Нил Гейман - Сошедшие с небес
— Поехали.
— Уоткинсы отправляются следить на Шотландском нагорье! — объявил он и засмеялся.
— С годовщиной свадьбы, — сказала Эстер. — Я люблю тебя.
На четвертый день они задержались в четвертой старинной усадьбе несколько дольше, чем планировали; усадьба стояла у черта на рогах, отель, в котором им предстояло провести ночь, имел такой же адрес, причем расстояние между двумя было весьма изрядное. Уже темнело, а здешние пустынные дороги не отличались обилием фонарей. Эстер немного укачало, и она сказала, что хочет чуток соснуть. Дядька в навигаторе добрых четверть часа молчал, и Гарри был уверен, что едет в правильном направлении, и, может быть, соседство спящей Эстер так на него подействовало, или еще что, — только вдруг он ощутил, что гладкая дорога под колесами кончилась, и пошла сначала трава, какое-то поле, а потом кусты, а потом, — господи, помилуй! — их понесло куда-то вниз, причем по крутому склону, и он все думал, что они вот-вот остановятся, он ведь не знал, как высоко они заехали! — а по окнам уже хлестали ветки, мимо неслись деревья, а машина и не думала останавливаться, и только тут он понял, что они, кажется, вляпались. Он успел крикнуть: «Эстер!» — потому что по глупости подумал, может, она захочет увидеть все это, а потом масса ветвей стала еще гуще, и вдруг появился звук, хотя раньше его вроде бы не было, но вдруг он возник, и очень громкий. Его швырнуло вперед, на руль, но ремень безопасности тут же отбросил его назад — и тут раздался громкий треск, хотя что треснуло — кости Эстер, или его собственные, или ветки за окном — он не понял. И стало темно, но не настолько, чтобы он не увидел, что Эстер по-прежнему спит, а вокруг полно крови.
Капот машины выгнулся дугой. Навигатор произнес:
— Поверните назад при первой возможности. — Он по-прежнему висел на смятой приборной доске. Сказал, и испустил дух.
Он не чувствовал ног. Они застряли под приборной доской. Он надеялся, что это единственная причина. Он попробовал открыть дверь, навалился на нее изо всей силы и едва не потерял сознание от боли. Дверь вогнулась внутрь. Ее заклинило. Он вспомнил о ремне безопасности. О боли, которую причинит попытка дотянуться до него. Позже. Он сделает это позже. Достать мобильный телефон из кармана пиджака — даже не из пальто, придется изогнуть руку, дотянуться сначала до пальто, и только потом до пиджака… Позже, позже. Когда пройдет боль. Пожалуйста, Господи, попозже.
Гарри пожалел, что они не поехали в Венецию. Конечно, там есть свои опасности. Наверное, туристы нередко погибают, когда сталкиваются гондолы. Но там, по крайней мере, нет дорог, с которых можно съехать.
Его разбудил стук в окно.
Собственно, даже не стук как таковой заставил его вздрогнуть. Он предполагал, что рано или поздно их спасут — правда, они съехали не с главной дороги, но рано или поздно кто-нибудь должен проехать и тут. В конце концов, здесь тоже проложен навигационный маршрут.
Прежде всего он вздрогнул от сознания того, что спал. Последняя его мысль перед тем, как заснуть, была о том, что не стоит позволять спать Эстер. И еще мужественное решение не дремать, что бы ни случилось, и стеречь ее, нести над ней стражу, защищать всеми возможными способами. Защищать, несмотря на то, что он не может пошевелиться и не осмеливается даже думать о том, какие повреждения мог получить он сам. А что, если у него сломаны обе ноги? (А если спина?) Мысли закрадывались ему в голову, а он отбивался от них, как от назойливых мух — или, по крайней мере, давил их грузом вины (тоже мне, доблестный защитник, взял и заснул!), и тут пришло облегчение, нет больше нужды чувствовать себя виноватым Рядом кто-то есть, кто-то стучит в стекло его машины.
— Эй! — крикнул он. — Да, мы здесь, внутри! С нами все в порядке! — Хотя в последнем он был не так уж уверен.
Тьма за окном стала непроницаемой. Он совсем не видел Эстер. Не видел даже, дышит она или нет.
— Все в порядке, милая, — сказал он ей. — Нас нашли. Теперь нас вытащат. — Только не думать про ее странно вывернутую шею, и про спину тоже.
Кто-то снова постучал в окно — тук, тук, тук. Он, несмотря на боль, все же повернул голову, и ему показалось, что за стеклом что-то мелькнуло. Но разглядеть никого не удалось. Сплошная масса ветвей да непроглядная ночь. Значит, стучали в пассажирское окно сзади.
И тут его окатило жаркой волной страха: а вдруг в такой темноте спаситель их просто не увидит. Постучит-постучит, да и решит, что машина пуста. Может, он уже решил больше не стучать и сейчас уходит во тьму.
— Мы здесь! — закричал он опять, громче. — Мы не можем пошевелиться! Не уходите! Не уходите!
И тут же понял, что не надо было говорить «не уходите», искушать судьбу. Потому что стук больше не повторялся.
— Нет! — заорал он. — Вернитесь! — Но стука не было; он услышал что-то похожее на тихое хихиканье, и на этом все.
Может быть, никто и не стучал. Может, это просто ветки на ветру.
А может, ему все приснилось.
«Нет», — подумал, он с усилием, и далее заставил себя повторить вслух: — Нет. — В стуке был ритм; кто-то пытался привлечь его внимание. И он не спал, ему не давала боль. Шею все еще ломило после того, как он вывернул ее к окну. На хихиканье он решил не обращать внимания.
Тот, кто стучал, просто отправился за помощью. Он обнаружил автомобиль, но сам сделать ничего не мог. И правильно, ведь он же не доктор, так? Он уже хорошо представлял себе того, кто стучал, — какой-нибудь фермер, шотландский фермер, который вывел на прогулку своего пса, — вот и хорошо, что он не пытается корчить из себя героя, а пошел за помощью специалистов, ведь возьмись он вытаскивать их из машины сам, мог бы натворить дел. В особенности если со спиной действительно что-то не так (да забудь ты про эту спину!). Ты молодец, фермер, думал Гарри, ты здравомыслящий шотландец. Скоро приедет «Скорая», привезет носилки, опасность пройдет. Вот если он, Гарри, закроет сейчас глаза и отрешится от боли — а это легко сделать, надо только не думать о ней, — если он уснет, то помощь придет совсем скоро.
И он закрыл глаза и задремал. Во сне он видел фермеров. И раздумывал, с чего бы им хихикать так пронзительно.
Открыв глаза в следующий раз, он увидел, что светит солнце. И Эстер не спала, а смотрела прямо на него.
От ее взгляда его передернуло. Он нахмурился, поймав себя на этом, и вызванная движением боль пронзила его насквозь. Конечно, он был рад видеть ее живой. Да еще в сознании — дополнительный бонус. Просто он не ожидал, что в реальности это будет так ужасно.
Теперь он мог разглядеть ее шею как следует. Она оказалась перекручена так, что вся кожа на ней собралась складками, толстыми, похожими на червей; казалось, будто Эстер зачем-то надела елизаветинский воротник. И еще кровь, так много. Она уже подсохла. Он решил, что это хороший знак, раз кровотечение как-то остановилось само собой и не залило весь салон их «мини-метро». Едва Эстер заговорила, корка засохшей крови вокруг ее рта и на подбородке пошла трещинами.
— Доброе утро, — сказала она.
— Доброе утро, — ответил он и тут же машинально добавил смехотворное: — Хорошо спала?
Она фыркнула, решив, что он пошутил.
— В отеле, конечно, было бы лучше.
— Да, — сказал он. И снова сморозил глупость: — Мне кажется, мы совсем чуть-чуть не доехали. Навигатор сказал, что до него три мили.
На этот раз она не засмеялась.
— Есть хочу, — сказала она.
— Мы скоро выберемся, — пообещал он.
— Хорошо.
— Тебе больно? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — Только чешется. Зудит ужасно. Ну, ты знаешь.
— Да, — отозвался он, хотя и не понимал, о чем она. — А вот мне больно, — добавил он, словно спохватившись. — По-моему, я не могу двигаться.
— Какой теперь смысл думать о том отеле, — сказала Эстер. — Лучше уж поехать сразу в следующий, а про тот забыть, раз нам с ним не повезло.
Он улыбнулся:
— Да, точно.
— Да и поместья осматривать сегодня тоже не следует. Не в таком же виде. Кроме того, мне кажется, я этих усадеб на всю жизнь вперед насмотрелась. В конце концов, обычные дома, только мебель подороже, верно? Ну и пусть, мне плевать. Не нужна мне никакая мебель, пока ты рядом. Наш домик, хоть он и простой, устраивает меня куда больше, милый. Пока ты в нем, дорогой.
— Да, — сказал он. — Милая, ты ведь знаешь, что мы попали в аварию. Правда? (И что ты вся в крови.)
— Конечно, знаю, — ответила она немного обидчиво. — У меня же все чешется, так? Зуд с ног до головы. Это все перья. — И она улыбнулась ему, ловко избежав конфронтации. Сгладив все шероховатости. — Ты бы не мог почесать мне спинку, а, милый? Так зудит, что прямо сил нет.
— Нет, — напомнил он ей. — Я же не могу двигаться.
— Ах, да, — ответила она.
— И мне больно.
— Ты говорил, — оборвала она его и выставила вперед нижнюю губу, надувшись. Он даже испугался, до того безобразным стало ее лицо.
