Нил Гейман - Сошедшие с небес
«А как же я?» — спросила Алиса.
— Может быть, извинишься, и мы вместе пойдем вниз пить чай? Сегодня на ужин рыбные палочки.
«Вы никогда меня не любили».
— А, Джилли, что скажешь?
— Вы никогда меня не любили! Вы все хотели, чтобы я умерла!
Отец уставился на нее, не веря своим ушам.
— Мы хотели, чтобы ты умерла? Что это взбрело тебе в голову? Мы тебя любим; иначе тебя не было бы; и, если хочешь знать правду, ты осталась бы нашим единственным ребенком, и мы были бы рады этому, если бы случайно не получился Тоби. Мы не думали заводить его, но так случилось, и вот он здесь, и мы его любим. Точно так же, как мы любим тебя.
Джилли с красными от слез глазами села на постели.
— Случайно? — повторила она. — Случайно? Объясните Алисе, что ваш Тоби — случайность!
— Алисе? Какой еще Алисе?
— Вы убили ее! — завопила Джилли. — Вы ее уничтожили! Вы уничтожили ее, и она никогда не жила!
Встревоженный и разозленный, отец встал.
— Так, Джилли, хватит. Я хочу, чтобы ты успокоилась. Сейчас я позову маму, и мы все вместе немного поговорим.
— Не хочу я с вами говорить! Вы — чудовища! Я вас ненавижу! Уходи!
Отец еще помешкал. Потом сказал:
— Лучшее, что ты можешь сделать, дорогая, это принять ванну и лечь спать. Утром еще поговорим.
— Не нужна мне ваша дурацкая ванна.
— Тогда ложись грязной. Мне, в общем-то, все равно.
Она лежала на кровати, прислушиваясь к звукам в доме. Сначала отец и мать разговаривали; потом кто-то начал набирать ванну. Прямо над ее комнатой завыл и зашипел котел. Она слышала, как открываются и закрываются двери, как бормочет телевизор в родительской спальне. Наконец дверь у них закрылась, и свет погас.
За окном снег так плотно укутал весь город, от Дэвидсон Мейнз до Морнингсайда, что наступила полная тишина, и Джилли готова была поверить, будто все вокруг умерли, и она осталась одна.
Ее разбудил яркий свет, танцующий на обоях. Открыв глаза, она некоторое время следила за ним, нахмурив лоб, не понимая, где она, спит или уже проснулась. Свет дрожал, трепетал, порхал из стороны в сторону. Он то вытягивался в широкую волнообразную линию, то вдруг завязывался в узел и становился похож на бабочку.
Джилли села в постели. Она была полностью одета, а ее ноги затекли оттого, что она спала в неудобной позе. Свет шел из-под двери. Сначала он ослеплял, потом затуманился. Он плясал, подпрыгивал, менял направление. Потом вдруг скрылся под дверью, так что остались лишь тусклые отраженные блики.
«О, нет! — мелькнуло у нее в голове. — В доме пожар!»
Она выбралась из постели и на онемевших ногах заковыляла к двери. Пощупала ручку, чтобы понять, не горячая ли она. К ним в школу приходили пожарные и рассказывали о том, что следует и чего не следует делать во время пожара, и она знала, что дверь нельзя открывать, если ручка горячая. Огонь питается кислородом, как грудной ребенок — молоком.
Но ручка оказалась холодной, как и сама дверь. Джилли осторожно повернула ручку, приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. Комната Тоби была прямо напротив; свет шел оттуда, пробиваясь в щели по обе стороны двери, под и над ней. Временами он становился таким ярким, что больно было смотреть, и тогда вспыхивала каждая щелочка, даже в замочной скважине как будто пылал огонек.
Она принюхалась. Страннее всего было то, что дымом совсем не пахло. И треска, который обычно сопровождает пожар, тоже слышно не было.
Приблизившись к двери Тоби, она кончиками пальцев коснулась ручки. Тоже холодная. Никакого пожара в комнате Тоби не было. Она вдруг испугалась. В животе стало скользко и холодно, как будто она проглотила что-то ужасно противное и ее вот-вот стошнит. Если в комнате Тоби не пожар, то что это?
Она уже хотела бежать к родителям, как вдруг услышала необычный звук. Негромкий треск, больше похожий на шелест; и тут же загулил и захихикал Тоби.
«Он смеется, — сказала Алиса. — С ним все в порядке».
— Жаль, что это не пожар. Хоть бы он умер.
«Нет, ты этого не хочешь, и я не хочу. Ты теперь монахиня; ты же дала обет. Монахини все прощают. Монахини все понимают. Они — невесты Христовы».
Она распахнула дверь комнаты Тоби.
И «Святая Мария!» — закричала Алиса.
Зрелище, открывшееся ее глазам, было столь впечатляющим и ослепительным, что она упала на колени и стояла, открыв от изумления рот.
Посреди комнаты возвышалась огромная белая фигура. От нее шел нестерпимый свет, и Джилли даже пришлось прикрыть глаза ладонью. Фигура была такой высокой, что почти касалась макушкой потолка, одеждой ей служили сияющие белые полотнища, а за спиной виднелись огромные сложенные крылья. Мужчина это или женщина, Джилли сказать не могла. Существо излучало столько света, что Джилли едва различала его лицо, в котором смутно виднелись лишь глаза, плававшие в сиянии, как два зародыша-цыпленка в яйце; да еще изгиб улыбки.
Но больше всего, до дрожи, Джилли напугало то, что Тоби выбрался из своей кроватки и теперь стоял — стоял! — на коврике рядом с ней, а это высокое сияющее существо поддерживало его за ручки.
— Тоби, — прошептала она — О, господи, Тоби.
Но Тоби только повернулся к ней и улыбнулся своей самой озорной улыбкой, пару раз неуверенно переступив ножками по ковру, а сияющее существо помогало ему держать равновесие.
Джилли медленно встала. Существо глядело на нее. Хотя его свет ослеплял, она поняла, что в его взгляде нет злобы. Даже напротив, он словно просил понимания; по крайней мере, тишины. Но когда существо подняло Тоби на руки, просто обхватило его своими невидимыми, сверкающими дланями, и он взмыл вверх, самообладание Джилли рассыпалось, как пазл, когда его вытряхивают из коробки.
— Мама! — завизжала она, вскочила, выбежала в коридор и начала колотить в дверь родительской спальни. — Мама, у Тоби в комнате ангел! Мам, мам, мам, иди скорей! У Тоби в комнате ангел!
Отец и мать выбежали из спальни растрепанные, с выпученными от страха глазами, не соображая, куда бегут. Бежали они в спальню Тоби, а Джилли за ними.
Он был там, лежал, уютно укрытый синим с желтым одеялом, и сосал пальчик. Довольный, кудрявый и совсем сонный.
Папа повернулся и серьезно посмотрел на Джилли.
— Я видела ангела, — сказала она. — Я ничего не выдумываю, честно. Он учил Тоби ходить.
Доктор Водри сплел пальцы вместе и покачался из стороны в сторону в своем черном кожаном кресле. Из его окна было видно серую кирпичную стену с полосками снега. На его столе стоял горшок с засохшим растением и фотография троих страшненьких ребятишек в свитерах, которые были им маловаты. Наполовину индус, он носил очки в толстенной черной оправе, а его черные волосы были зачесаны назад. Джилли подумала, что нос у него как баклажан. Той же формы. Того же цвета.
— Знаешь что, Джилли, у людей твоего возраста религиозные галлюцинации совсем не редкость. Обрести веру со всеми сопутствующими ей проявлениями — желание, которое испытывают многие молодые девушки.
— Я видела ангела, — сказала Джилли. — Он учил Тоби ходить.
— Откуда ты знаешь, что это был ангел? Он что, сам тебе сказал: «Извини, мол, я ангел, заскочил к вам на пару минут присмотреть, чтобы твой маленький братик не ползал до конца жизни на четвереньках»?
— Ничего он не говорил. Просто я знаю, кто это был.
— Ты говоришь, что поняла это — но как? Об этом я тебя и спрашиваю.
Джилли опустила глаза. Ее руки лежали у нее на коленях и выглядели почему-то совершенно чужими.
— Дело в том, что я — монахиня.
Доктор Водри круто повернулся к ней.
— Я не ослышался? Ты сказала, что ты — монахиня?
— Да, тайная.
— Подпольная монахиня, ты это имеешь в виду?
Джилли кивнула.
— Могу я спросить, к какому ордену ты принадлежишь?
— У него нет названия. Это мой собственный орден. Но я посвятила свою жизнь Господу и Пресвятой Деве Марии и страждущему человечеству, даже если оно валяется, пьяное, в подворотнях.
Доктор Водри медленно снял очки и с бесконечной симпатией посмотрел на нее через стол, хотя она сидела, опустив голову, и не могла видеть его взгляд.
— Моя дорогая юная леди, — сказал он, — ваша цель в жизни достойна всяческих похвал; и не мне вам говорить, что вы видели, а чего не видели.
— Я видела ангела.
Доктор Водри отвернулся и стал смотреть в другую сторону.
— Да, моя дорогая. Полагаю, что так оно и было.
Молодой священник ждал ее в библиотеке. Он был невысокий, коренастый, лысоватый, с мясистыми ушами, но все же довольно привлекательный для священника. На нем был жуткий свитер с оленями по всему полю и коричневые вельветовые штаны.
— Садись, — сказал он, показывая на развалины дивана, некогда крытого красной кожей, теперь совсем растрескавшейся. — Хочешь кофе? Или, может, «Айрн Брю»? Хотя я почти уверен, что он загустел. Его купили два рождества назад, и он так и стоит с тех пор на этой полке.
