Больше, чем это - Несс Патрик
Сперва на схеме высвечивается один гроб, затем другой, и появляется список фамилий.
«Эдвард Александр Джеймс Уэринг».
«Кэндис Элизабет Уэринг».
Не дожидаясь, когда сформируется весь список, Сет нажимает папину строчку.
Вот и он. Моложе, чем в жизни, волосы подстрижены по-другому, и седины нет. Но взгляд тот самый, слегка заторможенный. Сет тычет пальцем в мамину строку, и ее фотография выскакивает рядом с папиной. Мама тоже помолодела на снимке, но губы, как всегда, решительно сжаты.
Так просто. Нажал на кнопку — и получай.
Смотреть на них неожиданно тяжело. Даже не тяжело, мучительно. У Сета больно сжимается все внутри. Родители, непривычно молодые, но стопроцентно узнаваемые, глядят на него с экрана.
И лежат где-то здесь, в каком-то дальнем зале.
Сет оборачивается. Камера двигалась так быстро, что проследить ее полет было невозможно. Они могут оказаться где угодно, в любом секторе этого бескрайнего комплекса.
Лежат и спят.
То есть не просто спят, а проживают жизнь, которая кажется им абсолютно реальной. Сет снова переводит взгляд на экран. Интересно, что они делают вот сейчас, в данную секунду, у себя дома в Халфмаркете?
«Вы думаете о своем сыне?»
О сыне, который ушел, ничего не объяснив и не попрощавшись.
Они смотрят на него с экрана, и Сет пытается не замечать укора в их глазах.
Нужно бежать. Он слишком задержался. Водитель наверняка уже едет и будет тут в любую секунду.
Бегом, марш!
Но он не в силах оторваться от родительских фотографий.
Наконец, сглотнув, чтобы унять боль в желудке, он легонько щелкает по снимкам, и они сворачиваются, исчезая в недрах схемы. Пора бежать. Давно пора бежать — только сперва глянуть еще один. Сет тянется пальцем к списку имен…
И замирает.
Оуэна там нет.
На весь список всего две строки — Эдвард и Кэндис, его родители.
Сет морщит лоб. Заново вызвав строку поиска, он повторно вбивает свою фамилию. Тот же результат — Эдвард и Кэндис Уэринг. Тогда он открывает поиск в третий раз и печатает полное имя Оуэна.
«Совпадений не найдено», — сообщает экран.
— Что? Да ладно?!
Он пробует снова. И снова.
Но Оуэна нет.
Быть такого не может! Сет набирает собственное имя, но его, конечно, тут тоже нет, потому что он ведь лежал в отдельном гробу, в старом доме, а не здесь. Наверное, места не хватило. Видимо, большинство гробов к моменту их прибытия уже были заняты и пришлось искать другие варианты.
Кто знает? И какая, в самом деле, разница?
Потому что Оуэна здесь нет. Оуэн где-то ТАМ. В этом выжженном пустом мире. В отдельном гробу. Один-одинешенек.
Один, как и Сет.
— Как вы могли? Как вы могли так поступить?
Сет закипает. Он понимает, что это глупо. Где бы ни находилось тело Оуэна, в виртуале он все равно с родителями. Он сам был тому свидетелем на протяжении восьми лет.
И все же… Что, если Оуэн проснется? Как Томаш, проснется один в незнакомом месте, где некому будет его защитить?
Решение приходит мгновенно, как единственное само собой разумеющееся.
— Я тебя найду, — обещает Сет, охваченный осознанием собственной нужности — очень приятное ощущение. — Сдохну, а найду, где бы ты ни был.
Он тянется к родительским именам на экране в надежде, что где-нибудь в данных обнаружится информация о местонахождении их младшего сына…
— Ай!
Экран бьется током. Несильно, даже почти не больно…
Но экран изменился. Схема гробов исчезла, вместо них надпись:
«Обнаружен поврежденный узел».
«Ведется сканирование», — вспыхивает следующая строчка.
Освещение в зале тоже меняется, дальний конец вдруг заливает странное зеленоватое сияние, которое стремительно (не убежишь) скользит по рядам гробов, пока не доходит до Сета.
И замирает.
— Трындец… — бормочет Сет.
«Восстановление возможно», — сообщает экран.
«Реактивация начата».
— Блин!
Неизвестно, что такое эта «реактивация», но хорошего точно не жди. Сет поворачивается к тамбуру, отделяющему его от лестницы, и уже заносит ногу, чтобы бежать…
Но череп пронзает слепящая, отнимающая разом все силы боль…
Как раз в том месте у основания черепа, где мигал огонек у Альберта Флинна и где, видимо, находится «поврежденный узел»…
Все исчезает в сполохе света.
49
— Красота всегда найдется, — сказал Гудмунд. — Если знать, где искать.
Сет рассмеялся:
— Это уже какое-то неприкрытое гейство, чувак.
— «Чува-ак», — передразнил Гудмунд. — Хватит косить под англичанина.
— Я и есть англичанин.
— Когда тебе самому удобно.
Гудмунд повернулся обратно к океану. Они стояли на утесе над обрывом, в десяти — двенадцати метрах внизу волны грохотали о камни. Ощутимо укоротившийся день подсказывал, что лету скоро конец и близится учебный год.
Но не завтра. Время еще есть.
— Вот, например, посмотри, — показал Гудмунд.
Солнце, разрезанное пополам горизонтом, золотилось неправомерно ярко, напоминая огромный шар карамельного мороженого, тающий на асфальте. Небо разливало перед Сетом и Гудмундом пурпур и лазурь, где утопали перламутровые раковины облаков.
— Вот перед тобой зачуханный пляжик, — объяснил Гудмунд, — все эти щербатые скалы, бурное море, в котором не поплаваешь, и пикник здесь устроить негде, потому что ветер сдует все твои аккуратные бутербродики, да и всех родных и знакомых сдует, если не привязать веревкой. Но ты поворачиваешься в другую сторону, к океану. И там — она.
— Красота, — произнес Сет. Смотрел он не на закат, а на профиль Гудмунда, подсвеченный заходящим солнцем.
На утесе были и другие люди, пришедшие насладиться остатками лета и полюбоваться закатом, но сейчас Сет с Гудмундом стояли у обрыва одни, остальные бродили в отдалении и не примазывались к зрелищу.
— Гудмунд… — начал Сет.
— Не знаю. Правда, не знаю, Сетти. Но у нас есть настоящее, а у многих и того нет. Будущее как-нибудь само устаканится.
Он протянул Сету руку. Сет взял ее не сразу, сперва оглянулся, не смотрит ли кто.
— Трус! — поддел Гудмунд.
Сет забрал его ладонь в свою.
— У нас есть настоящее, — повторил Гудмунд. — У меня есть ты. И больше мне ничего не нужно.
Не разнимая рук, они смотрели, как садится солнце…
— Еще что-нибудь можешь сообщить? — спросила офицер Рашади тем мягким, но не сюсюкающим голосом, которым она разговаривала с Сетом — так непохоже на остальных полицейских.
— Он был невысокий… — Сет понимал, что повторяется. Ему просто не хотелось отпускать офицера Рашади, не хотелось заканчивать беседу, потому что в кои-то веки за последние дни с ним кто-то общался.
Рашади улыбнулась:
— По идее, да. Но я посмотрела его рост в личном деле — я на пять сантиметров ниже, а меня почему-то коротышкой не называют.
— Вы совсем не коротышка, — сказал Сет, переплетая пальцы.
— Спасибо за комплимент. Но ты не волнуйся. Он нас не обхитрит. Даже коротышки не могут прятаться вечно.
— Он сделает что-нибудь Оуэну? — выпалил Сет. Тоже не в первый раз.
Офицер Рашади положила блокнот на стол и накрыла обложку ладонями:
— Мы думаем, он прикрывается твоим братом, чтобы его самого не тронули. И тогда он знает: если хоть волосок упадет с головы малыша, ему самому не поздоровится.
— Значит, он должен Оуэна беречь?
— Именно.
Они помолчали.
— Спасибо тебе, Сет, — наконец нарушила молчание Рашади. — Ты нам очень, очень помог. Теперь я пойду посмотрю, как там твои родители…
Они разом обернулись на резкий стук распахнувшейся входной двери. В гостиную вбежал полицейский, и Рашади вскочила на ноги.
— Что такое? — донесся до Сета мамин голос сверху. Она почти не спускалась с чердака, неотлучно сидя у вещей Оуэна. — Что случилось? Неужели…
Но полицейскому нужна была только Рашади.
— Они нашли его, — сообщил полицейский. — Нашли Валентина…
Телефон Гудмунда не отвечал. Гудки, гудки, гудки. На второй попытке сразу переключился на автоответчик.
Сет схватил куртку. После сделанного Моникой признания он просто должен увидеться с Гудмундом. Сию секунду. Во всем мире нет ничего более неотложного. Нужно найти его. Срочно. Сет сбежал вниз, в гостиную, перепрыгивая через ступеньку. Оклик отца из строящейся кухни поймал его уже на пороге:
— Сет?
Сет рванул дверь на себя, но отец позвал его снова, на этот раз не терпящим возражений тоном:
— Сет!
— Пап, мне нужно бежать!
Он все-таки обернулся — и замер. Отец стоял в кухонном проеме, запорошенный древесной пылью, и как-то растерянно смотрел на зажатый в руке мобильный.
— Директор школы звонил. — В папином голосе слышалось замешательство. — В субботу. Днем.
— Пап, мне правда очень срочно…
— Сказал, что его дочери прислали твою фотографию. — Отец снова глянул на телефон. — Вот эту.
Он продемонстрировал экран.
Наступила тишина. Сет оцепенел, отец, кажется, тоже. Застыл с мобильным в руке и немым вопросом во взгляде.
— Он не ругался, ничего, — наконец произнес отец, медленно разворачивая телефон к себе и рассматривая снимок. — Сказал, что ты хороший мальчик. Что кто-то явно хотел тебя подставить, и в понедельник тебе может прийтись нелегко. И что нам, наверное, следует знать. Чтобы помочь.
Он умолк, но с места не двинулся.
На глаза Сета навернулись слезы. Злясь сам на себя, он попытался их сморгнуть, но парочка все равно скатилась по щекам.
— Пап, пожалуйста. Мне нужно бежать. Я должен…
— Найти Гудмунда, — закончил за него отец.
Не спрашивая, просто констатируя.
Сет почувствовал себя в западне. Влип так, как еще не влипал; хуже, чем в тот день, когда в окно кухни их английского дома постучал человек в комбинезоне. Мир остановился тогда… и остановился сейчас. И Сет не знал, когда он теперь придет в движение.
— Прости, сын, — сказал отец.
На короткий, рвущий сердце миг Сету показалось, будто папа сейчас скажет, что никуда его не пустит…
— Мне жаль, что ты не смог прийти с этим к нам. — Отец снова посмотрел на телефон, на фотографию Сета и Гудмунда, недвусмысленно говорившую любому случайному зрителю, что у них все серьезно. — Ты не представляешь, как мне жаль… — К удивлению Сета, голос отца дрогнул. — Тебе есть за что на нас обижаться. Прости.
Сет сглотнул комок в горле:
— Пап…
— Знаю. Беги. Найди его. После поговорим. Мама не обрадуется, но…
Сет помедлил секунду, не веря своим ушам, однако времени терять было нельзя. Распахнув дверь, он выскочил на холод и побежал к Гудмунду.
И снова было лето, несколько месяцев назад, и Гудмунд улыбался ему на краю обрыва, а закатное солнце золотило его профиль.
— Красота всегда найдется, — сказал он. — Если знать, где искать.
А потом все поглотила яркая белая вспышка…
