Ричард Бирд - Х20
— Какое значением все это имеет без любви? Что защищать?
— Что, прости?
— Грегори, не отвлекайся. Я не люблю повторять. Только голос лишний раз напрягаешь. И горло, — сказала она, — и голосовые связки. — Ее руки следовали по телу за ее словами. — И легкие. — Дело не только в ее косточках. Под платьем у нее вздымались и опадали прекрасные легкие.
Я посмотрел, как она дышит, и спросил, не появлялось ли у нее когда-нибудь ощущения, будто все, что мы могли сделать в Париже, уже сказали и сделали до нас.
— Да, — сказала она, — конечно. Но не мы.
Две расфуфыренные женщины сели за соседний столик. Одна выбрала сигарету из серебряного портсигара, постучала ею о стол, закурила и, хотя я беззвучно умолял ее не делать этого, выпустила дым в сторону Джинни.
— По-моему, ты говорил, что здесь не курят.
Я слегка поежился:
— Наверно, Козини передумал.
Джинни уставилась на женщину. Затем отодвинула стул и швырнула на стол салфетку.
— Это нельзя так оставлять, — сказала она.
— Но почему?
— Мое горло, Грегори, мои голосовые связки.
— Знаю, — сказал я. — Твои легкие.
Настроение Уолтера не лучше вчерашнего — наверняка потому, что из Клуба самоубийц опять никто не пришел. Здесь сидит только Эмми, и Уолтер, набычившись в своем кресле, надвигает поля черной шляпы на глаза. После его вчерашней вспышки я нервничаю, но Эмми приходится жить с ним постоянно и — должно быть, в отместку, — она намерена говорить о любви — тема, которую, как мы оба знаем, Уолтер терпеть не может. Эмми вспоминает, как впервые пришла сюда, когда хотела сказать Тео, что никак не связана с зажигательной бомбой, переброшенной через заграждение Центра исследований. Когда поездки в трущобы закончились, ЛЕГКОЕ распустили, и не ее вина, что некоторые идиоты до сих пор щеголяют в футболках. Она хотела, чтобы Тео знал: ей жаль, что он потерял работу.
На самом деле то был лишь повод еще раз увидеться с ним.
Уолтер, чей кисет сегодня хотя бы наполнен, никак не реагирует. Он уже раскурил трубку.
— Я очень его любила, — говорит Эмми, и Уолтер шуршит страницами “Нэшнл джиогрэфик”, который уже читал. Поднимает журнал, чтобы скрыть лицо, и с обложки на нас устремляются темные глаза женщины племени йекуана.
— Я не слушаю, — говорит Уолтер. — Даже не притворяюсь.
— Вот и ладненько, — говорит Эмми.
Похоже, необычные подробности жизни Тео лишний раз убеждают Эмми, что он существовал на самом деле. Например, она говорит мне, что шрам на верхней губе появился у него после игры в рулетку, когда шарик слетел со стола и ударил в губу с такой силой, что выбил зуб.
Уолтер что-то бормочет из-за журнала.
— Прости, Уолтер?
Он опускает свое заграждение.
— Чепуха, — говорит он. — Только представь, какова вероятность, что такое произойдет.
— Мне его не хватает, — говорит Эмми.
— Нам всем его не хватает, — говорит Уолтер. — Давайте сменим тему.
— Вот поэтому нам всем надо не сидеть без дела. Стелла говорит, что возьмет тебя покататься на дельтаплане, чтобы отблагодарить за театр.
— Я еще не решил, что пойду.
— Она уже предвкушает, — говорит Эмми.
Я знаю, не стоит этого делать, Эмми только того и надо, а я должен лишь противиться искушению, но все же я спрашиваю о Стелле. Эмми к этому готова.
— Она опытная парашютистка, альпинистка и дельтапланеристка, — говорит Эмми, зная, что я имел в виду не это. Я имел в виду, хорошо ли она выглядит и какие у нее косточки. — Еще она занимается виндсерфингом, ныряет с аквалангом и пилотирует планеры.
— Суперженщина, — говорит Уолтер. — Более того, Луис Лейн. — Он перелистывает “Нэшнл джиогрэфик” обратно и опять принимается читать с начала.
— А чтобы расслабиться, лазает по горам.
— Звучит весьма устрашающе.
— Она забавная, примерно твоя ровесница, и у нее есть жирная черная кошка по имени Клеопатра.
— Что-нибудь еще?
— Чего тебе еще?
— Она, конечно, не курит?
Уолтер говорит:
— Некоторые вечно недовольны. — Для пущего эффекта он швыряет “Нэшнл джиогрэфик” на пол. — У тебя нет ни шанса, — говорит он. Качает головой: — Бывший курильщик. Паинька.
Тут я, как невозмутимый некурящий, собираю все силы, чтобы дать отпор этой суровой атаке Уолтерова крутого нрава. Я очень вежливо спрашиваю, не жарковато ли ему в черной фетровой шляпе.
— Нет, — говорит он, — ничуть.
— Это твоя похоронная шляпа?
— В точку, — говорит он. — Потому что в последнее время вы двое только и делаете, что перемываете косточки мертвым.
— Со своим характерным тактом, — поясняет Эмми, — он говорит про Тео.
— Что ж, — отвечаю я, — в таком случае сменим тему.
Я спрашиваю Эмми, как она поняла, что это любовь.
Джулиан за столом что-то набивал на компьютере. На улице стояло лето, и Джулиан снял пиджак. Светло-голубая рубашка с белыми манжетами и черными шелковыми запонками в виде кастаньет.
— Компьютер говорит, у тебя отличное здоровье.
— Ты знаешь, что это для Тео, — сказал я. — Я не собираюсь милостыню просить.
— Знаю, Грегори, но ты так и не принес мне табак. Помощник из тебя никудышный.
— Если ты все расстраиваешься из-за Клуба самоубийц, прости. Это не моя вина.
— Я просто хотел вступить. Это же не преступление.
— Ты провалил испытания. Я ничем не мог помочь.
— Они не хотели, чтобы я вступил. Откуда мне знать, как назывались курительные клубы в Лондоне? К тому же в девятнадцатом веке. Откуда мне знать, какая связь между Джоном Уэйном и Эдуардом, графом Виндзорским?
Потому что для любого, кроме самозванца, это очевидно. Оба умерли от рака легких, и в случае графа Виндзорского это означало, что он никогда не станет королем Эдуардом. Еще он женился на некоей миссис Симпсон, но это к делу не относится, поскольку она не имела никакого отношения к Симпсонам, знаменитым торговцам табачной продукцией.
— Почему они не захотели меня принять?
— Ты неправильно ответил на вопросы.
— И теперь ты не принесешь мне табак, потому что Тео этого не хочет. Может, просто возьмешь и притащишь? Ему наверняка все равно.
— Сомневаюсь. Ты его хуже знаешь.
Сверяясь с монитором, Джулиан напыщенно поведал мне, что Тео проработал в Центре исследований двадцать девять лет, восемь месяцев и семь дней. За это время он прошел путь от помощника исследователя до куратора проекта.
— Это лишь факты, — сказал я. — А не вся история. Впрочем, ты понимаешь, что я имею в виду.
— Ладно, тогда ты скажи мне название его докторской диссертации.
Я не хотел спорить. Тео был по большей части прикован к креслу, хотя врачи говорили, что при удачном раскладе ему полегчает перед тем, как станет хуже.
— “Обманная система вируса табачной мозаики”. Ты знал? Я — да. Это у меня на экране написано.
Мы через день помогали ему забраться в такси, и он отправлялся повидать Эмми. Она водила его на уколы кортизона.
— Его работа на “Бьюкэнен” — продолжение диссертации, в которой он отмечал, что симптомы ВТМ не проявляются при температуре выше 27 градусов по Цельсию.
Его лицо исхудало, а волосы торчали еще безумнее, чем прежде. С недавних пор у него болит нога.
— В ходе дальнейших исследований он пытался убедить растения табака, что температура всегда выше 27 градусов, даже если это не так.
Тео не строил иллюзий. Вечерами, когда все расходились по домам, он объяснял мне, что основная сложность с раковыми клетками — их невосприимчивость. Они ничего не умеют. Не умеют даже умирать, а значит, просто занимают место, которое освобождают здоровые клетки. Раковые клетки по сути бессмертны и бесполезны. Тео знал, чем все закончится: кровоизлиянием, или легкие не справятся, или смертельной инфекцией, — но по-прежнему осиливал минимум пару сигарет в день.
— В его последнем отчете перед уходом из “Бьюкэнен” говорилось, что он вот-вот выведет привитое растение. Там приводились какие-то формулы, но я ведь не ботаник, я просто врач.
— Ты пиарщик.
— Замнем. В конце отчета Барклай напоминает, что победа над ВТМ для табачной промышленности — почти алхимическое открытие. Станут возможны самые разнообразные победы. Может, это даже первый шаг к получению растения, не содержащего ядов, из-за которых люди думают порой, что сигареты опасны. Иными словами, к совершенно безопасной сигарете, что станет невероятным достижением для промышленности.
Тео отметал жалость, считая болезнь не чем иным, как проигранным пари. Бог перестал сожалеть о смерти матери Тео. Бог простил себя. “Мне льстит, что это заняло столько времени”, — сказал Тео.
— Безопасная сигарета, — напомнил мне Джулиан. — Подумай о жизнях, которые ты спасешь.
