очень забавно. Потом спускаешься и ищешь ее внизу. Выигрывает тот, кто первым отыщет свою.
- А как узнать, что это твоя?
- Прежде чем выплевывать, конечно, прилепляешь бумажку.
- И ты когда-нибудь выигрывал?
- Ни разу. Дурацкая, вообще говоря, игра.
- Подгорает! - кричит Одиль.
- Тебя научил твой отец?
- Нет. Мой отец - человек серьезный. Дурак, но очень серьезный.
Запах горелого не дает укрепиться зародившейся мужской дружбе. Гийом указывает на разобиженного деревенского парня посреди гулянки и спрашивает цену.
- Триста франков, - от фонаря отвечает Люсьен. - Но тебе я уступлю за двести.
- Идет,
Гийом вынимает из кармана початую пачку "Голуаз" и вытаскивает из нее несколько свернутых в рулончик купюр - я тоже так делал в армии. Вообще при нем я словно молодею. Вижу свою копию.
- У тебя есть дети? - спрашивает Люсьен. Мне бы тоже хотелось это знать.
- Нет.
- Это не мне. - Люсьен не берет денег. - Опусти это в кружку пожертвований за упокоение душ, томящихся в чистилище. Это в церкви Пресвятой Богородицы. Слева как войдешь.
- Ну вот, сгорело! - доносится злорадный возглас из кухни.
- Ты думаешь, он в чистилище?
- Если в раю, ему это не понадобится.
Люсьен сел на кровать, подобрал с пола желтый "феррари" и с погрустневшим лицом катает его по ноге. Одно колесо не крутится. Люсьен, насупясь, распрямляет крыло, которое мой покупатель погнул каблуком. Оглушительно хлопает входная дверь. В наступившей вслед за этим звенящей тишине слышно только равномерное тиканье часов в гостевой комнате.
- Он ведь не может быть в аду, правда? - не поднимая глаз, шепчет мой сын.
- Конечно, нет, - успокаивает его Гийом с полной убежденностью. Художники не попадают в ад.
- Почему?
Гийом садится на кровать рядом с Люсьеном и помогает ему освободить колесо.
- Ад для тех, кто никогда не рисковал. Никогда не сомневался в себе, ничего не делал или, как мой отец, плевал на людей и использовал их в своих интересах. Вот почему я пытаюсь писать книги.
- Какие?
- Свои. Знаешь, был такой писатель... настоящий, который всю жизнь работал ради того, чтобы дарить людям радость... Жан Кокто... так вот, он как-то сказал: "Когда придет смерть, я умру богатым человеком". Не беспокойся за своего папу. Посмотри, сколько он вам оставил. Худшее, что может ему грозить, это налоги.
- Налоги?
- Ну да. Он был талантлив, любим, имел хорошую семью, служил искусству - сколько сокровищ! Естественно, с него причитаются налоги. Там, где он сейчас, он должен давать и давать.
- А как с него могут брать?
- Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас мне пора в казарму.
Гийом взял картину под мышку и стал спускаться вниз по лестнице вслед за озадаченным Люсьеном. Одили на кухне нет - она ушла. Горелая рыба - в мусорном ведре. На столе на видном месте - пакет чипсов и упаковка ветчины.
- Приятного аппетита. Сегодня же отнесу деньги в церковь, как мы уговорились. Передай привет маме.
- О'кей! Пока, Гийом!
- Пока!
Люсьен сжимает пакет с чипсами, пока он не лопается. Малыш улыбается, счастливый тем, что за его отцом признали столько заслуг. Оставляю его в раздумье о человеке, который за несколько минут стал для него больше чем другом. И ничуть не ревную, что мой сын переносит привязанность ко мне на постороннего: чем дальше тот продвигается в своем расследовании, тем больше становится на меня похож. Однако же, надеюсь, Люсьен не забудет про горчичный стаканчик и бумажное поле. У нас свидание в шесть часов в гараже Тор-тоцца, ты помнишь, малыш? Я буду там.
