Уильям Шекспир - Шекспировские чтения, 1977
Сильнее в комедии франко-английская литературная традиция. Она проявляется в обрисовке волшебного мира фей, точнее, их короля и королевы, Оберона и Титании. Оберон - король фей фигурирует во французском рыцарском романе XIV в. "Гуон де Бордо". Этот образ волшебного карлика восходит, по-видимому, к древнегерманскому сказанию о карлике Эльберихе. Роман был переведен на английский язык в 1534 г. и, очевидно, был хорошо известен. Действует король фей и в рыцарском романе "Король Орфео", и под именем Плутона в "Рассказе купца" у Чосера.
Грин предпочел, однако, для своего короля фей имя Оберона, и это же имя упоминается у Спенсера в "Королеве фей" (кн. II, песнь 1, строфа 6). Таким образом, повелитель волшебной страны - персонаж традиционный. Не менее традиционна и ее повелительница. Дочь короля фей Триамур появляется в рыцарском романе о Лаунфале, а королева фей - в "Томасе из Эрсильдуна". Под именем Прозерпины мы встречаем ее у Чосера, и, наконец, Спенсер делает ее героиней своей поэмы.
Неудивительно, что под влиянием традиции и общего увлечения феями в английском обществе Шекспир ввел их в свою комедию. Но их роль в структуре пьесы, их изображение и тот смысл, который благодаря им приобретает пьеса, делают их его оригинальным творением.
У всех литературных предшественников и современников Шекспира феи либо фигурируют в произведениях более или менее однотонных, либо их мир выделен в форме вставного рассказа - в повествовательном произведении (например, в "Кентерберийских рассказах") или в форме интермедии - в пьесах. Оберон и Титания участвуют как равноправные персонажи в основном действии и играют не только вспомогательную роль, покровительствуя Тезею и помогая влюбленным. В комедии разыгрывается и их собственная любовная интрига, в которую вовлечены люди: поводом для ссоры становится приемыш Титании - мальчик, сын умершей женщины, а следствием ссоры - страсть Титании к Мотку.
Превратив фей в персонажей, Шекспир наделяет их характерами: видоизменяя общие традиционные черты, он смешивает их с конкретными, индивидуальными. В рыцарской литературе, а вслед за ней и в ренессансной могущество фей проявлялось главным образом в их отношениях с людьми. Шекспир, как бы проникая в глубь современных ему крестьянских верований, восходящих к далекому язычеству, наделяет их властью над стихиями. Ссоры Титании и Оберона привели к тому, что ветры "из моря извлекли // Губительный туман; он пал на землю // И придал столько спеси всем речонкам, // Что те попрали сушу... Загон пустует в наводненном поле, // Овечьим мором сыто воронье..." (II, 1, 89-92, 96-97) {Перевод здесь и дальше (кроме отдельных указанных цитат) М. Лозинского.}. Вместе с тем эти могучие духи обладают чисто человеческими чертами и свойствами. Они любят, ревнуют, ссорятся, обвиняя друг друга в неверности. Титания горда, строптива и в то же время нежна и чувствительна. Настойчивый, хитрый и насмешливый Оберон укрощает ее, поставив в смешное положение. Феи так же изменчивы, как и люди, меняется даже тон их речи. Первая фраза Оберона при встрече с Титанией звучит чуть зловеще, но торжественно; король обращается к королеве: "К добру ли эта встреча при луне, надменная Титания?" (II, 1, 60). А следующая, в ответ на капризную реплику Титании, откровенно грубовата, разгневанный муж отчитывает жену: "Не торопись, дерзкая негодница, разве я не твой супруг?" (63, перевод мой. - Н. Е.).
Когда Титания впервые видит Мотка, она называет его "благородный смертный" (III, 1, 12) и думает, что очистит и превратит его в духа. Но вместо этого она сама теряет свое королевское достоинство и называет Мотка обычным ласкательным именем "мой милый" (IV, 1, 25). Возможно, что на создание очеловеченных образов фей повлияла античная мифология и отчасти поэма Спенсера, но несомненно, что крестьянские поверья, знакомые Шекспиру с детства, способствовали их снижению. Эта роль крестьянских поверий проявляется и в том, что приемыша Титании называют не совсем правильно changeling, и особенно в том, что Оберон способен на лукавую проделку в стиле "деревенских" эльфов.
По сравнению с предшествующими литературными произведениями изменился не только характер фей, но и обстановка, в которой они действуют. Литературно-книжная традиция, начиная с рыцарских романов и кончая Ариосто и Спенсером, предпочитала описание дворцов и заколдованных садов. В шекспировской комедии феи встречаются "в лесу иль в поле, на холмах, в долинах, // У быстрого ручья иль тихой речки, // Иль на морском песчаном берегу..." (II, 1, 83-85). Этот фон тоже навеян народными представлениями.
Связь всей пьесы с ними совершенно очевидна. Прежде всего они определяют время действия. Многих шекспироведов смущало несоответствие между названием пьесы - Midsummer night означает Иванову ночь - и упоминающимися в тексте майскими обрядами (I, 1, 167; IV, 1, 130). Думается, что здесь произошла своеобразная контаминация.
Первого мая в Англии праздновали расцвет весны. В несколько видоизмененной форме оживали старинные языческие обряды: днем сажали майское дерево, плясали вокруг него, устраивали представления и игры, изображая Робин Гуда и его возлюбленную Мэрион, а ночью юноши и девушки с песнями отправлялись в лес и приносили цветы и зеленые ветки, чтобы украсить свои дома. Естественно, что майская ночь ассоциировалась с расцветающей любовью, недаром многие любовные баллады начинаются с майского запева.
Особое значение имела и Иванова ночь. Во всей Европе она считалась колдовской. В Англии в ее канун девушки клали себе под голову корни, чтобы увидеть во сне своих суженых. Собирали цветы, обладающие "волшебными" свойствами, - руту, вербену, трилистник. Рассказывали, что в эту ночь с людьми происходят странные приключения, а феи и эльфы забавляются как никогда.
Изображая любовную игру своих юных героев и чудесные превращения, вызванные волшебным цветком и лукавством фей, Шекспир смешал обе ночи. В его эпоху это, вероятно, не вызывало недоумения: еще не было преодолено средневековое восприятие времени, когда важно было не столько его течение, сколько содержание временной вехи. А так как представления об Ивановой и Майской ночи, по сути своей языческие, были родственны, эти две ночи можно было объединить, сохранив их символику.
Благодаря тому что действие происходит волшебной ночью, при обманчивом свете луны, "странные", по словам скептического Тезея, приключения героев становятся правдоподобными, а участие в комедии фей, эльфов и Пака органичным.
Если фигуры Оберона и Титании первоначально были навеяны книжной литературой, то маленькие феи, или эльфы, и Пак - прямое порождение устных поверий. Об этом свидетельствует их образ жизни и поведение. Они легко переносятся по воздуху с одного места на другое (II, 1, 2-6); по ночам водят хороводы (II, 1, 140); питаются медом, ежевикой и другими ягодами (III, 1, 144, 146). Их обязанности - убивать "червей в бутонах роз", "воевать с летучими мышами", "из крыльев их шить кафтаны", "гнать сычей" (II, 2, 3-6). Словом, это природные духи, которые окружают крестьянина в лесу и в поле.
Главную роль среди этих духов играет Пак (Пэк), или Робин Гудфеллоу (Добрый друг). Создавая этот персонаж, Шекспир особенно близко придерживался народных традиций.
Образ Пака вырисовывается при первом же его появлении. Фея из свиты Титании спрашивает его:
Да ты... не ошибаюсь я, пожалуй:
Повадки, вид... ты - Добрый Малый Робин?
Тот, что пугает сельских рукодельниц,
Ломает им и портит ручки мельниц,
Мешает масло сбить исподтишка,
То сливки поснимает с молока,
То забродить дрожжам мешает в браге,
То ночью водит путников в овраге;
Но если кто зовет его дружком,
Тем помогает, счастье вносит в дом.
Ты - Пэк?
(II, 1, 32-42)
Пак отвечает:
Ну да, я - Добрый Малый Робин,
Веселый дух, ночной бродяга шалый.
В шутах у Оберона я служу...
То перед сытым жеребцом заржу,
Как кобылица; то еще дурачусь:
Вдруг яблоком печеным в кружку спрячусь,
И лишь сберется кумушка хлебнуть,
Оттуда я к ней в губы - скок! И грудь
Обвислую всю окачу ей пивом.
Иль тетке, что ведет рассказ плаксиво,
Трехногим стулом покажусь в углу:
Вдруг выскользну - тррах! - тетка на полу.
Ну кашлять, ну вопить! Пойдет потеха!
(42-54; перевод Т. Щепкиной-Куперник)
Все содержание этого диалога основано на различных крестьянских поверьях. Связь образа лукавого Пака с более древними языческими представлениями, на которые наложило свой отпечаток христианство, подчеркивается тем, что Пак принадлежит к сонму ночных духов. Он торопит Оберона кончить волшебство перед тем, как взошло солнце, и упоминает о страшных ночных призраках - проклятых мертвецах (III, 2, 381-387). И хотя Оберон замечает, что они "духи, но не те" (388), Пак вскоре опять напоминает, что "жаворонок начал петь" (IV, 1, 91), т. е. что им пора в путь. И, наконец, в последней сцене в своем монологе он снова приобщает себя и эльфов к ночным духам, появляющимся, когда "волки воют на луну", визг "совы пугает тьму" и больному чудится саван.
