Хуан Гойтисоло - Цирк
– Пабло останется здесь, даже если его вывернет наизнанку.
Хуана не ответила. Войдя, Атила поцеловал ее у всех на глазах, не встретив сопротивления. Когда прошел первый страх, он почувствовал себя сильным и уверенным. Отныне у него будут деньги для развлечений. С Хуаной или без Хуаны он может ходить куда хочет, совсем как туристы.
Покончив с одним кувшином вина, он заказал другой. Это был важный вечер, все должно происходить совершенно естественно, чтобы никто ничего не заподозрил.
Когда пришел Тарраса, Атила поднялся ему навстречу. Приятель принарядился, его усики были подстрижены, волосы блестели от бриллиантина. За бурными событиями вечера Атила совсем забыл о записке, полученной на футбольном поле, о свидании, которого просила Селия.
В обшарпанной задней комнате двое иностранцев угощали вином двух цыган. Атила взял Таррасу за локоть и отвел в угол.
– Ну как? – спросил он. – Что ты о ней скажешь?
Прежде чем ответить, Тарраса спокойно поправил узел галстука. Его блестящие черные глаза улыбались.
– Да ничего, – сказал он. – У нее хорошая зубная паста.
* * *Устроенное в казино ночное празднество проходило с необыкновенным успехом. Специально нанятый оркестр играл танцевальную музыку, выступали певцы и иллюзионист, маленький слаженный хор американских моряков привел публику в бурный восторг. Все дамы из хунты, даже требовательная Эльвира, единодушно признали, что никогда еще не проводили время так приятно. Выступления отличались не только изяществом и художественными достоинствами, но также и умеренностью и хорошим вкусом. Между отдельными номерами играл оркестр, и на танцевальную площадку из коридоров высыпала шумливая молодежь.
Стол, оставленный Кимом для доньи Кармен, оказался мал, так как к их группе присоединились еще две кузины доньи Кармен, золовка Марии-Луисы и наконец Флорита, которая не была уже во власти лихорадочного смятения, владевшего ею в последние дни, и казалась своим приятельницам спокойной и безмятежной.
Но вечер не сводился к одним развлечениям. На нем были достигнуты некоторые важные соглашения. Как хорошо сказала Магдалена, проблема старости разрешена, но остается не менее важная проблема – дети. По предложению доньи Кармен хунта собиралась энергично взяться за решение этого вопроса, который должен стать краеугольным камнем следующей кампании.
Неожиданно праздничная атмосфера была нарушена. Кто-то с криками ворвался в зал, и посетители, сидевшие за столиками, испуганно поднялись со своих мест. Странная растерянность охватила людей, толпившихся внизу, и веселые мелодии, летевшие с эстрады, внезапно показались неуместными.
Подавая пример дамам из хунты, донья Кармен тоже встала.
Судя по всему, случилось что-то важное.
Послесловие
Четыре романа Хуана Гойтисоло
«Вы можете победить, вы не можете убедить». Слова, которые старый испанский писатель и философ Мигель де Унамуно бросил в лицо франкистскому изуверу, оказались пророчеством. За годы своего господства в Испании фашисты сумели казнить и сгноить в тюрьмах десятки тысяч людей, сломить одних, запугать других, лишить родины полмиллиона испанцев, у миллионов отнять свободу… Но завоевать умы и сердца миллионов они оказались не в состоянии, несмотря на соединенные усилия государственной и церковной пропаганды. Люди научились молчать, прятать глаза, скрывать мысли. Верить в фашизм они – за малым исключением – не научились.
Молодое поколение, еще в детстве травмированное войной, подрастало в атмосфере насилия и лжи, в обстановке, где наука была заменена официальной демагогией, а каждое слово генералиссимуса Франко провозглашалось чуть ли не божественным откровением. Оно росло обозленным, во всем изверившимся, не знающим правды. Но и его – если говорить о поколении в целом – фашистам не удалось заставить принимать черное за белое, зло – за благо.
Потом обнаружилось, что и победа – непрочная. В глубинах народной жизни не переставали бить родники сопротивления, и едва успел Франко отпраздновать десятилетний юбилей своего режима, как режим этот зашатался от первых подземных толчков. Начало 50-х годов ознаменовалось подъемом массового антифашистского движения.
«В забастовках и демонстрациях весны 1951 года, охвативших важнейшие промышленные центры, участвовали сотни тысяч трудящихся.
В массовых народных демонстрациях наряду с рабочими-ветеранами принимали участие молодые трудящиеся, не помнившие республику, крестьяне, недавно вовлеченные в промышленность, а также тысячи служащих и чиновников, студентов и представителей интеллигенции.
Широкие слои мелкой и немонополистической буржуазии с симпатией относились к движению».[9]
Вот тогда-то молодое поколение и стало выдвигать своих писателей и поэтому кинорежиссеров и художников, которые взглянули вокруг себя гневным и требовательным оком. За несколько лет возникла целая плеяда романистов, бросивших вызов казенному оптимизму, стремившихся называть вещи своими именами. Романисты эти – Рафаэль Санчес Ферлосио, Хуан Гойтисоло, Хесус Фернандес Сантос, Долорес Медио, Анна Мария Матуте и другие – отвергли соблазны декаданса, потому что они шли от жизни, а не от литературы, и реалистами их делала сама жизнь.
«В обществе, где человеческие отношения глубоко неестественны, реализм – это необходимость. Каждую секунду для испанского деятеля культуры существование кажется сном. Все вокруг способствует тому, чтобы вырвать его из времени, в котором он живет…
Для нас, испанских писателей, есть только один вид бегства – бегство в действительность».
Эти слова принадлежат Хуану Гойтисоло, успевшему стать, несмотря на молодость, одним из самых приметных писателей современной Испании.
Родился Хуан Гойтисоло в 1931 году в Барселоне. Война была его первой школой – «три года гражданской войны, – рассказывает он, – навечно врезались в мою память». Он учился в университетах – в барселонском и мадридском, а с 1950 года целиком посвятил себя литературе. Вот почти все, что известно о его молодости. Остальное – в его романах: первые из них, как признается Гойтисоло, во многом носят автобиографический характер.
Уже больше десяти лет работает Хуан Гойтисоло в литературе, и во всем, что им создано, – в романах, рассказах, очерках – проявилась одна характернейшая черта. «Бегство в действительность» предпринято им не для того только, чтобы «отображать» эту действительность, но для того, чтобы понять ее, разобраться в ней, дойти до сути. Каждая новая книга писателя решает жизненно важные для него – и, как оказывается, не для него одного – проблемы. И с каждой новой книгой сам он меняется, мужает, идет вперед – через познание мира к его преобразованию.
1«Мне было двадцать лет, – вспоминает Хуан Гойтисоло о том времени, когда он писал «Ловкость рук», – и я чувствовал себя чужаком в своей стране. Все твердили, что Испания – лучшая страна в мире, и потому мне казалось, что нет на свете страны хуже. Любая жизнь представлялась разумнее той, какой жил я».
Что, собственно говоря, происходит в этом романе? Несколько мадридских студентов убивают время, слоняясь по кабакам, распутничая, не брезгуя подлогами и мелкими кражами. Юнцы «из хороших семей», открыто презирающие своих родителей, попирают все их нормы и запреты. Наконец, они решаются на убийство престарелого депутата Гуарнера, своим прекраснодушием прикрывающего мерзости франкистского режима. Цели покушения расплывчаты, организовано оно по-мальчишески – роль непосредственного исполнителя поручается слабому, мягкосердечному Давиду, у которого в решительный момент недостает духу вытащить револьвер из кармана. Покушение сорвано. Тогда вожак группы художник Агустин Мендоса выносит Давиду смертный приговор, сам приводит его в исполнение и сам же отдается в руки полиции. Собравшаяся толпа осыпает убийцу проклятиями; раздаются вполне как будто резонные возгласы: «Бывает, это делают, потому что нужно, а уж такие подонки… Боже правый, так маешься, пока вырастишь сына, и чтоб его вот так убили… Это все деньги. Если бы они, вместо того чтобы получать их от родителей, сами зарабатывали, раздирая в кровь руки…»
Итак, роман об испорченной буржуазной молодежи, которая со скуки не прочь поиграть в заговор? Подобное толкование не исключено, при желании его нетрудно подкрепить свидетельствами действующих лиц. («Буржуа захотели повеселиться», – с горечью говорит себе после провала покушения его участница Анна.) Быть может, именно такое толкование усыпило бдительность цензуры – ведь франкистская пропаганда, пытаясь восстановить народ против передовой интеллигенции, постоянно оперирует демагогическими рассуждениями типа: «Все эти смутьяны и бунтовщики просто с жиру бесятся». Да и среди читателей романа нашлись, вероятно, такие, реакцию которых словно предвосхищает один из персонажей «Ловкости рук» Луис Паэс: «У старичков слюнки потекут, когда они станут нудить о пороках, разложении и прочей дребедени. Мой дорогой папаша с огромным удовольствием читает за завтраком такую брехню».
