Вольтер - Философские письма
Эта мысль - софизм чистой воды; ложность его заключена в этом словечке незнание, которое воспринимается в двояком смысле; тот, кто не умеет ни читать, ни писать, - невежда; однако математик в своем незнании скрытых первоначал природы находится не в том пункте невежества, от которого он отталкивался, когда начинал учиться читать. Г-н Ньютон не знал, почему человек делает движение рукой, когда он этого хочет; однако от этого он не был менее знающим во всем остальном. Тот, кто не знает еврейский язык и знает латынь, будет ученым в сравнении с тем, кто знает только французский.
XXXV
Иметь возможность тешить себя развлечениями - не значит быть счастливым, ибо развлечение приходит извне, из другого места; таким образом, человек зависим, а следовательно, он подвержен тысячам случайных тревог, причиняющих неизбежные огорчения.
Тот, кто получает удовольствие, действительно счастлив, причем удовольствие это может прийти к нему только извне. У нас не может быть ни ощущения, ни идеи иначе, как от внешних объектов, подобно тому как мы не можем питать наше тело иначе, как вводя в него посторонние субстанции, превращающиеся затем в нашу собственную.
XXXVI
Высшее проявление ума осуждается как безумие, как крайний его недостаток. Одобрение получает только посредственность.
В безумии обвиняют не высшее проявление ума, но его крайнюю живость и подвижность. Высшее проявление ума - это высшая справедливость, высшая утонченность, высшая широта, диаметрально противоположные безумию.
Крайний недостаток ума - это недостаток понимания, отсутствие идей; это не безумие, это тупость. Безумие - расстройство органов чувств, заставляющее чересчур живо воспринимать множество объектов или, наоборот, приковывающее воображение с неистовой настойчивостью к одному и тому же объекту. Одобрение получает вовсе не посредственность, но удаленность от этих порочных крайностей, и именуется это не посредственностью, а золотой серединой.
XXXVII
Если бы наше положение действительно было счастливым, не нужно было бы нас отвлекать от мыслей об этом.
Наше положение требует именно размышления над внешними объектами, с которыми мы вступаем в необходимые отношения. Мысль, что человека можно отвлечь от размышления над человеческим положением, ложна, ибо, к чему бы он ни прилагал свой ум, он прилагает его к тому, что необходимо связано с положением человека; и опять-таки, если думать о себе, абстрагируясь от естественных объектов, это значит не думать ни о чем: я разумею, ни о чем из всех тех вещей, которых надо остерегаться.
Вовсе не препятствуя человеку размышлять о своем положении, с ним говорят обычно лишь о приятных его сторонах. С ученым говорят о его добром имени и о науке, с государем - о том, что имеет отношение к его величию, с любым человеком - об удовольствиях.
XXXVIII
Великие и малые подвержены одним и тем же случайностям, одним и тем же досадным обстоятельствам и страстям. Но одни находятся на краю колеса, другие же - неподалеку от его центра, и потому их меньше затрагивает то же вращение.
Неверно, что малых вращение колеса затрагивает менее, чем великих; напротив, их отчаяние бывает более живым, ибо средства их незначительней. Из ста человек в Лондоне, кончающих жизнь самоубийством, девяносто девять принадлежат к простонародью и лишь один - к высшим слоям общества. Сравнение с колесом остроумно, но ложно.
XXXIX
Людей не учат быть порядочными, зато их обучают всему остальному, а между тем более всего они претендуют именно на порядочность. Таким образом, они претендуют на знание в той единственной области, в которой они круглые невежды.
Людей учат быть порядочными, и без этого мало кто мог бы стать порядочным человеком. Позвольте вашему сыну забирать себе все, что ему попадается под руку, и к пятнадцати годам он станет разбойником на большой дороге; похвалите его за ложь, и он станет тогда лжесвидетелем; угождайте его вожделениям, он станет развратником. Людей учат всему - добродетели и религии.
XL
Какой нелепый замысел питал Монтень - изобразить самого себя! И это не мимоходом, не вопреки своим правилам, как бывает свойственно впадать в заблуждение всему свету, но в согласии с собственными максимами и своим первым и основным намерением. Ведь говорить глупости по случайной слабости ординарное зло, но говорить их намеренно - это уже невыносимо, тем более когда говорят глупости, подобные этим.
Великолепен замысел Монтеня - изобразить себя с той наивной простотой, с какой он это делает! Ибо он изображает человеческую природу. И убоги намерения Николя Мальбранша и Паскаля очернить Монтеня!
XLI
Когда я размышлял о том, откуда берется столько веры, даруемой мошенникам, заявляющим, что у них есть целительные снадобья, вплоть до того, что люди отдают свою жизнь в их руки, мне показалось, что истинной причиной этого является существование действенных средств; ведь немыслимо, чтобы при наличии множества ложных средств люди давали бы им столько веры, если бы не существовало средств истинных. Если бы вообще их не существовало и все болезни были неискоренимы, людям немыслимо было бы даже вообразить, что они могут верить в такие средства, и еще более немыслимо было бы для всех прочих давать веру тем, кто похваляется, будто они владеют этими средствами. Так, если бы кто-то кичился уменьем воспрепятствовать смерти, никто бы ему не поверил, ибо не существует такого примера. Но поскольку существует значительное число лекарств, обнаруживших свою действенность благодаря познаниям более осведомленных лиц, вера людей возросла, ибо, если что-то нельзя отрицать в целом, потому что существуют частные результаты, которые следует признать действенными, люди, не умеющие различить, какие из этих частных результатов истинны, верят во все без исключения. Точно так же вера в большое количество ложных, влияний Луны обусловлена тем, что существуют действительные ее воздействия, такие, например, как морской прилив.
Таким образом, мне представляется очевидным, что число ложных чудес, откровений, чар и т.п. столь велико потому, что ведь существуют и чудеса истинные.
Мне кажется, что человеческая природа не нуждается в истине для того, чтобы впасть в заблуждение. Луне приписывали тысячи ложных воздействий задолго до того, как людям пришла в голову мысль о малейшей истинной связи между ней и морским приливом. Первый человек, который заболел, без труда дал веру первому встречному шарлатану; никто не видел ни оборотней, ни колдунов, но многие в них верили; никто не видел превращения металлов, но многие разорились из-за веры в философский камень. Разве римляне, греки и все язычники верили в буквально захлестывавшие их ложные чудеса лишь потому, что они видели чудеса истинные?
XLII
Гавань указывает путь тем, кто находится на корабле. Но где мы найдем такую опору в морали?
В одном-единственном основоположении, принятом у всех народов: "Не причиняйте другому то, чего вы не хотели бы испытать сами".
XLIII
Ferox gens nullam esse vitam sine armis putat*. (* Дикий народ не признает жизни без войны (лат.; Тит Ливии, XXXIV, 17, взято из Монте-ня, I, 40). - Примеч. переводчика)
Дикари больше любят смерть, чем мир, другие же любят больше смерть, чем войну. Любое мнение можно предпочесть жизни, любовь к которой представляется столь сильной и естественной.
Тацит сказал это о каталонцах; там, однако, не содержится пункта, в котором было бы сказано или согласно которому можно было бы сказать, что народ этот больше любит смерть, чем войну.
XLIV
Чем больше у человека ума, тем больше он усматривает оригинальных людей. Заурядный человек не видит различия между людьми.
Весьма редко встречаются действительно оригинальные люди: почти все управляют собой, мыслят и чувствуют под влиянием обычая и воспитания; ничто так не редко, как ум, пролагающий для себя новый путь; но среди толпы людей, заслуживающих того, чтобы быть членами общества, каждый обладает небольшими отличиями в поведении, которые подмечает утонченный взгляд.
XLV
Итак, существуют два вида ума: один из них живо и глубоко проникает в следствия основоположений - и это правильный ум; другой постигает большое число основоположений без того, чтобы их углублять, - и это геометрический ум.
Мне кажется, в настоящее время обычай требует именовать геометрическим умом ум методический и последовательный.
XLVI
Легче перенести смерть, если о ней не думать, чем мысль о смерти, когда нет опасности.
Нельзя говорить, что человек переносит смерть легко или с трудом, если он ни о чем подобном не думает. Кто ничего не чувствует, тот ничего и не терпит.
XLVII
Мы предполагаем, что все люди одинаковым образом воспринимают и чувствуют представляющиеся им объекты; но это наше предположение лишено оснований, ибо мы не имеем тому никаких доказательств. Я прекрасно понимаю, что в одних и тех же случаях употребляются одни и те же слова и что всякий раз, как два человека видят, например, снег, они употребляют для обозначения внешнего вида этого объекта одни и те же выражения, говоря друг другу, что снег бел. Но из этого совпадения наименований делают решительный вывод о совпадении идей; однако вывод этот не убедителен, хотя и можно было бы вполне побиться об заклад в пользу его правильности.
