Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад
Песнь V
Содержание. Поэты спускаются во второй круг ада, меньший пространством, но исполненный большей муки. При самом входе, они встречают Миноса, адского судью, занятого распределением по аду грешников, к нему беспрестанно прибывающих. При виде Данта, Минос прерывает на время исполнение своей обязанности и напоминает живому пришельцу о дерзости его предприятия; но теми же словами, которыми укрощен был Харон, Виргилий укрощает и Миноса. Между тем жалобные крики грешников начинают становиться явственными. Это крики сладострастных: среди вечного мрака неистовый вихрь адский вечно носит их во все стороны. Из их числа Виргилий поименовывает Данту некоторых, преимущественно женщин; но особенное внимание возбуждают две тени, неразлучно носимые бурею – тень Паоло Малатеста ди Римини и жены его брата Франчески. Данте призывает их, расспрашивает о причине их мучений, и одна из двух теней рассказывает ему о начале и трагическом конце своей преступной любви. Потрясенный до глубины сердца состраданием к их участи, Данте лишается чувств и падает как мертвый.
1. Так с первой мы спустилися ступени
Вниз во второй, пространством меньший, крут,
Где больше мук, от них же воют тени.[112]
4. Скрежещет там Минос, ужасный дух,[113]
Исследует грехи у входа, судит
И шлет, смотря как обовьется вкруг.
7. Я говорю: едва к нему прибудет
На покаянье злая тень и сей
Всех прегрешений вещатель рассудит:
10. Какое место в аде выбрать ей, —
Хвост столько раз он вкруг себя свивает,
На сколько вниз ниспасть ей ступеней.
13. Всегда пред ним их множество стенает:
Тень каждая ждет в очередь суда, —
Поведает, услышит, исчезает.
16. «О ты, пришлец в дом скорби и стыда!»
Узрев меня, вскричал Минос ужасный,
Прервав заботу тяжкого труда:[114]
19. «Взгляни, с кем ты дерзнул в сей путь опасный:
Пространством врат себя не обольщай![115]» —
И вождь ему: «К чему ж твой крик напрасный?
22. Путь роковой ему не воспрещай!
Так там хотят, где каждое желанье
Уж есть закон: Минос, не вопрошай![116]» —
25. Здесь явственней услышал я стенанье
Печальных душ: я был в стране теней,
Где так пронзило слух мой их рыданье.
28. Я был в краю, где смолкнул свет лучей,[117]
Где воздух воет, как в час бури море,
Когда сразятся ветры средь зыбей.
31. Подземный вихрь, бушуя на просторе,
С толпою душ кружится в царстве мглы:
Разя, вращая, умножает горе.
34. Когда ж примчит к окраине скалы,[118]
Со всех сторон тут плач и стон и крики,
На промысел божественный хулы.
37. И я узнал, что казни столь великой
Обречены плотские те слепцы,
Что разум свой затмили страстью дикой.[119]
40. И как густой станицею скворцы
Летят, когда зимы приходит время:
Так буйный ветр несет во все концы,
43. Туда, сюда, вниз, к верху, злое племя;
Найти покой надежды все прошли,
Не облегчается страданий бремя!
46. И как, крича печально, журавли
Несутся в небе длинною чертою:
Так поднята тем ветром от земли
49. Толпа теней и нет конца их вою. —
И я спросил: «Какой ужасный грех
Казнится здесь под темнотой ночною»?
52. И мне учитель: «Первая из тех,[120]
О коих ты желаешь знать, когда-то
Владычица земных наречий всех, —
55. Так сладострастием была объята,
Что, скрыть желая срам свой от граждан,
Решилась быть потворницей разврата,
58. Семирамиду видишь сквозь туман;[121]
Наследовав от Нина силу власти,
Царила там, где злобствует султан.[122]
61. Другая грудь пронзила в дикой страсти,
Сихею данный позабыв обет;
С ней Клеопатра, жертва сладострастий.»
64. Елена здесь, причина стольких бед;
Здесь тот Ахилл, воитель быстроногий,[123]
Что был сражен любовью средь побед;
67. Здесь и Парис, здесь и Тристан, и много[124]
Мне указал и назвал он теней,
Низвергнутых в сей мир любовью строгой.
70. Пока мой вождь мне исчислял царей
И рыцарей и дев, мне стало больно
И обморок мрачил мне свет очей.
73. «Поэт», я начал, «мысль моя невольно
Устремлена к чете, парящей там,[125]
С которой вихрь так мчится произвольно.»
76. И он: «Дождись, когда примчатся к нам:
Тогда моли любовью, их ведущей, —
И прилетят они к твоим мольбам. —
79. Как скоро к нам принес их ветр ревущий,
Я поднял глас: «Не скрой своей тоски,
Чета теней, коль то велит Всесущий!»
82. Как, на призыв желанья, голубки
Летят к гнезду на сладостное лоно,
Простерши крылья, нежны и легки:
85. Так, разлучась с толпою, где Дидона,[126]
Сквозь мрак тлетворный к нам примчались вновь:
Так силен зов сердечного был стона!
88. «О существо, постигшее любовь!
О ты, который здесь во тьме кромешной
Увидел нас, проливших в мире кровь!
91. Когда б Господь внимал молитве грешной,
Молили б мы послать тебе покой
За грусть о нашей скорби неутешной.
94. Что скажешь нам? что хочешь знать? открой:
Все выскажем и выслушаем вскоре,[127]
Пока замолк на время ветра вой.
97. Лежит страна, где я жила на горе,
У взморья, там, где мира колыбель
Находит По со спутниками в море.[128]
100. Любовь, сердец прекрасных связь и цель,
Моей красой его обворожила
И я, лишась ее, грущу досель.
103. Любовь, любимому любить судила
И так меня с ним страстью увлекла,
Что, видишь, я и здесь не разлюбила.
106. Любовь к одной нас смерти привела;
Того, кем мы убиты, ждут в Каине![129]»
Так нам одна из двух теней рекла.
109. Склонив чело, внимал я о причине.
Мучений их, не подымал главы,
Пока мой вождь: «О чем ты мыслишь ныне?[130]»
112. И, дав ответ, я продолжал: «Увы!
Как много сладких дум, какие грезы
Их низвели в мученьям сей толпы?»
115. И к ним потом: «Твоей судьбы угрозы
И горестный, Франческа, твой рассказ
В очах рождает состраданья слезы.
118. Но объясни: томлений в сладкий час
Чрез что и как неясные влеченья
Уразуметь страсть научила вас?»
121. И мне она: «Нет большего мученья,
Как о поре счастливой вспоминать[131]
В несчастии: твой вождь того же мненья.
124. Ты хочешь страсти первый корень знать?
Скажу, как тот, который весть печали
И говорит и должен сам рыдать.
127. Однажды мы, в миг счастья, читали,
Как Ланчелот в безумии любил:[132]
Опасности быть вместе мы не знали.
130. Не раз в лице румянца гаснул пыл
И взор его встречал мой взор беспечный;
Но злой роман в тот миг нас победил,
133. Когда прочли, как поцелуй сердечный
Был приманен улыбкою к устам,
И тот, с кем я уж не расстанусь вечно,
136. Затрепетав, к моим приникнул сам…
Был Галеотто автор книги гнусной!..[133]
В тот день мы дальше не читали там!»
139. Так дух один сказал, меж тем так грустно
Рыдал другой, что в скорби наконец
Я обомлел от повести изустной
142. И пал без чувств, как падает мертвец.
Песнь VI
Содержание. Данте в третьем кругу ада. Здесь под градом, снегом и ливнем мутной воды казнятся обжоры, увязшие в грязной тине Треглавое чудовище Цербер, страж этого круга, хватает грешников, четверит их, сдирает с них кожу. С яростью бросается он на поэтов; но горсть земли, брошенная Виргилием в тройную пасть чудовищу, укрощает его. Поэты идут далее, попирая грешников, смешанных в одну отвратительную кучу с грязью. Один из них, флорентинец Чиаако, приподнимается и, на вопрос Данта, предсказывает ему будущие судьбы Флоренции и его собственное изгнание. Данте спрашивает его об участи некоторых флорентинцев и узнает, что они в более глубоких кругах ада. Попросив живого странника напомнить о себе своим соотчичам, Чиакко упадает лицом в грязь и навсегда замолкает. В беседе о будущей неземной жизни, Виргилий и Данте приходят в границе третьего круга и, спустившись в четвертый круг, встречают демона богатства, великого врага человечества, Плутуса.
1. С возвратом чувств, к которым вход закрылся[134]
При виде мук двух родственных теней,
Когда печалью весь я возмутился,[135] —
4. Иных скорбящих, ряд иных скорбей
Я зрел везде, куда ни обращался,
Куда ни шел, ни устремлял очей.
7. Я был в кругу, где ливень проливался[136]
Проклятый, хладный, вечный: никогда
Ни в мере он ни в свойствах не менялся.
10. Град крупный, снег и мутная вода
Во мраке там шумят однообразно;
Земля, приняв их, там смердит всегда.
13. Там Цербер, зверь свирепый, безобразный,[137]
По-песьи лает пастью тройной
На грешный род, увязший в тине грязной.
16. Он, с толстым чревом, с сальной бородой,
С когтьми на лапах, с красными глазами,
Хватает злых, рвет кожу с них долой.
19. Как псы там воют души в грязной яме:
Спасая бок один другим, не раз
Перевернутся с горькими слезами.
22. Червь исполинский, лишь завидел нас,
Клыкастые три пасти вдруг разинул;
От бешенства все члены он потряс.
25. Тогда мой вождь персты свои раздвинул,
Схватил земли и смрадной грязи ком
В зев ненасытный полной горстью кинул.[138]
28. Как пес голодный воет и потом
Стихает, стиснув кость зубами злыми,
И давится и борется с врагом:
31. Так, сжав добычу челюстьми тройными,
Сей Цербер-бес стол яростно взревел,
Что грешники желали б быть глухими.
34. Чрез сонм теней, над коим дождь шумел,
Мы шли и, молча, ноги поставляли
На призрак их, имевший образ тел.[139]
37. Простертые, все на земле лежали;
Один лишь дух привстал и сел, сквозь сон
Узрев, что мимо путь свой мы держали.
40. «О ты, ведомый в бездну,» молвил он,
«Узнай меня, коль не забыл в разлуке:
Ты создан прежде, чем я погублен.»
43. И я: «Твой лик так исказили муки,
Что ты исчез из памяти моей
И слов твоих мне незнакомы звуки.
46. Скажи ж, кто ты, гнетомый мукой сей,
Хоть, может быть, не самою ужасной,
Но чья же казнь презренное твоей?» —
49. И он: «Твой град, полн зависти опасной,[140] —
Сосуд, готовый литься чрез край —,
Меня в себе лелеял в жизни ясной.
52. У вас, граждан, Чиакком прозван я:[141]
За гнусный грех обжорства, в низкой доле,
Ты видишь, ливень здесь крушит меня.
55. И, злая тень, я не одна в сем поле;
Но та же казнь здесь скопищу всему
За грех подобный!» – И ни слова боле.
58. «До слез, Чиакко,» я сказал ему,
«Растроган я твоим страданьем в аде;
Но, если знаешь, возвести: к чему
61. Дойдут граждане в раздробленном граде?
Кто прав из них? скажи причину нам,
Как партии досель в таком разладе?[142]»
64. A он в ответ: «По долгим распрям там[143]
Дойдут до крови: партия лесная,[144]
Изгнав другую, навлечет ей срам.
67. Но чрез три солнца победит другая,[145]
Изгнав лесных при помощи того,
Что лавирует, берег обгибая.[146]
70. Чело подняв до неба самого,
Они врагу тяжелый гнет предпишут,
Хоть негодуй, хоть плачь он оттого.
73. Два правых там, но слова их не слышат:[147]
Гордыня, зависть, скупость – это три
Те искры, ими же сердца там пышат.»
76. Он смолк, терзаем горестью внутри,
И я: «Еще спрошу я у собрата,
Два слова лишь еще мне подари:
79. Друзья добра, Теггьяио, Фарината
И Рустикуччи, Моска и Арриг
И прочие гонители разврата[148] —
82. Ах, где они? поведай мне об них!
Узнать об них горю от нетерпенья —
В аду ль скорбят, иль рай лелеет их?» —
85. И он: «В числе чернейших! преступленья
Различные их повлекли ко дну:
Нисшед туда, увидишь их мученья.
88. А как придешь в ту сладкую страну,
Молю: пусть вспомнят обо мне живые.
Довольно! дождь меня гнетет ко сну.» —
91. Тут, искосив глаза свои прямые,
Он на меня взглянул, главу склонил
И пал лицом как прочие слепые.[149]
94. И вождь сказал: «Надолго он почил:
Звук ангельской трубы его разбудит,
Когда придет Владыка грозных сил.
97. На гроб печальный всех тот звук осудит,
Все восприимут плоть и образ свой,
Услышат то, что в век греметь им будет.»
100. Мы тихо шли под бурей дождевой,
Топча в грязи теней густые кучи
И говоря о жизни неземной.
103. И я: «Учитель, меры злополучий[150]
Умножатся ль в день страшного суда,
Умалются, иль будут столько ж жгучи?[151]» —
106. А он: «К науке обратись, туда,[152]
Где сказано, что чем кто совершенней,
Тем больше зрит он благ, или вреда.
109. Хотя сей род, проклятый в злой геенне,
В век совершен не может быть вполне,
Ждет тем не мене казни утонченней.»
112. Мы обогнули путь сей в тишине,
То говоря, чего здесь не замечу;
Когда ж пришли, где сходят к глубине,[153] —
115. Враг смертных, Плутус, нам предстал на встречу.[154]
Песнь VII
