Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Динни!
Динни вздрогнула и обернулась, – перед ней, широко улыбаясь, стоял Алан Тасборо.
– Я был на Окли-стрит, справлялся о вас и о Джин; там мне сказали, что вы остановились у Монтов. Я пошел было туда и вдруг встречаю вас. Вот повезло!
– А я раздумываю, верю ли я в бога.
– Как странно! Я тоже!
– Что – тоже? Верю ли я или верите ли вы?
– По правде говоря, вы и я для меня – одно и то же.
– Вот как? Так как же мы, верим или нет?
– С грехом пополам.
– А вы слышали, что случилось на Окли-стрит?
– Нет.
– Капитан Ферз вернулся.
– Ах ты черт!
– Вот именно. Вы видели Диану?
– Нет; только горничную, – она была какая-то растерянная. А тот, бедняга, все еще не в своем уме?
– Ему лучше, но это так ужасно для Дианы.
– Надо бы ее оттуда убрать.
– Я перееду к ней, если она согласится, – сказала вдруг Динни.
– Ну, мне это совсем не нравится.
– Да уж чего хорошего, но я все-таки перееду.
– Почему? Она вам не такой уж близкий человек.
– Мне надоело бить баклуши.
Молодой Тасборо изумленно раскрыл глаза.
– Не понимаю.
– Вы не прячетесь за мамину юбку. Пора и мне начать жить самостоятельно.
– Тогда выходите за меня замуж.
– Ей-богу, Алан, я никогда не встречала человека с такой бедной фантазией.
– Лучше придумать что-нибудь одно, но стоящее. Динни двинулась дальше.
– Я иду на Окли-стрит.
Некоторое время они шли молча; наконец молодой Тасборо серьезно спросил:
– Что вас мучает, моя дорогая?
– Собственная натура; уж больно спокойно живу, никаких треволнений.
– Дайте мне волю, у вас будет их сколько угодно.
– Я говорю серьезно, Алан.
Вот и отлично. Пока вы не станете серьезной, вы за меня замуж не выйдете. Но почему вам так не хватает синяков?
Динни пожала плечами.
– А помните у Лонгфелло: «Жизнь реальна, жизнь сурова». Вы, конечно, не знаете, что это за никчемное занятие – жить маменькиной дочкой в деревне.
– Сказал бы я вам, да боюсь.
– Почему же, скажите!
– Ваш недуг легко излечить. Отчего бы вам самой не стать маменькой в городе?
– Вот когда девушкам полагается краснеть, – вздохнула Динни. – Право, мне совсем не хочется превращать все в шутку, но, кажется, ничего другого мне не дано.
Молодой Тасборо взял ее под руку.
– Если вы сумеете превратить в шутку жизнь жены моряка, вы будете первая, кому это удалось.
Динни улыбнулась.
– Я ни за кого не выйду замуж, пока не почувствую, что не могу иначе. Я слишком хорошо себя знаю.
– Ладно, Динни; не буду вам больше надоедать.
Они снова помолчали; на углу Окли-стрит она остановилась.
– Дальше вам идти не стоит.
– Я загляну вечером к Монтам и узнаю, как ваши дела. И если вам понадобится помощь – любая помощь, – вам надо только позвонить мне в клуб. Вот по этому номеру.
Он написал карандашом номер на карточке и протянул ей.
– Вы будете на свадьбе Джин?
– А как же! Я ведь шафер. Хотел бы я только…
– До свидания! – прервала его Динни.
Глава двадцать первая
Динни весело рассталась с Аланом, но на душе у нее. скребли кошки, и она минутку помедлила у дверей. Ей еще не приходилось иметь дело с психически больными, и она очень боялась. Впустила ее все та же немолодая горничная. Миссис Ферз сейчас у капитана Ферза, и не поднимется ли мисс Черрел в гостиную? Динни подождала в той самой комнате, где сидела под замком Джин. Вошла Шейла, сказала: «Здравствуйте! Вы ждете мамочку?» – и ушла. Потом появилась Диана; лицо у нее было такое растерянное, словно она никак не может собраться с мыслями.
– Простите, дорогая, я читала ему газеты. Стараюсь вести себя с ним, как будто ничего не случилось.
Динни подошла к ней и погладила ее по руке.
– Но это не может так продолжаться, Динни; не может. Я теперь знаю.
– Давайте я поживу у вас. Вы можете ему сказать, что вы давно меня пригласили.
– Но, Динни, мало ли что здесь может произойти? Я просто не знаю, что с ним делать. Он боится выходить из дому и встречаться с людьми. И в то же время слышать не хочет о том, чтобы уехать куда-нибудь, где его не знают; и врача не хочет звать. Никого не желает видеть.
– Меня он будет видеть постоянно и, может, понемножку привыкнет к людям. Через несколько дней он освоится. Давайте я съезжу за вещами?
– Если уж вы и в самом деле такой ангел, пожалуйста!
– Я предупрежу дядю Адриана, что переезжаю к вам; он поехал в клинику.
Диана подошла к окну и постояла, глядя на улицу. Внезапно она обернулась.
– Я твердо решила, Динни: надо сделать все, чтобы ему помочь. Если хоть что-нибудь от меня зависит, я это сделаю.
– Молодец! – сказала Динни. – Я вам помогу!
И, боясь расплакаться или увидеть слезы Дианы, она вышла из гостиной и спустилась по лестнице. Проходя по улице, она опять заметила в окне столовой Ферза, его горящие глаза следили за ней. Всю дорогу назад, на Саут-сквер, ее преследовало сознание этой трагической несправедливости.
За обедом Флер сказала:
– Не к чему терзаться, пока еще ничего не случилось, Динни. Хорошо, что Адриан вел себя, как святой. Вот вам пример бессилия закона. Вообразите, что Диана получила бы развод, – это не помешало бы Ферзу вернуться к ней, а ей отнестись к нему так же, как сейчас. Закон не в силах повлиять на отношения между людьми. А Диана любит Адриана?
– Не думаю.
– Вы в этом уверены?
– Нет. Мне трудно разобраться даже в себе самой.
– Да, кстати, звонил ваш американец. Он хотел зайти.
– Что ж, пусть заходит. Но я буду уже на Окли-стрит.
Флер посмотрела на нее испытующим взглядом.
– Значит, мне лучше поставить на моряка?
– Нет. Поставьте на старую деву.
– Ну, милая! Это невозможно.
– Не вижу от замужества никакого проку.
Флер ответила с жесткой усмешкой:
– Нельзя же стоять на месте. Вот мы и не стоим, а иначе было бы слишком скучно.
– Вы современная женщина, Флер, я средневековая.
– Да, у вас в лице есть что-то от ранних итальянцев. И ранним итальянцам не удавалось убежать от жизни. Не тешьте себя иллюзиями. Рано или поздно самой себе осточертеешь, и тогда…
Динни с изумлением взглянула на Флер, – она никогда прежде не слышала от нее таких горьких слов.
– А какой прок от брака вам, Флер?
– Ну, я по крайней мере стала настоящей женщиной, дорогая моя, – сухо ответила Флер.
– Вы хотите сказать, что у вас есть дети?
– Говорят, дети могут быть и без брака, хотя я в это не очень верю. У вас же, Динни, этого быть не может, – вами движут прадедовские инстинкты; в старых семьях царит врожденная тяга к законному потомству. Ведь без него не было бы и старых семей.
Динни наморщила лоб.
– Никогда об этом не думала, но я не хотела бы иметь незаконного ребенка. Да, кстати, вы дали той девушке рекомендацию?
– Да. Не вижу, почему бы ей не стать манекенщицей. У нее узкие бедра. Нынешняя мода на мальчишескую фигуру продлится еще не меньше года. Потом – помяните мое слово – юбки станут длиннее и снова начнут увлекаться пышными формами.
– Унизительно, правда?
– Что?
– Всячески подлаживаться, менять свои формы, волосы и так далее.
– Игра стоит свеч. Мы отдаем себя в руки мужчин для того, чтобы они попали в наши руки. Такова философия соблазнительницы.
– Если эта девушка будет манекенщицей, она уж наверняка пойдет по дурной дорожке.
– Не обязательно. Она может даже выйти замуж. Но меня не волнует нравственность моих ближних. Наверно, вам, в Кондафорде, приходится делать вид, что вас это интересует, – не зря вы сидите там со времен Вильгельма Завоевателя. Кстати, ваш отец принял меры, чтобы его дети заплатили поменьше налога на наследство?
– Он еще не старик, Флер.
– Да, но умирают не одни старики. У него есть что-нибудь, кроме имения?
– Только пенсия.
– У вас там много леса?
– Терпеть не могу, когда рубят деревья. Двести лет роста, жизни – все насмарку в каких-нибудь полчаса. Возмутительно.
– Милая моя, у людей обычно нет другого выхода, – разве что все продать и уехать.
– Как-нибудь перебьемся, – коротко сказала Динни, – мы никогда не продадим Кондафорд.
– Не забудьте о Джин.
Динни резко выпрямилась.
– И она этого не сделает. Тасборо – такой же старинный род, как наш.
– Предположим; но эта девушка полна неожиданностей, энергии у нее хоть отбавляй. Прозябать она не захочет.
– Жить в Кондафорде – это не прозябание.
– Не обижайтесь, Динни; я думаю только о вас. Я вовсе не хочу, чтобы вы потеряли Кондафорд, как не хочу, чтобы Кит потерял Липпингхолл. Майкл такой взбалмошный. Говорит, что если он один из столпов страны, то ему жаль такую страну, – какая глупость! Я никому этого не говорю, – неожиданно добавила Флер с глубокой искренностью, – но Майкл – золотой человек!
