Больше, чем это - Несс Патрик
50
Жгучая боль сдавливает голову, словно огненные тиски, отсекая остальные ощущения. С такой болью не живут — ясно, что она испепеляет все вокруг. В ушах звучит далекий вопль, и Сет не сразу понимает, что вопль вырывается из его собственного рта…
— Я не знаю, что еще сделать! — раздается голос.
— Выключи, и все! — кричит другой голос. — Все целиком выключи!
— КАК?
Руки, которые, оказывается, его держат, опускают его на пол, но боль заполняет собой каждую клеточку, каждую мысль, и он не может сдержать вопль…
— Как же он орет! Словно его режут…
— Вот! Вот это жми! Что-нибудь жми уже!
Резко, словно от прыжка с обрыва, боль прекращается. Сета рвет на гладкий бетонный пол, и он лежит мешком, по щекам текут слезы, горло саднит, воздуха не хватает.
Его снова подхватывают чьи-то руки.
Маленькие руки. Над ухом звучит жаркая молитва на незнакомом языке — на польском, ясное дело, на каком же еще.
— Томаш? — хрипит Сет.
Две коротенькие руки стискивают его в крепчайшем объятии. В глазах все плывет, только проморгавшись, он наконец различает склоненное над ним лицо Реджины.
Оно пепельно-бледное, и даже сквозь дурман Сет видит написанный на нем ужас.
— Можешь встать? — спрашивает Реджина звенящим от напряжения голосом.
— Встаем, мистер Сет, — уговаривает Томаш, и они вдвоем пытаются его поднять.
Ноги подкашиваются, приходится чуть ли не волоком тащить его к выходу.
— Нужно бежать, — твердит Томаш. — Бежим быстрее!
— Как… — шепчет Сет, пока они затаскивают его на приступку, потом в тамбур, но больше не может выдавить ни слова.
Мысли ускользают, в голове столпотворение — картинки валятся лавиной, обрушиваются волной, готовой его потопить. Он видит Томаша и Реджину, и одновременно Гудмунда на обрыве, папу, самого себя в детстве, когда искали Оуэна, — и все это крутится вихрем перед глазами, даже когда он их закрывает.
— Я догадался, что ты не выполнишь обещания, — объясняет Томаш, таща его по лестнице. — А Реджина действовала нечестно.
— Но мы же за ним вернулись, — огрызается Реджина.
— В последний момент!
— Опять… — слышит Сет свой голос, хотя в голове такой сумбур, что он не уверен, на самом ли деле произнес это вслух.
Получается, что да.
— Правильно, — бурчит Реджина, выволакивая Сета на следующий лестничный пролет и подпихивая их с Томашем обоих к выходу. — Нас ведь здесь на самом деле нет. Никого. Это все тебе лишь мерещится.
— Меньше слов, больше делов! — командует Томаш. — Убыстряйтесь!
Они добираются до двери и выводят Сета наружу. Стоит моргнуть, и перед ним встают картинки из воспоминаний, такие живые и отчетливые, словно он просто переключается между этим миром и тем. Оуэн, Гудмунд, Моника, Эйч, океан, дом в Англии, дом в Америке. Все вертится и мельтешит с такой скоростью, что снова подступает тошнота, и, когда Сета укладывают на крыльце тюрьмы, его опять рвет.
— Что… происходит? — выдыхает он. — Я не могу… Мир рушится…
Сквозь свистопляску перед глазами он успевает заметить, как Реджина с Томашем тревожно переглядываются…
Томаш в панике смотрит вверх:
— Реджина?
По лицу Реджины пробегает тень ужаса…
Но Сет моргает снова, потом еще раз, и накатывает воспоминание — как он сидит за столом с офицером Рашади и вбегает другой полицейский, крича, что они нашли его, нашли Валентина…
Глаза Сета распахиваются.
Вот оно там, то, чего ему не хватало. То, за что можно уцепиться. Волна воспоминаний на долю секунды отхлынула…
Сет смотрит по сторонам. Он обмяк на руках у Реджины, они с Томашем опять пытаются его поднять, но та штука, та важная штука крутится на кончике языка…
— Валентин, — выпаливает Сет.
Реджина с Томашем замирают на секунду:
— Что?
— Валентин, — повторяет Сет, крепче вцепляясь в руки Реджины. — Его звали Валентин! Того, кто похитил Оуэна! Того, кто…
— Сет, ты не слышишь? — кричит Реджина.
Сет умолкает. И прислушивается.
Шум двигателя.
Близко, и нарастает с такой скоростью, что им точно не убежать.
Томаш опрометью кидается через площадку туда, где свалены два велосипеда. Сет в панике порывается сделать то же самое, однако ноги не держат совсем, и Реджине приходится ухватить его, чтобы он не упал.
— Нет, в таком состоянии мы с тобой не убежим, — бормочет она, озираясь в поисках укрытия.
— Но Томаш…
Томаш, вместо того чтобы поднять велосипед, лихорадочно копается в ранце на багажнике и что-то там разворачивает.
— Давай же! — пыхтит Реджина, выволакивая Сета к центральному из обрамляющих площадку зданий.
Двигатель ревет уже почти над ухом, свет фар разгоняет темноту за углом корпуса, из которого они втроем только что выбрались…
— Реджина! — кричит он.
— Вижу! — отвечает она.
Томаш несется обратно к ним через площадку, в руках у него что-то длинное, металлическое, не разберешь в лунном свете. Сет моргает, пытаясь приспособиться к освещению…
…они с Гудмундом лежат на кровати, Гудмунд поднимает телефон в руке и фотографирует их вдвоем, навсегда запечатлевая интимный момент…
— Реджина? Реджина, похоже…
— Томми, нет! — вопит она.
Сет присматривается сквозь рябь в глазах. Томаш все еще бежит через площадку, на ходу возясь с тем, что у него в руках…
И тут Сету наконец удается разглядеть, что это: неправдоподобное, Томашу совершенно не положенное.
Дробовик.
Почти с самого Томаша длиной.
— Сзади! — кричит ему Сет.
За спиной мальчишки с ревом выплывает из-за угла на площадку черный фургон.
Прямо на Томаша, бегущего через…
— Нет! — вырывается у Реджины и Сета хором.
— Бегите! — вопит им Томаш.
Фургон вклинивается между ними, взвизгнув колесами на бетоне, и прямо на ходу…
Открывается дверь.
Водитель выскакивает…
И с невероятной скоростью летит на Томаша.
— Томми! — звенит в ушах крик Реджины.
Она срывается к Томашу.
Но ей никак не успеть…
Водитель взмахивает дубинкой, рассыпая искры, готовясь ударить…
Томаш неуклюже наставляет на него дробовик…
— НЕТ! — кричит Реджина.
И Томаш нажимает спусковой крючок.
51
От грохота закладывает уши, а вспышек почему-то две: одна из дула, нацеленного в грудь Водителя, другая — от самого дробовика, взорвавшегося в руках Томаша.
Сквозь белый дым видно две разлетающиеся в разные стороны фигуры. Водитель черной торпедой врезается в фургон, чуть не срывая с петель открытую дверцу, и обрушивается на землю…
Вопящего Томаша отбрасывает спиной вперед в облаке осколков дробовика и клочьев дыма, и он кубарем катится по твердому бетону.
— ТОММИ! — Реджина с криком кидается к нему.
Сет подается за ней, хотя ноги подкашиваются. Он огибает фургон спереди, мельком цепляя взглядом неподвижную темную фигуру на земле. Реджина уже плюхается на колени рядом с Томашем.
«Нет, — твердит Сет про себя. — Пожалуйста, нет…»
Но тут до него доносится слабое покашливание.
— Слава богу, — шепчет Реджина. Сет опускается рядом. — Слава богу!
— Moje reçe, — тоненьким голоском произносит Томаш. — Moje reçe są krwawienia [1].
Он показывает руки. Даже в полумраке видно, как они обгорели, с запястий свисают лохмотья содранной кожи и капает кровь.
— Томми, Томми! — Реджина сжимает мальчишку в объятиях так крепко, что тот взвизгивает. Тогда она отпускает его и начинает кричать: — ТЫ, ИДИОТ! Я ЖЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ЭТО СЛИШКОМ ОПАСНО!
— Он был на крайний случай, — стонет Томаш. — Крайний случай настал.
Сет смотрит поверх Реджининого плеча. Расколовшийся надвое ствол дробовика валяется в зарослях, деревянный приклад раскидан дымящимися головешками по всей площадке…
…полицейский, вбежавший в гостиную, говорит: «Они нашли Валентина»…
