Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад
Песнь VII
Содержание. Напомнив Плутусу падение Люцифера и тем укротив его бешенство, Виргилий вводит Данта в четвертый круг. Здесь вместе наказуются скупые и расточители. С страшным воем вращают они огромные тяжести, каждый совершая свой полукруг, сходятся с двух сторон, сталкиваются с поносными речами и, расходясь, снова вращают свои камни на новую встречу. Узнав, что это большею частью духовные, папы и кардиналы, Данте хочет иметь подробные сведения о некоторых; но Виргилий объясняет ему, что жизнь их была так безвестна, что никого из них нельзя узнать. До страшного суда продлится спор их; тогда скупые восстанут с сжатыми кулаками, а расточители остриженные. Поэтому поводу Виргилий, намекнув о тщете даров счастья, изображает гения богатства – фортуну. Уже полночь; путники идут далее и, пересекши четвертый круг, достигают кипучего потока, образующего грязное болото – Стикс. Следуя по его течению, они приходят в пятый круг. Здесь, в мутных волнах адского болота, души гневных дерутся между собою и рвут друг друга зубами. Под водою, в болотной тине, погружены сердитые и завистливые: они, дыша под волнами, вздымают пузыри на их поверхности и, испуская клики, захлебываются. Поэты обгибают болото, делают по его берегу большой круг и, наконец, приходят к башне.
1. «Pape Satan, pape Satan aleppe!»[155]
Так Плутус хриплым голосом вскричал;
Но мой мудрец, с кем шел я в сем вертепе,
4. Как человек всеведущий, сказал:
«Не бойся! сколько б ни имел он власти,
Не преградит нам схода с этих скал.»
7. Потом, к надутой обратившись пасти,
Вскричал: «Молчать, проклятый волк, молчать![156]
В самом себе сгорай от лютой страсти!
10. Не без причин схожу я в эту падь:[157]
Так там хотят, где мщеньем Михаила
Сокрушена крамольной силы рать.»
13. Как, спутавшись, надутые ветрила
Падут, как скоро мачту их снесло:[158]
Так рухнула чудовищная сила.
16. Тут мы вошли в четвертое русло,
Сходя все ниже страшною дорогой
К брегам, вместившим всей вселенной зла.
19. О Боже правый! Кто сберет так много,
Как здесь я зрел, мучений и забот?
Почто наш грех карает нас так строго?
22. Как над Харибдой мчит водоворот
Валы к валам, дробя их в споре дивом:[159]
Так адский здесь кружится хоровод.[160]
25. Нигде я не был в сонме столь великом!
Здесь, с двух сторон, всем суждено вращать
Пред грудью камни с воплем, с страшным криком,
28. Сшибаются два строя и опять
Катят назад, крича друг другу с гневом:
«За чем бурлить?» – «А для чего держать?[161]» —
31. Так с двух концов – на правом и на левом —
По кругу мрачному, подъемля стон,
Вращаются с презрительным напевом.
34. И каждый, путь свершивши, принужден.
Катить назад полкругом в бой злословный.[162]
И я, до сердца скорбью потрясен,
37. Спросил: «Мой вождь, кто этот род виновный?
Скажи мне: те постриженцы кругом,
Что слева, все ли из семьи духовной?»
40. И вождь в ответ: «Все, все они умом
В их прежней жизни столько были слепы,
Что никогда не знали мер ни в чем.
43. О том ясней твердит их вой свирепый,
Лишь с двух сторон сойдутся там вдали,
Где их грехи рождают спор нелепый.
46. Здесь кардиналы, папы здесь в пыли, —
Духовный клир с печатью постриженья:
Все в скупости безмерной жизнь вели.[163]» —
49. – «Мой вождь,» спросил я с чувством омерзенья,
Могу ли я узнать хоть одного
В сей сволочи, вращающей каменья?» —
52. А он: «Мечта пустая! до того
Их всех затмил мрак жизни их постылый,
Что ты узнать не можешь никого.[164]
55. На вечный спор направлены их силы:
Те без волос, а эти, сжав кулак,
В великий день восстанут из могилы.[165]
58. Здесь, обратив свет лучший в вечный мрак,[166]
Они теперь идут стеной на стену. —
И кто ж поймет смысл их безумных драк?
61. Вот здесь, мой сын, вполне познай измену
Даров, Фортуне вверенных судьбой,
Которым смертный дал такую цену.
64. Когда б собрать все злато под луной,
То и оно не даст пребыть в покое
Из этих душ усталых ни одной!»
67. – «Учитель,» я спросил, «но что ж такое
Фортуна, если у нее в когтях,
Как намекнул ты, благо все земное?[167]» —
70. А он: «В каком невежестве, впотьмах,
Безумные, ваш род досель блуждает?[168]
Храни ж мое учение в устах.
73. Тот, Чья премудрость миром управляет,
Создавши небо, дал ему вождей,
Да каждой части каждая сияет,
76. Распределяя равный свет лучей.
Так и земному блеску от начала
Он дал вождя, владычицу вещей,
79. Чтоб в род и род, из крови в кров меняла
Блеск суетный земного бытия
И ваше знание в ничто вменила.
82. За тем одним сей грозный судия
Готовит честь, другим позор, тревоги,
Скрываяся как под травой змея.
85. Ваш разум ей не пресечет дороги:
Она провидит, правит, судит свет,[169]
Как сферами другие правят боги.[170]
88. В ее пременах перемежки нет;
Необходимость бег ей ускоряет,
За счастьем горе посылая вслед.
91. . . . . . . .
. . . . . . . .
. . . . . . . .
94. Она ж не внемлет жалобам людским:
Блаженная, как первые творенья,[171]
Вращает в славе шаром роковым.[172] —
97. Теперь сойдем в круг большого мученья?
Хор звезд, всходивших в час, как мы пошли,[173]
Склоняется: пойдем без замедленья.» —
100. Мы пересекли этот круг и шли[174]
К другому брегу, где поток тлетворный
Бежал, кипя и роя грудь земли
103. Волною больше мутною, чем черной,
И, по теченью мертвого ручья,
С трудом мы вниз сошли дорогой горной.
106. В болото, Стикс, вливалася струя
Печальных вод, свергавшихся с стремнины
В зловредные и мрачные края.
109. И я, взглянув на грязные пучины,
Увидел в них несметные полки
Теней нагих и гневных от кручины.
112. Ногами, грудью, головой с тоски
Они дрались, не только что руками,
Зубами грызли плоть в куски, в куски.
115. И вождь: «Мой сын, стоишь ты пред тенями,
Которых гнев привел в такой раздор,
И верь ты мне, что даже под волнами
118. Вздыхает их неистовый собор
И пузыри вздувает в сей трясине,
Как зришь везде, куда направишь взор.
121. Прислушайся, как вопят в адской тине;[175]
«Мы были злы в веселой жизни той,
«Тая в себе дым медленный, и ныне
124. «Томимся здесь под тиною густой!»
Так в их гортанях клокотали клики,
Захлебываясь черною водой. —
127. Меж озером и брегом круг великий
Мы описали, с горестью сердец
Смотря на грешных, издававших крики,
130. Пока достигли башни наконец.
Песнь VIII
Содержание. На два сигнальные огонька с башни отвечает третий вдали над болотом. Между тем с быстротою стрелы несется по волнам челнок навстречу путникам: это ладья Флегиаса, кормщика адского болота. С бешенством окликает он Данта, но, укрощенный Виргилием, принимает поэтов в свою ладью. Они плывут. Тогда из воды поднимается тень флорентинца Филиппа Ардженти и силится опрокинуть ладью; но Виргилий отталкивает, а грешники увлекают свирепого флорентинца; он в бешенстве грызет самого себя. – Между тем страшные крики оглушают поэтов: они приближаются к адскому городу, Дис, с огненными башнями, окруженному глубокими рвами. У ворот города поэты выходят на берег; но тысячи падших с неба ангелов возбраняют им вход. Виргилий ведет с ними переговоры; демоны согласны впустить Виргилия, но Данте должен один возвратиться. Он в ужасе. Виргилий, обещая не покидать его, снова переговаривает с демонами; но те пред его грудью запирают ворота города и оставляют поэта за порогом. Виргилий возвращается к Данту; он сам в сильном смущении, однако ж утешает живого поэта скорым прибытием небесной помощи.
1. Я продолжаю. Прежде, чем мы были[176]
У основанья грозной башни сей,
В ее вершине взор наш приманили
4. Два огонька, блеснувшие на ней;[177]
Знак подавал им пламень одинокий
В дали, едва доступной для очей.
7. И, в море знаний погружая око,
Спросил я: «Вождь, кто знаки подает?
Что огонькам ответил огнь далекий?»
10. И вождь в ответ: «Над зыбью грязных вод
Не видишь ли, кто мчится к нам стрелою?
Иль для тебя он скрыт в дыму болот?»
13. Лук с тетивы с подобной быстротою
Не мечет стрел на воздух никогда,
С какой, я зрел, над мутною волною
16. На встречу к нам стремился челн тогда;
Его рулем один лишь кормщик правил,
Крича: «Злой дух, пришел и ты сюда?» —
19. – «Флегъяс, Флегъяс! ты к нам вотще направил,[178]»
Сказал мой вождь: «свой крик на этот раз:
Мы здесь за тем, чтоб нас ты переправил.» —
21. Как злится тот, кто выслушал рассказ
О том, какой над ним обман свершился,
Так бешенством объят был Флегиас.
25. Вождь сел в ладью, за ним и я спустился,
И лишь тогда, как сел я близ вождя,
Летучий челн, казалось, нагрузился.[179]
28. И лишь мы сели, древняя ладья
Как молния помчалась издалека,
Зыбь глубже, чем когда-нибудь, браздя.
31. Так плыли мы вдоль мертвого потока;
Вдруг весь в грязи дух выплыл из ручья,
Вскричав: «Кто ты, идущий прежде срока?» —
34. А я: «Иду, но не останусь я;
Но кто ты сам, весь в тине, безобразный?» —
И он: «Ты видишь: плачет тень моя!» —
37. «Так плачь же, дух проклятый, безотвязный!»
Воскликнул я: «и множь печаль свою!
Теперь узнал я, кто ты, призрак грязный!»
40. Тогда схватил руками он ладью*
Но оттолкнул его мой вождь, взывая:
«Прочь, к псам другим! или в свою семью!»
43. Потом, обняв меня, в уста лобзая,
Сказал мне: «Будь благословенна в век
Зачавшая тебя, душа живая![180]
46. Он на земле был гордый человек:
Жизнь не украсив добрыми делами,
Теперь нам путь он в бешенстве пресек.
49. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
52. И я: «Мой вождь, желал бы я взглянуть,
Как страшный грешник в волны погрузится,
Пока наш челн окончит дальний путь.» —
55. И мне учитель: «Прежде, чем домчится
Ладья к брегам, дождешься ты конца:
Сим зрелищем ты должен насладиться.»
58. Тут видел я, как душу гордеца
Толпы теней, терзая, вглубь умчали,
За что досель благодарю Творца.
61. «Филипп Ардженти, к нам!» они кричали,[181]
А дух безумный флорентинца сам
Себя зубами грыз и рвал с печали.
64. Но замолчим, его оставим там! —
Тут страшный вопль пронзил мне слух: заране
Взирать не стало сил моим очам.
67. И вождь: «Мой сын, уж виден град в тумане,
Зовомый Дис, где, воя и стеня,[182]
Проклятые столпилися граждане.»
70. И я: «Уже предстали пред меня[183]
Багровые мечети в дымном смраде,
Восставшие как будто из огня.[184]
73. И вождь: «Горит огнь вечный в их ограде,[185]
И раскаляет стены проклятых,
Как видишь ты в глубоком этом аде.[186]» —
76. Меж тем челнок глубоких рвов достиг,[187]
Облегших вкруг твердыни безутешной;
Железными почел я стены их.
79. Челн, сделав круг великий, в тьме кромешной,
Причалил там, где мощный кормщик-бес:
«Вот дверь!» вскричал: «идите вон поспешно![188]».
82. Над входом в град, я зрел, тьмы тем с небес[189]
Низринутых, которые сурово
Вопили: «Кто вступает в царство слез?
85. Живой кто входит к мертвым, странник новый?»
Но мудрый мой наставник подал знак,
Что хочет тайное сказать им слово.
88. Тогда, на миг притихнув, молвил враг:
«Войди один, а он да удалится,
Он, что так смело входит в вечный мрак.
91. Пусть он путем безумным возвратится,
И без тебя – тебя мы впустим в град —
Коль знает, пусть в обратный путь стремится.»
94. Читатель, сам подумай, как объят
Я страхом был от грозных слов: обратно
Не думал я уже придти назад.
97. «О милый вождь, который семикратно[190]
Спасал меня и избавлял в беде,
Где погибал уже я невозвратно, —
100. Не кинь меня,» я рек, «в такой нужде,
И, если ад идти мне не дозволил,
Пойдем назад! будь мне щитом везде!»
103. Но он, мой вождь, мне в сердце бодрость пролил,
Сказав: «Будь смел! дороги роковой
Нам не прервут; так жребий соизволил.
106. Жди тут меня и дух унылый свой
Крепи, питай надеждою благою:
В сем мире я не разлучусь с тобой.
109. С моим отцом расстался я с тоскою:
В моей главе, исполненной тревог,
И да и нет сражались меж собою.[191]
112. Что рек он им, расслушать я не мог,
Но он не долго с ними находился,
Как все враги укрылись за порог
115. И вход ему пред грудью затворился;
Владыка мой оставлен был совне
И медленно ко мне он возвратился.
118. Потупив взор, утративший вполне
Все мужество, он говорил, вздыхая:
«Кто в дом скорбей пресек дорогу мне?»
121. И мне потом: «Мой гнев в лице читая,
Ты не страшись: мы победим их хор,
Чтоб ни творил он, град свой охраняя.
124. Уже не нов такой его отпор:
Он явлен был у врат первоначальных,
Что каждому отворены с тех пор.
127. Над ними зрел ты надпись слов печальных;
И уж оттоль нисходит вглубь теперь
И, без вождя, грядет в пучинах дальних
130. Тот, кто для нас развернет в крепость дверь.»
Песнь IX
