Хуан Гойтисоло - Цирк
Надо бежать. На этой улице еще не поставили фонари, и лишь лунный свет помогал ему ориентироваться. Слева выросло огромное молчаливое здание. Подойдя ближе, он узнал задний фасад Музея XIX века. Чтобы выйти из города, надо идти в этом направлении. Дальше улица переходит в проезжую дорогу, ведущую к Кварталу здоровья и холмам, поросшим остролистом, где легко спрятаться. Но чтобы добраться до них, нужно пересечь еще одну небольшую освещенную зону. После этого он сможет спокойно продолжать свой путь, не опасаясь, что его застигнут врасплох.
Почти не дыша, приблизился Ута к границе освещенного места. Ему казалось, что, миновав его, он пройдет некое магическое испытание, и, как только оно завершится, его враги выйдут из игры. Спрятавшись за олеандровым кустом, он не спеша изучал местность. В некоторых виллах, выходивших на улицу, горел свет. Чтобы не попасть в засаду, он решил делать короткие перебежки, прячась в зарослях олеандров.
Он уже приготовился совершить свой первый прыжок к ближайшему кусту, но остановился. От одного из деревьев отделилась маленькая тень; ее отбрасывало странного вида существо. На ребенке была ковбойская шляпа и кожаная курточка. Опешивший Ута увидел две кобуры, выглядывавшие из карманов его техасских штанов.
– Привет, Ута, – сказал мальчик. – Что ты тут делаешь?
Ута глядел на него, испытывая противоречивые чувства. Среди темных теней олеандров ребенок походил на маленького коварного духа. Его появление в этом уединенном месте казалось чудом.
– Ты не ужнаешь меня? – спросил он. – Я Панчо.
Ута вспомнил его наконец, но не потому, что тот назвал свое имя, а скорее потому, что тот шепелявил. Мальчик был из окружения Лус-Дивины.
– Узнаю, конечно.
– Викки шкажала мне, чтобы я поишкал Карлитоша, но его нет дома.
Они постепенно приближались к фонарю. Под фонарем ребенок обвиняющим жестом указал на пальто Уты:
– Что это такое?
– Кровь, – слабым голосом ответил Ута.
Внезапно без всякой видимой причины он почувствовал безмерную усталость, нечто вроде неодолимого отвращения к самому себе.
– Я только что совершил преступление.
– Да? – произнес ребенок. – А кого ты убил?
– Дона Хулио Альвареса.
– Вчера мы ш Карлитошем убили больше дешяти апашей…
Ужас перед собственными мистификациями вызвал у него почти физическое недомогание. С трудом переставляя ноги, Ута чувствовал, что колени его подгибаются.
– А теперь что ты делаешь?
– Я убегаю.
– Хорошо, тогда я пойду ш тобой.
Ута мучительно рылся в памяти, отыскивая исходную нить ненасытной паутины, в которой он запутался. Он был уверен, что все уладится, если отыщется начало.
– Ты куда? – спросил ребенок.
– Погоди, давай отдохнем немного.
Они уже пересекли опасную освещенную зону. Ута сел у дороги возле кустов ежевики. Панчо недовольно опустился рядом, предварительно вытащив из кармана револьверы.
– Пошмотрим.
Ута оперся локтями о колени и захрустел пальцами. Минутами ему казалось, что истина совсем близко, стоит только протянуть руку, но по той или иной причине, едва он собирался схватить ее, она сразу исчезала. Очевидно, за два последних дня в его жизнь вкралась ошибка, ошибка, которую он никак не мог отыскать, хотя напряженно об этом думал.
– Что ты делаешь?
– Думаю.
– О чем?
Он тщетно перебирал в уме события последних дней: свидание с отцом, унизительная подачка брата, возвращение в Лас Кальдас на такси, смерть дона Хулио. Спасительный канат был где-то рядом, но, несмотря на все свои отчаянные попытки, Ута никак не мог его нащупать.
Он опомнился, когда в конце улицы остановилась машина. В ночном тумане послышались раздраженные голоса шофера и механика.
– Полиция, полиция, – обрадовался Панчо, хлопая в ладоши.
Ута тяжело задышал. Снова истина пыталась пробиться в его мозг.
– Обожди минутку.
Однако вмешательство ребенка опять вспугнуло ее.
– Нет, нет, пойдем…
Ута послушался. Произнесенный безжалостным детским голоском приказ вселил в него страх.
– Шуда.
Взявшись за руки, они побежали по боковой тропинке, пролегавшей между двумя рядами живой изгороди, вдоль участков возделанной земли.
– Их много, – радостно отметил Панчо, оглядываясь назад.
Над верхушками холмов появилась луна. В ее свете жалкие огороды, кое-как возделанные жителями бараков, казались опустошенными и безжизненными. Тропа поднималась к автостраде, извиваясь по неровному откосу. Здесь земли не касалась рука человека и дорогой завладели прожорливые сорные травы.
Время от времени ветер вздымал вихри пыли. Пустошь щетинилась колючками, дыбилась кустами ежевики. Вдруг ребенок протянул ему один из своих револьверов и, обернувшись назад, стал стрелять из другого револьвера.
– Пум!.. Пум!.. – кричал он.
Ута двигался, как во сне. Он все еще отчаянно пытался осмыслить происходящее. Словно в кошмаре, он чувствовал, что с каждым шагом приближается к краю пропасти, но ничего не мог поделать.
– Пум!.. Пум!.. Я убил двоих, – объявил Панчо, целясь назад из револьвера.
Подъем стал очень крутым. Преследователи рассыпались цепью и пересвистывались между собой. Острые пучки света, вырывавшиеся из карманных фонариков, изрешечивали тьму. Вероятно, они все еще искали их по огородам.
– Штреляй! Штреляй!.. – приказал ребенок.
Ута повиновался. Истина приблизилась к нему вплотную. Спасительный канат был совсем рядом. Они подходили к огромному щиту с надписью «ЧЕСТЕРФИЛД – ПОДЛИННО АМЕРИКАНСКАЯ МАРКА», высившемуся среди степного безлюдья, как вдруг мощный источник света настиг их и вобрал в себя, ослепив, как ночных бабочек. Через мгновенье луч света соскользнул вправо, бросив на землю громадное белое пятно, и исчез так же неожиданно, как и возник. Ута услышал скрип шин на повороте дороги.
Крики преследователей сразу усилились. Фары автомашин напали на след. Несколько голосов одновременно приказали беглецам остановиться. Кто-то выстрелил из карабина в воздух.
В охваченный лихорадкой мозг Уты пробивалось воспоминание. Все было ошибкой. Дон Хулио умер раньше, чем он пришел туда. Он не был убийцей, несмотря на свои угрозы и запятнанные кровью руки.
Лоб Уты взмок от пота. В висках кололо. Он с тоской оглянулся.
Ему нужна передышка. Несколько секунд, чтобы подумать.
– Беги, – подгонял его ребенок.
Панчо в своей шляпе с широкими полями походил на маленького злого гения.
– Это не я, – залепетал Ута. – Я его не убивал…
Испуская радостные вопли, мальчик стрелял не переставая.
– Не важно, не важно… Это был ты… Ты шам мне шкажал.
Ута, уничтоженный, опустил голову. Его последняя надежда рухнула.
– Да, я сам тебе сказал.
Местность напоминала гигантскую ловушку. Взявшись за руки, они снова устремились вперед. Но теперь их уже засекли пучки света карманных фонариков, и Ута все ближе слышал властные крики «стой». Рядом с ним ликующе хохотал ребенок. Отступать было некуда. Слова «не важно, не важно» все еще отдавались в его ушах. Сжав в кулаке игрушечный револьвер, он покорился своей участи.
* * *Треск выстрелов посеял тревогу среди собравшихся в «Погребке». Несколько завсегдатаев вышли на дорогу посмотреть, что случилось. Выстрелы как будто доносились с севера, со стороны холмов. Внезапно из-за туч выглянула луна, но ничего не было видно, только автомобильные фары стремительно пролетали вдалеке на повороте дороги.
– А вы заметили огонек, который вспыхивал и гас? – спросил Эрнесто, когда они вернулись в «Погребок».
– Да, там как будто кого-то искали.
– Что бы это могло быть? – спросила Хуана.
– Да ничего. Ищут контрабандистов, – ответил старый рыбак.
Люди постепенно снова расселись за столики, и Атила заказал еще кувшин красного. Он находился здесь уже полчаса и как ни в чем не бывало дружелюбно болтал с посетителями. Если Эредиа не потеряет головы, беспокоиться нечего. Десятки свидетелей подтвердят его алиби. Проходя над обрывом, он выбросил в море нож и запачканный кровью платок. На брюках у него осталось маленькое пятнышко, он оттер его водой с мылом. Таким образом, все улики уничтожены. Его сердце билось почти нормально, и рука не дрожала, когда он зажигал окурок сигареты.
Пабло, наоборот, становилось все хуже и хуже. Когда он выходил из дома дона Хулио, его вырвало. Случившееся потрясло все его существо. Чтобы привести Пабло в себя, Атила вынужден был надавать ему пощечин. Он с трудом затащил его в «Погребок». Пабло сидел в углу, не притрагиваясь к вину, бледный, как мертвец.
– Хочешь, мы проводим тебя домой? – предложила Хуана.
– Оставь его, пройдет, – сверкнув глазами, сказал Атила.
Внутренний карман его пиджака слегка оттопыривался от пачек банкнот. Теперь, когда у них деньги, нельзя допустить, чтобы все пошло насмарку из-за угрызений чувствительной совести.
