Роберт Джоунз - Сила притяжения
«Я останусь тут один», — подумал Эммет и почувствовал себя в ловушке. Он погрустнел оттого, что расстанется с Уинстоном. Он ведь только-только признал этого человека частью своей новой жизни. Больше всего Эммет ненавидел перемены, даже если это перемены к лучшему.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Брюс — в каждой руке по чемодану, подмышкой пластинка.
— Вот я и дома! — крикнул он и завалился на кровать Уинстона. — Знакомо, а? — рассмеялся он и швырнул Эммету пластинку. Без картинки, только пустая белая бумага, из которой в полете выскользнули на ковер два черных диска. Бумажный конверт подлетел к Эммету, и тот смахнул его на пол.
— Я не знал, что… — сказал Эммет, будто его слова могли что-то изменить.
— Откуда бы? Все решилось в мгновение ока. Я все устроил в нашу пользу, как только узнал про Уинстона. Сказал дежурной медсестре, что мы с тобой хотим больше общаться. Она сразу попалась на удочку, сказала, что рада за меня, потому что я наконец завожу друзей.
Брюс поднял пластинки с пола и вложил их обратно в конверт.
— Так что, приятель, «дай мне, дай мне, дай мне ответ / может, ты любить умеешь, но плясать — ни капли, нет»[9], — пропел он. — Что бы это значило? Любить умеешь, а плясать не умеешь. Это смерть символизирует?
— Да не знаю я, — сказал Эммет. — Пожалуйста, оставь меня в покое. Это не мои слова.
— Хочешь сказать, это слова Пола? Пускай, но разве он тебе их не растолковал? Наверняка говорил что-нибудь.
— Я не знаю. Иногда слова — это просто слова. И ничего не значат.
— Может, насчет «любить» — это про секс? Я-то всегда думал, что это про смерть, ну, или про воскрешение. — Брюс принялся распихивать свои вещи по ящикам. Он открыл нижний ящик Эмметова комода.
— Не возражаешь? У тебя все равно шмоток мало, а я прихватил всю свою коллекцию, а то вдруг моей мамаше вздумается ее продать. — В руках он держал две пары трусов. Одни в ягодку, на других в соломенных кроватках спали жучки.
— О, эти очень редкие, — сообщил он. — Я знаю людей, которые готовы убить кого угодно, лишь бы завладеть такими трусами.
Эммет не мог себе представить, как он будет жить с Брюсом в одной комнате дни напролет. У него теперь и минуты спокойной не будет. «Возможно ли убедить человека в том, что он во власти бесов?» — думал Эммет, наблюдая, как новый сосед рассовывает по его ящикам свое белье. Его иллюзий ничто не поколеблет. Всех уловок в мире не хватит, чтобы объяснить Брюсу, как он заблуждается. Все равно что убеждать верующего в том, что Бога нет.
— Вы о чем вообще болтаете, друзья? — поинтересовался Уинстон.
— Сказать ему? — спросил Брюс так угрожающе, будто Эммет должен до смерти бояться разоблачения своей страшной тайны. Эммет встретился с ним взглядом. В глазах Брюса светилось торжество.
— Нет, — ответил Эммет, глядя в пол. Он повернулся к Уинстону: — Он считает, что знал меня в другой жизни, до больницы.
— Я бы, наверное, запомнил, но здесь фиг разберешь. Эта жизнь — та жизнь… Просто сгораю от нетерпения, скорей бы снова попасть в ту. — Уинстон поднял чемодан и закинул на плечо рюкзак.
— Покидаю вас, ребята, делайте тут, что хотите.
Уинстон прошел к столу и повертел в руках шариковую ручку Эммета.
— Симпатичненькая. — Он сунул ее себе в карман. — Ладно, я ушел. Ведите себя прилично, мальчики.
— Пусть огонь в домах пылает[10], — сказал Брюс и с ногами уселся к Эммету на кровать.
Эммет перевел взгляд с Брюса на Уинстона. Он чувствовал себя заключенным, наблюдающим за сменой караула. Он смотрел на живот Уинстона, колыхающийся под голубыми молниями, нарисованными на его рубашке. Из кармана торчал серебряный кончик Эмметовой ручки. «На всю жизнь запомню эту сцену», — подумал Эммет. Он не был привязан к Уинстону, но почему-то ему хотелось упросить того подождать, остаться хоть на миг. Не успел он и слова сказать, как Уинстон со своими сумками вышел за дверь и пропал.
— Ну все, он уже история, — сказал Брюс. — Где мы остановились? Ты, кажется, рассказывал мне о песне, которую написал, хотя, может, ее и не ты написал.
— А нельзя потом поговорить? — спросил Эммет. Ему требовалось время, чтобы все обдумать. Брюс ненасытен. Стоит Эммету согласиться на эту игру, как Брюсу захочется, чтобы Эммет начал писать для него песни. Он будет без конца расспрашивать о вещах, про которые Эммет понятия не имеет.
— Как я уже сказал, у нас с тобой теперь вся жизнь впереди. Но я хочу, чтобы ты это сказал. Чтобы ты произнес свое имя вслух.
— Эммет?
— Да не-е-ет. Давай, назови свое настоящее имя. Ты уже рассказал мне про заикание. Ты уже признался, что врешь. Все с тобой ясно. А теперь я хочу, чтобы ты сказал правду. Итак, твое имя.
— Брюс, — вздохнул Эммет.
— Это я Брюс. Давай, мужик, давай. Говори свое имя.
«Почему я сопротивляюсь? — подумал Эммет. — Что может быть хуже этих мучений?» Он явственно увидел буквы, составляющие имя, которое хотел услышать Брюс, но это слово застряло на языке. Эммет почувствовал себя бестелесным, как когда-то давно, на Ямайке, когда пытался заставить себя шагнуть с берега в пустоту и все глядел вниз, на Джонатана, а тот барахтался в воде и кричал ему: «Прыгай! Прыгай! Прыгай!»
— Говори!
— Д-д-джон, — сказал Эммет.
Брюс наклонился ближе. Казалось, он не удивлен и не рад тому, что Эммет согласился произнести чужое имя.
— Я не расслышал, — сказал он.
— Джон. Меня зовут Джон. — Комната задвигалась. Эммет ухватился за простыню, словно за веревку.
— Эммет? — позвал его кто-то от двери.
— Джон, — сказал Брюс. — Запомни, Джон.
— Эммет?
Крис подошел к его кровати. Эммет сидел, но они оказались лицом к лицу.
— Эммет? — Крис повторял его имя все настойчивее, будто умолял.
— Здесь никого нет с таким именем, — засмеялся Брюс. — Давай, скажи ему.
— Что происходит?
— Скажи ему, — шепнул Брюс ему на ухо. — Скажи, что ты Джон.
— Эммет?
— Джон, Джон, Джон, — шептал Брюс, нежно, будто говорил о любви.
— Я иду. — Эммет дрожа поднялся. Он не знал, куда Крис его поведет, но готов был пойти куда угодно.
— У тебя встреча с доктором Франклином, — сказал Крис и недоуменно перевел взгляд с Брюса на Эммета, ожидая объяснений.
Эммет двумя руками обхватил Крисов локоть.
— Уведите меня отсюда, пожалуйста, — шепнул он.
— Скажи ему, — прошипел Брюс, когда они выходили. — Скажи ему, как ты умеешь врать.
8
— Что у вас там приключилось? — спросил Крис, провожая Эммета к автоматической двери у входа в отделение.
— Н-н-ничего.
— Мне так не показалось. Ты уверен?
— Уинстон украл у меня д-д-деньги.
— Надеюсь, не очень много. Что ж ты сразу не сказал? Теперь его выписали, я мало что могу для тебя сделать. А кто такой Джон?
Эммет пожал плечами. Он вздрогнул, услышав колокольчик у двери, и они прошли мимо темно-лилового электрического глазка. Дверь захлопнулась за их спинами.
«Вот я и вышел», — подумал Эммет, с внезапной ностальгией оглядываясь на отделение, оставшееся за рябым стеклом.
Они подождали лифт. В нем толпились медсестры, посетители и курьеры с шипастыми букетами в руках. Незнакомцы с озабоченными лицами и сумками в руках напомнили Эммету, что за пределами больницы и даже в самом больничном здании существует целый мир. Среди нормальных людей он самому себе показался чересчур заметным с этим пластиковым именным браслетом на запястье. Эммет сунул руку в карман, но браслет скользнул выше по руке и стал липким от пота. «Все они прекрасно знают, что означает этот браслет», — заволновался Эммет, считая этажи, — номера загорались на табло: семь, шесть, пять, четыре.
Крис легонько похлопал его по руке и непринужденно заговорил о погоде, будто Эммет знает, как сейчас жарко:
— Ну и жарища, да?
Эммет благодарно кивнул. Остальные вздохнули с облегчением, будто поверили, что Эммет только что зашел сюда с улицы.
Крис оставил Эммета у двери в кабинет доктора Франклина. Эммет остановился и проводил коренастого человечка взглядом.
— Через час за тобой зайду, — бросил он через плечо.
Эммет задержался в вестибюле. «Я свободен», — подумал он и оглянулся. Коридор и вправду пуст. В голове промелькнула мысль о побеге, но ему никуда не хотелось. Даже в этом просторном, открытом коридоре у него кружилась голова, будто нежданно свалилось слишком много свободы.
Доктор Франклин встал со стула и встретил Эммета в дверях:
— Добро пожаловать, добро пожаловать.
Эммет тупо вперил в него взгляд. Он обдумывал, как будет оправдываться — он ведь поддержал Луизу на собрании. Но сейчас он не смог бы объяснить, каким образом он связан с остальными пациентами. Он сам не мог понять, отчего пошел за совершенно незнакомым человеком.
