Ричард Бирд - Х20
Тео доходчиво объяснил, что не желает проводить последние недели в больнице. Ему не нравилось, как врачи кололи и высасывали его, будто анализы все объяснят. Особенно его раздражали настырные молодые стажеры, которые очень вежливо спрашивали, не против ли он, если его легкие сохранят, чтобы потом показывать школьникам. Разумеется, после его смерти.
Он предпочитал находиться дома среди безумцев.
Теперь мы жили только в передней части дома, и из своего кресла в Клубе самоубийц Тео иногда посылал Джейми к букмекерам. Он все еще ставил на фаворитов, но теперь постоянно проигрывал. Это его радовало, это подтверждало, что он кое-что понял о законах, управляющих его жизнью, и каждое проигранное пари временно восстанавливало его силы. Когда аутсайдеры со ставками двадцать к одному приходили к финишу раньше чемпионов, Тео и Эмми бодро решали вопросы о деньгах, кремации и о том, что будет с Гемоглобином, когда Тео умрет. Тео отдал мне ключ от квартиры в трущобах.
— Что мне с ним делать?
— Не знаю, — сказал он. — Сам решай.
Кашель Тео становился хуже, и Джейми мчался к букмекерам быстрее в страхе, что Тео умрет до его возвращения. Но когда у Тео были силы, его, казалось, больше заботило мое здоровье, чем свое собственное.
— Ты же знаешь, что сможешь бросить, если захочешь.
— Знаю.
— Хоть завтра — если захочешь.
Джейми только что примчался из букмекерской конторы с потрясающими новостями: Уэльс, худшая команда в Турнире пяти стран, побила французских фаворитов в Кардиффе. Тео получшало.
— У меня иначе, — сказал он. — Курение не было побегом. Скорее состязанием.
— Тео, ты умираешь.
— Значит, я проиграл. Но я все еще бросаю Ему вызов.
— Дело ведь в Джулиане, да?
— Ты больше, чем статистика, Грегори. Ты лучше этого.
Пока не пропал эффект, вызванный победой Уэльса, я сказал Тео: Джулиан до сих пор винит его в том, что он оставил у себя растения, которые выращивал в лаборатории.
— Он считает, они спасли бы тысячи жизней.
— Ну конечно, он же у нас такой спец по вопросам жизни и смерти.
Но тут у него опять заболела грудь, и он не стал развивать мысль.
Я старался особо не думать о жизни после смерти Тео. Вместо этого я находил успокоение в еженедельной рутине и радовался, что некоторые вещи никогда не меняются. Каждую неделю я дважды бегал в медицинский кабинет в Центре, где незнакомцы подключали меня к приборам, дабы посмотреть, что именно сделали со мной сигареты. Брали мазки из глаз на предмет амблиопии и исследовали пот на содержание щелочи. Устанавливали содержание кислорода в крови и спрашивали, не чувствую ли я беспокойства. Но сколько бы я ни говорил, что нервничаю, мне всегда выдавали положительный отчет о здоровье. Говорили, что со мной все в порядке, а затем вручали запас сигарет, которого хватало до следующей встречи из расчета двадцать штук в день. Вся процедура была мне знакома, она утешала, а я нуждался в таком успокоении и потому продолжал выкуривать ровно по 20 оговоренных сигарет в день.
Естественно, Джулиан всегда знал, где меня найти. Порой он заглядывал в медицинский кабинет, изучал таблицы на стенах и большим пальцем проверял остроту скальпелей.
— После Гамбурга прошло почти десять лет, — сказал он.
Я смотрел, как темная кровь поступает из моей руки в толстый шприц.
— Пора бы подумать о новом контракте.
— Если я соглашусь.
— Ну разумеется, — сказал Джулиан. — Я прощаю тебе тот день, когда ты выкурил больше двадцати штук. У тебя был сильный стресс из-за Тео и всего остального.
Джулиан посмотрел на экран и нажал несколько клавиш.
— За десять лет практически ни дня не болел, — сказал он. — Грегори, ты здорово нам помог. Мы хотели бы продолжить работу.
Мне понравилось, что Джулиан действует осторожнее. Значит, моя яростная речь о том, как я брошу, произвела на него впечатление, хотя, по правде сказать, я привык курить и не представлял, каково не курить. Тео умирал, а мои “Кармен” — слишком ценное утешение, чтобы от них отказаться. К тому же со здоровьем у меня все в порядке и от курения зависят мои доходы. Неотложной причины бросать нет.
— Так я подготовлю бумаги? — сказал Джулиан.
— Да, — сказал я. — Хорошо.
Я ничего не сказал Тео. Он уже почти не курил, и я не хотел его расстраивать, но тут, размахивая лотерейным квиточком, ворвался Джейми и выпалил новость, что сорокапятилетний адвентист седьмого дня, супертяжеловес, только что стал чемпионом мира по боксу в тяжелом весе.
Вдохновленный Тео выпрямился в кресле и припомнил байку из “Бьюкэнен” про гамбургские лаборатории, которую всю дорогу собирался рассказать. Дело было несколько лет назад, беженец с Украины, бывший олимпийский гимнаст, заболел раком во время каких-то опытов Джулиана. Карр всегда заявлял, что рак предшествовал опытам, но после вопросов немецкой прессы наконец признался, что украинец, в числе прочих, получал деньги за курение. Компания “Бьюкэнен” тут же выпустила заявление, где снимала с себя всякую ответственность. Она была полностью согласна, что вводить людям вещества, потенциально чреватые раком, лишь для того чтобы выявить причинно-следственную связь, морально и этически неприемлемо.
Тогда Джулиана публично уволили.
— Что до гимнаста, — сказал Тео, но тут эффект пари начал спадать, и он не закончил фразы.
Моменты просветления становились все реже, какие бы новости о потрясающих поражениях Джейми ни приносил из букмекерских контор. 2 марта Тео не делал ставок и не курил. Мы отвезли его в больницу, где вечером следующего дня, в двадцать минут девятого, он скончался. Он поспорил с Уолтером, что протянет еще хотя бы неделю.
Она закурила и, не затягиваясь, выпустила немного дыма.
— Люси делает не так, — сказал я. — Она все втягивает внутрь.
Она вынула сигарету изо рта и удостоверилась, что та еще горит. Я тяжело дышал, пытаясь вдохнуть дым, что тянулся ко мне.
— Она все втягивает как можно глубже в легкие, — сказал я.
Джинни снова вставила сигарету между губами. Дым попал ей в глаза, и она отчаянно заморгала. Надо было ей надеть очки. Я сфокусировался на кончике сигареты, и лицо Джинни расплылось, превратилось в бледный фон за угольком на кончике горящей сигареты, который затягивался пеплом.
Когда Джинни затянулась, сигарета чуть приподнялась, приоткрыв нижнюю губу. Папиросная бумага потрескивала, горела, и красный уголек на сантиметр приблизился к фильтру, пока опять не покрылся пеплом, скорее белым, чем серым. Джинни вынула сигарету изо рта и сомкнула губы вокруг дыма. Я представил, как он оседает на языке за ее зубами.
Мне захотелось ее поцеловать.
Вот так сомкнув губы вокруг дыма, она казалась решительной и немного напуганной. Губы открылись, снова закрылись, и сиротливый клуб дыма проплыл мимо ее щеки. Она вдохнула, коротко и резко, словно ее ужалила пчела или уколола булавка. Подавила кашель в глубине горла. Затем изумленно покосилась на дым, который выпускала через нос.
Я положил правую руку на ее левую грудь. Она взглянула на руку, потом мне в глаза, потом снова затянулась. Из ее левого глаза скатилась слезинка.
— Контактные линзы, — сказал я.
— Дым, — сказала она.
Слезинка нависла над краешком века и соскользнула к скуле. Упала мне на руку и просочилась между пальцами.
Джинни выкурила сигарету до самого фильтра, и ничто в комнате не двигалось, только зажженная сигарета перемещалась от руки ко рту и плыл ввысь дым. Когда сигарета закончилась, Джинни наклонилась и затушила ее о металлическую крышку пенала фирмы “Хеликс”. Выпустила последнее облачко уголком рта, пока все не выветрилось. Затем глубоко вдохнула свежий воздух, и ее грудь приподнялась в моей руке. Я наклонился к ней, и мы поцеловались, и это было точно так же, как в добрые старые деньки, как с Люси Хинтон. Все было в порядке, все шло как надо. Я открыл глаза и увидел скулу целующей меня Джинни Митчелл. Я снова закрыл глаза.
Немного спустя мы, задохнувшись, разъединились.
Джинни улыбнулась. Прикусила нижнюю губу.
Мы начали снова. Ее пальцы блуждали по моему лицу, спине, проникали в уши. Затем они оказались под моей рубашкой, но все это меня не слишком интересовало.
Я хотел похитить вкус сигареты с ее языка. Хотел изгнать последние остатки никотина с ее десен и с гладкой эмали идеальных американских зубов.
Не знаю, сколько времени прошло, когда я заметил, что вкус сигареты улетучивается. Я отстранился, и меня удивило, как цепко Джинни ухватила мою руку, блуждавшую под ее платьем. Она укусила меня в шею. Я отклонился от нее. Кровать снова свела нас вместе.
— В чем дело? — сказала она. Поцеловала меня в уголок рта.
Я высвободил руку и положил ей на плечо, чтоб она остановилась.
